Хозяйка Серых земель. Люди и нелюди (СИ) - Демина Карина - Страница 27

То ли дело Нюся!

Сидит.

Фляжечку с самогоном — а чудесный напиток, и как это прежде князю не доводилось его пробовать? — к груди прижимает трогательно… и такое душевное волнение вызывает оная картина, что жениться тянет прям тут.

— Под венец? — Нюся фляжечку погладила, думая, что права была маменька, говоривши, что путь к сердцу мужчины через требуху егоную лежит. Правда, не борщи варить надобно, а самогоночку… — Под венец… пойду.

Она не стала томить кавалера ожиданием: вдруг да передумает?

Да и девки смолкли.

Страх перед мертвою свахой, которая, если подумать, ничего?то дурного сотворить не сумела, а напротив, убралася с глаз долой да и сидела себе тихонько в углу вагона, отступил перед исконным девичьим желанием выйти замуж.

Этак дашь слабину, и в вековухах останешься.

— Нюся! — согласие, которого некромант ожидал с обмершим сердцем — вдруг да откажет, небось, серьезная девушка, не чета прочим — наполнило его радостью. — Нюся, я весь твой! Давай жениться…

И попытался воплатить благородное это намерение в жизнь.

Процесс женитьбы в нынешнем сознании князя был тесно связан с иным процессом, который должен был бы привести к продолжению древнего рода, однако порыв сей, душевно — телесный был остановлен Нюсей.

— Сначала в храм, — сказала она строго.

— А где тут храм?

В храм некромант готов был идти.

— Где?то там, — Нюся выглянула из окошка и рассудила: — Надобно по рельсам идти. Тогда, глядишь, и придем куда…

— К храму?

— К храму, — согласилась она, прикидывая, хватит ли дядькиного самогону, чтобы жених выдержал и путь, и венчание… по всему выходило, что расходовать драгоценную жидкость надобно с большой осторожностью. На беду князя вагон от основной ветки отогнали всего на две мили, которые он в любовном томлении одолел быстро. А на станции отыскался жрец, каковой следовал до Петушков с благородным намерением основать там храм Вотана — Заступника и силой веры способствовать возрождению клятых земель. И к намерению некроманта, несколько запылившегося, но все одно бодрого, одержимого страстью к Нюсе, он отнесся благосклонно.

Брак был заключен прямо на станции.

Невесте вручили букет сухого ковыля. Жениху — кольцо, любезно проданное станционным смотрителем за десяток злотней. Несколько смущала фляга, с которой жених не сводил жадного, можно сказать, влюбленного взгляда. Хотя, может, и не с фляги, но с пышной невестиной груди…

Как бы там ни было, проснулся некромант с жутким похмельем.

А хуже того, женатым.

…спустя три месяца Познаньский высший свет имел счастье свести знакомство с княжной Нюсей, тяжелой ея рукою, каковую она не стеснялась пускать в ход, не делая различий меж чинами, и главное, с чудесною самогонкой на конопляном цвету…

Себастьян шел уверенно.

И Евдокия едва поспевала за ним. Но чем дальше она шла, тем спокойней становилась.

— Погоди… ты уверен, что…

— Мы идем правильно, — Себастьян указал пальцем на тропу. — Ее явно топтали не олени.

С этим Евдокия была согласна хотя бы потому, что олени на Серых землях не водились. А она больше не сомневалась, что находится именно здесь.

И вправду серые.

Что небо, что земля, что трава… приглядишься — вроде бы и зелень есть, да только какая?то тусклая, будто бы припорошенная пылью.

— Нет, я не сомневаюсь, что мы идем правильно. Я не понимаю, зачем мы вообще идем за ними? Не проще ли вернуться по рельсам…

— И угодить в теплые объятья полиции? Или военного ведомства? — Себастьян остановился. — Дуся, ты же не думаешь, что останавливали нас исключительно из желания провести альтернативную перепись населения и узнать, у кого в королевстве хвост имеется?

— Тебя искали.

— Меня. И нашли бы… будь тот улан поумней чутка, мы бы так легко не отделались. И не отделаемся, ежели высунем нос…

— Но… — Евдокия растерялась.

Выходит, что план ее никуда не годен?

