Нежный негодяй - Бартелл Линда Ланг - Страница 9

— Вы могли бы найти много уединенных мест в пределах замка, — несвойственное ему красноречие (обычно Паоло был немногословен) само по себе сказало Джульетте, какой, по его мнению, серьезный проступок она совершила. Они подошли к обитой деревом двери.

— Знаю, — вздохнула девушка, — но мне хотелось на воздух… подальше от Монтеверди, — и повернулась, пытаясь увидеть выражение его лица.

— Ты не скажешь папе, правда?

Каресса рассказывала Джульетте, как однажды улестила Паоло, и тот позволил ей не подчиниться приказаниям принца в его отсутствие. Паоло был жестоко наказан, потому что Каресса необдуманно подвергла опасности собственную жизнь и жизни еще нескольких человек. Она объяснила Джульетте, чтобы та запомнила: если ты поступил неправильно, то только усугубляешь дело, втягивая в обман других, чтобы прикрыть его. И, что не менее важно, нельзя подвергать испытанию верность слуг, заставляя их выбирать.

Совесть кольнула Джульетту, когда она вспомнила рассказ матери, ведь Паоло высекли кнутом, а Каресса так раскаивалась, что упросила мужа позволить ей вымолить у Паоло прощение и затем ухаживать за его ранами.

— Паоло? — шепнула она в наступившей тишине.

— Пожалуйста!

Помолчав, тот ответил:

— Вашего отца сейчас нет, так что я не могу ему рассказать, верно? — он осторожно открыл дверь. — Интересно, почему это здесь не заперто?

— А потом?

Джульетта увидела его усмешку под тенью стального шлема.

— Я старею, Мона Джульетта. Не всегда все помню, как раньше. Но только в этот раз, — добавил он более сурово. — А если вас увидит еще кто-то, объясняйтесь сами, — капитан слегка подтолкнул девушку внутрь.

— Запритесь. И позвольте ноге отдохнуть, — тихо и твердо он закрыл за ней дверь.

Джульетта ушла, а Родриго еще долго смотрел на замок Монтеверди. Здесь, среди деревьев, его одолевали противоречивые чувства. Прячусь, как ночной вор, подумал он, горько скривив губы. Как мужчина, Родриго мог понять и простить Данте де Алессандро, его действия шесть лет назад, но жгучее чувство, что его предали, все еще не ушло.

И все же любовь к принцу пробивалась сквозь пласты застарелой обиды и негодования, полустертые теперь временем и мудростью.

Но ощущение осталось. Будь Родриго знатным от рождения, Данте никогда бы не отослал его. И хотя он знал, что обстоятельства — это только прихоть судьбы, а не вина принца, но все еще страдал.

И помнил день своего унижения перед Джульеттой, Бернардо и Никко, будто это произошло лишь вчера. Смерть Марио ди Корсини была несчастным случаем, не больше.

… очевидно, принц считает, что я не подхожу для брака.

Он ощущал и свою вину за то, что лишил Джульетту жениха, ведь когда она говорила об этом, боль в ее голосе была слишком явной. Почему? Сейчас ей уже семнадцать или восемнадцать… неподходящий возраст для незамужней девушки, особенно знатной. Увидев, что Джульетта не возвращается, Родриго направился в лес, к табору. Ничего страшного не случится, если девушка умолчит о своем пребывании в лесу. Он сохранил ее девственность, криво усмехнулся Родриго, чувствуя, как спадает напряжение внизу живота. Если бы он сделал то, на что имеет право только муж… ну, сейчас слишком поздно сожалеть. Произошедшего не вернешь. Самая большая ее проблема — объяснить рану на ноге и потерю…

Родриго метнулся к ручью. В накале страсти он забыл о ее туфлях, Джульетта тоже забыла.

Туфли стояли на бревне, где их оставили. Родриго осмотрел разрез на тонкой кожаной подошве. Даже в темноте было видно пятно крови. Должно быть, ей больно, он пожалел, что не может помочь унять эту боль, отвлечь девушку.

Пальцы машинально сжали туфельку. Он сунул их за пазуху, повернулся и ушел.

Молча обходя костры и тех немногих, кто еще не спал, Родриго приблизился к фургону Маддалены. Зачерпнув ладонью воды в ведре у ступенек, умылся. Ему все еще было жарко, и купание в ручье было бы более кстати, с сожалением признал он.

