Вяленый пидор - Шленский Александр Семенович - Страница 11

Теперь же Мишины ноги не хотели идти как раньше. Они постоянно становились на какие-то щепки и камушки, попадали в ямки и цеплялись об неровности мостовой, а спотыкаясь и поскальзываясь, даже и не думали восстанавливать равновесие. Поэтому Мише теперь приходилось думать над каждым шагом и сперва примеряться глазами к тому месту на тротуаре, куда затем должна была ступить нога.

Миша вдруг вспомнил, что вот так же неуверенно переступал ногами его сосед по дому по кличке Зема, когда он был пьяный, а пьяный он был раньше почти всегда. Земе, а по-настоящему, Вове Земелькину было лет двадцать. Он два раза оставался на второй год, и поэтому какое-то время даже учился с Мишей в одном классе. Зема был пессимист, мечтатель и редкостный лентяй. Не ленился он только читать фантастику из школьной библиотеки и придумывать всякие гадости. Прочитав очередной фантастический роман, он неожиданно совсем не в тему заявлял на уроке физики: «А может, электрон тоже как Земля? Он же круглый, и орбита у него есть. Может на нем тоже люди живут, только очень маленькие? А может мы сами тоже какие-нибудь вши у какого-нибудь великана на каком-нибудь месте?»

Эти глубокомысленные замечания не мешали Земе аккуратно и регулярно получать двойки и единицы. На уроках математики Зема впадал в полную прострацию. Задавали, например, задачу про то как поезд идет из пункта А в пункт В с остановкой в пункте Б. Зема даже не пытался решать задачу. Вместо этого он рисовал в тетрадке поезд с вагонами, а пунктам назначения давал неприличные названия. В упомянутом случае поезд в Земиной тетрадке ехал из города Пердянска в город Злопердянск, а оттуда в город Козлопердянск.

Школу Зема так и не закончил. Родители устроили его в ПТУ, он не закончил и его. Потом родители устроили Зему на завод, но его выгнали за прогулы. Потом Зема начал очень сильно пить. Миша вспомнил, как бывший одноклассник однажды пристал к нему во дворе с пьяным дурацким разговором:

– Ну вот ты в институт ходишь, учишься, ну доктором будешь. И так всю жизнь проживешь. Утром встал – на работу пошел. Пришел с работы – лег спать. Проснулся – обратно надо на работу. Ну и хули это за жизнь? Так проживешь и ни хуя и не увидишь.

– А что ты видишь? – удивился Миша.

– А то же, что и ты. Только я думаю, а ты – нет. Я вот думаю все время, вот например, поступил бы я как ты тоже в институт, стал бы учить чего-то. Так это значит, что я уже чего-то другое все равно выучить не смогу. А вдруг я не то начну учить, что мне надо. И так и пролечу мимо кассы. Пойду не по той дорожке.

– Как это – не по той? – не понял Миша, – А по какой надо?

– Ну вот смотри: космонавты в космос летают, ученые там всякие открытия делают, герои получают ордена с медалями, ну там, капитаны в дальние страны плывут. Они все пошли правильной дорогой, и поэтому они в правильном месте в жизни. Вот смотри – есть жизнь, она такая большая-большая, и в ней можно быть в центре, а можно быть хуй знает где. Понял?

– Еще не совсем – честно сказал Миша.

– Ну вот смотри, когда ты добрался до центра в жизни, ты чувствуешь, что ты пришел куда надо, и тогда весь мир крутится вокруг тебя. Ну то есть, он конечно не крутится, но тебе так кажется, что он крутится, и тогда тебе кажется, что ты в жизни все самое лучшее для себя нашел. Потому что ты в центре. Ну понял теперь?

– Ну вроде понял. И что?

– А то, что не охота пойти не по той дорожке, и так вот идти-идти, только мозоли натирать, а к центру так и не придти.

– А куда же придти?

– Да в том то все и дело, что никуда! Тебе все будет казаться, что ты идешь, а ты лежишь где-нибудь как последняя куча говна за каким-нибудь обспусканным сараем, и так и будешь говном лежать. Понял теперь?

– Ну понял, ну и что? – Миша стал понемногу раздражаться от этой унылой философии.

– А вот и как раз то, что поэтому я никуда вообще идти не хочу. Я поэтому не иду, а стою на месте, и хотя я никуда не попаду, но мне зато и не обидно, потому что я не иду никуда и зазря сил не трачу.

– Нет, – серьезно ответил Миша, – Вот тут ты, Вован, неправ. Это тебе только так кажется, что ты никуда не идешь, а только стоишь и смотришь, как другие идут. А на самом деле и ты сам тоже идешь, и все равно не к центру.