Дойти до заставы. Нанять проводника. Людей в сопровождение…

— Погоди, — Евдокия остановилась. — Я понимаю, почему мы не пойдем на заставу, но… тебе не кажется, что… разбойники — это несколько чересчур?

— Дуся, все это место — несколько чересчур. Я, за между прочим, метаморф. У меня натура тонкая. Чувствительная. Я, быть может, к подобным испытаниям не предназначенный…

Воздух тяжелый, влажный.

Странно как… трава сухая, мертвая трава, несмотря на пыльную свою зелень, а воздух влажный, да так, что юбки Евдокиины влагой напитались, липнут к ногам. И жакет, и платок, который она уже давно у лица не держала, но сжимала в руке. Платок этот сделался невыносимо тяжелым, не говоря уже о ридикюле.

— Нам нужен проводник, — Себастьян отер пот со лба.

— Думаешь, предоставят?

— Думаю, договоримся… у меня рекомендации имеются к надежному человеку, — он вдруг закашлялся и согнулся пополам. — П — р–р — роклятье… сейчас… воняет?то как…

…болотом.

…багною темной, которая прячется под тонким ковром осоки. И норовит схватить за ногу, затянуть, облизать… отпускает, но лишь затем, чтобы наивная жертва, решившая, будто бы ковер этот безопасен, сделала следующий шаг. И еще один. И потом, когда безопасный край станет недостижимо далек, багна вздохнет. От этого вздоха ее разлезется гнилое кружево мхов под ногами, раскроется черный зев стылой воды…

Пахло этою водой.

И еще мертвяками. Утопленниками, каковых время от времени выносила на Стылый кряж ленивая Вислянка. Мертвецкой. И старым погостом. Даже не старым, но древним, таким, который, быть может, помнил времена, когда сия земля принадлежала дрыгавичам…

Запахи эти оседали в легких, тиною, пылью меловой, грязью, от которой, чуял Себастьян, не избавиться.

— С тобой все хорошо? — Евдокия оказалась рядом.

И сесть помогла.

— Нет. Но пройдет, — Себастьян попытался усмехнуться, но вело… как после хорошей попойки вело… правда, не в пляс, но в сон. И ведь ясно, что нельзя спать, а тянет, тянет… и земля уже глядится едва ли не периною, а то и мягче. — Пройдет, Дуся… пройдет… вот скажи мне…

Сглотнул вязкую слюну.

— Что сказать?

— Что?нибудь…

Нельзя спать.

Вставать надобно, даже если через силу.

— Думаешь, разбойники твои рекомендации примут?

— Надеюсь, что примут.

Правильно, о деле надобно думать. Мысли о деле всегда спасали. И теперь полегчало.

Разбойники.

Не случайные… явно не случайне… случайные люди не рискнули бы вагон отцепить… тут и про боковую ветку знать надобно. И с проводником в сговор войти… небось, не первое дело, только до того не вагоны брали, а людишек.

Мало ли кто исчезает в Приграничье?

Приграничье — оно такое… был человечек, и не стало… и тропа эта явная, пролегшая в сизых травах… не сама собою появилась. А значит, надо встать и идти. Надеяться, что не послышалось Себастьяну в вагоне… и что господа — разбойники, донельзя разочарованные нынешним неудачным налетом, не станут стрелять сразу… обидно будет, если станут.

— Нам без проводника здесь делать нечего…

Он шел, опираясь на Евдокиино узкое плечо. Не по — женски крепкое плечо. И пожалуй, опирался чересчур уж, да Евдокия не жаловалась.

Терпела.

Себастьян был ей за то благодарен.

Становилось легче. Нет, не исчезли запахи, не ушло чувство опасности, но словно бы поблекло, подернулось кисейною завесой.

Кажется, метаморфы не столь уж нежны, как о том писали…

— Стой, кто идет? — раздалось вдруг, и над ухом свистнула стрела.

— Я иду! — отозвался Себастьян, останавливаясь.

И Дусю за спину задвинул. К счастью, возражать и геройствовать она не стала.

— Кто «я»? — подозрительно поинтересовался голос, но стрелами больше пуляться не стал, все радость.

— Я, Сигизмундус…

А стрелка разглядеть не выходило.

Колыхалось все то же сизое море травы, ветер чертил узоры…

— У меня к Шаману дело!

— Какое?

— Важное! — Себастьян выпрямился и шарфик влажный поправил.