Родриго вытирал руки полотенцем, когда в проеме двери появилась бабушка.

— Алессандро прибьет твое сердце к стене замка, — предупредила она, — теперь ты будешь иметь дело с принцем Монтеверди, а не только с семьей Корсини.

Он спокойно встретил ее взгляд, скрыв удивление.

— Я не сделал больше того, чего она хотела сама.

— А если она обвинит тебя в изнасиловании, что ты будешь делать тогда, мой милый Родриго? Вернешься во Францию?

— Нет.

Ему следовало знать — утаить что-то от Маддалены невозможно. Репутация ведьмы чего-нибудь да стоит. У нее был Дар, а кроме того, она читала по картам и звездам со сверхъестественной точностью.

Маддалена отступила вглубь фургона, освещенного фонарем. Она хмурилась, голубые глаза внимательно изучали внука.

— Никто больше не отошлет меня.

Маддалена погрозила ему пальцем.

— Никто тебя не будет отсылать, просто вынудят спасаться бегством, если не будешь осторожен. Ты не только не внял призывам принца Монтеверди, но и упорно не идешь к нему. А теперь еще осмелился заигрывать с его дочерью, — она отвернулась к столику, на котором были разложены карты Таро. — Его любовь к тебе не безгранична.

— Но ведь ты учила меня, что любовь не знает границ. Или любовь принца — другое дело?

— Да! Я также учила тебя, что кровь — не вода, а ты не его крови.

Родриго почувствовал, как в нем поднимается ярость.

— Я не нуждаюсь в напоминаниях.

— Так ты пойдешь к нему?

Родриго не ответил.

— Тебе придется отвечать за последствия, — бросила Маддалена через плечо. — И не только это, внук. Его дочь разобьет твое нежное цыганское сердце.

— Я ничего ей не сделал, — упорствовал он, не обращая внимания на последние слова. — Шла в Санта-Лючию, так она сказала. Я наткнулся на нее после того, как Пьеро начал показывать фокусы с Лили. Порезала ногу, я ей помог и доставил в Монтеверди.

— Внук, твое лицо все еще горит. Тело напряжено от неудовлетворенного желания… ты думаешь, я не вижу таких вещей?

Нет, конечно, он так не думал. Наоборот.

— Ничего не случилось.

Маддалена повернулась к нему. В свете фонаря блеснули серебряные пряди распущенных волос. Казалось, она нарочно не дает ему взглянуть на карты Таро, не подпускает к столику.

Она, безусловно, знает, что внук не верит в такую чепуху. Скорее уж признает ее ясновидящей, он сам иногда проявлял такие способности, хотя и в меньшей степени. Но не карты.

— Так девчонка хотела убежать в монастырь, — размышляла Маддалена. — Не удивительно, что она была как глина в твоих руках.

Заметно волнуясь, Родриго взъерошил волосы.

— Ты так говоришь, словно у меня вошло в привычку соблазнять невинных, — их глаза встретились. — Может, еще скажешь, что я убил сына Корсини, Маддалена? Если ты провидица, то определенно знаешь, что это был несчастный случай, — не дожидаясь ответа, Родриго продолжил. — Все время, что я был во Франции, я учился своему ремеслу: оттачивал искусство владения копьем и шпагой.

Маддалена подняла брови.

— О каком копье ты говоришь, внук? — тихо спросила она, бросая на него многозначительный взгляд.

Они снова посмотрели друг другу в глаза.

— О том, которым я пользуюсь, принимая участие во всевозможных турнирах, и пользуюсь успешно. Я о многом думал в последние годы… Знатные люди беззаботно забавляются с женщинами более низкого происхождения, но у меня, уверяю тебя, нет намерений плодить ублюдков по всей Тоскании, — Родриго усмехнулся. — У меня достаточно денег в парижских банках, чтобы убедительно доказать любому сомневающемуся, как именно я проводил время во Франции. Построить тебе виллу, бабушка? Или ты будешь до последнего кочевать по стране в этом тесном фургоне?

Маддалена опустилась на деревянную кровать, подвешенную на цепях к стене. Иногда та служила и столом, и стулом.

— Построишь себе дом, большую виллу, как ты сказал… возможно, если помиришься с принцем, — при этих словах она нахмурилась. — И если встреча с Джульеттой де Алессандро не будет иметь последствий.