– Да я знаю, что ты сейчас думаешь. Только сказать боишься. Что я алкаш и хуже говна. Да? Так? Скажешь, не это ты подумал?

– Ну я подумал, ты подумал! Чего ты до меня доебался-то? – неожиданно вскипел Миша, который достаточно редко употреблял матерные слова в разговоре и не матерился даже перед дракой.

– Кто, я доебался? – всерьез удивился Зема и как будто даже немного протрезвел, – Это наоборот, ты до меня доебался, все переспрашиваешь и простую вещь никак понять не можешь. Я пьяный понимаю, а ты трезвый не врубаешься. Ну вот смотри. Ты думаешь, что я вот алкаш, что я вообще ни в пизду, ни в красную армию. А зато мне стоит выпить, и я уже в центре. Ну понял? Понял теперь? Я пьяный – в центре, а ты трезвый – нет!

Правая Мишина нога неожиданно поскользнулась на яблочном огрызке и стремительно поехала вперед, а сам он соответственно стал падать назад и непременно бы упал, если бы его спутник вовремя его не подхватил и не удержал. Миша пробормотал «спасибо» и снова ушел в свои воспоминания.

– Это же тебе только кажется, что ты в центре, потому что ты пьяный. От водки кажется. А как только ты станешь трезвый, так сразу и перестанет казаться.

– А я опять выпью, – серьезно ответил Зема, – И почему это ты думаешь, что это мне только кажется, что я в центре, а остальные кто в центре, те взаправду в центре. Если хочешь знать, так на самом деле вообще никто не в центре – всем только кажется, потому что в мире все относительно. Вот допустим, тебе тоже отчего-то будет казаться, что ты в центре, а от чего, ты даже и знать не будешь. А потом раз – и этого не станет, и тебе станет казаться, что ты уже не в центре. И ничего ты уже с этим не сделаешь. Так и будешь в говне. А я не буду, потому что я знаю, как мне в мой центр попасть. А ты вот пока не знаешь, и не известно, узнаешь ли вообще. Вот и подумай, кому из нас лучше – мне алкашу, или тебе трезвому!

С тех пор утекло немало воды. В конце концов врачи, призванные отчаявшимися родителями, обнаружили у Земы вялотекущую шизофрению с маскированной депрессией, осложненную алкоголизмом, и с тех пор Зема почти круглогодично находился в хроническом отделении областной психбольницы. Там он выучился играть в шахматы и пить напиток, сделанный из тюбика пасты «Поморин», растворенной в литре теплой воды. Зема очень полюбил психбольницу и выписывался домой на побывку к родителям с крайним неудовольствием. Он говорил, что родители выделяют любовь, как змея выделяет яд, и этот яд родительской любви рассеивает его мысли и мешает ему правильно думать о жизни. Пить водку Зема перестал совсем, зато он всегда педантично выпивал на ночь большую белую таблетку тизерцина и спал после нее как убитый.

В психбольнице Зема нашел свой центр. Он стал там очень известной личностью, его часто демонстрировали студентам, и он всегда с удовольствием с ними беседовал о жизни и о науке. Студенты считали, что Зема – спятивший вундеркинд. Однажды ни с того ни с сего Зема написал фундаментальный труд на сорока листах о необходимости распространения порядков и правил, принятых в психбольнице, на все остальное общество, с тем чтобы каждый мог с помощью правильного лечения найти свое правильное место в жизни, попасть на свою стезю и чувствовать себя в «центре». Земин труд назывался «Социальная психиатрия как наиболее эффективный метод построения коммунизма в СССР в кратчайшие сроки». Зема изобрел особые таблетки под названием «энтузиазин», которые каждому строителю коммунизма надлежало принимать трижды в день, чтобы работать честно и добросовестно на благо общества. Ученым-фармакологам надо было всего лишь создать химическую формулу энтузиазина, и тогда вопрос построения коммунизма сводился лишь к проверке добросовестности приема препарата. Вот эту процедуру проверки и описывал Зема в своем труде на сорока страницах. Суть ее состояла в том, что врачи проверяли факт приема препарата первой группой строителей коммунизма, а они, уже находясь под действием препарата, добросовестно проверяли следующую группу и так далее. Последняя группа проверяла самих врачей, и таким образом цикл замыкался, и никто не мог сачкануть и отвертеться от таблетки. К моменту построения коммунизма дозу препарата, по мнению Земы, следовало удвоить, потому что при коммунизме отменялись деньги, и предстояло продолжать работу на одном энтузиазме, а следовательно, требовалось больше энтузиазма.