Последнюю ночь плавания на судне Томаш провел с отцом на палубе. Им было что сказать друг другу. Обоих охватила волна грусти, тоски по прошлому, семье, родине…

— О чем ты думаешь, отец? — спросил Томаш.

— О борьбе… О том, что вся моя жизнь есть борьба. И такую же судьбу я уготовил тебе.

— Я сам ее выбрал, отец. И верю, что не напрасно. Когда-нибудь мы вернемся вместе в Польшу.

— Иногда я в этом уже сомневаюсь, — в голосе Вильмовского звучала печаль.

— А я не сомневаюсь!

— Ты… может, и вернешься… ты еще молодой…

— Не говори так. Вернемся вместе, отец. И уже скоро.

Незадолго до рассвета на палубу вышли Салли и Новицкий. Моряк указал на светлеющее, розовеющее на востоке небо.

— Солнце везде восходит по-разному. Но лучше всего у нас, на Повислье…

Салли, загадочно улыбнувшись, сказала:

— Милые мои! Снова мне снился Озирис…

— Ну и… — Новицкий не дал ей закончить и даже затрясся от одного воспоминания о сне с Озирисом.

— Ну и ничего! — шутливо поддразнила его Салли. — Он мне просто улыбнулся.

В разговор неожиданно вмешался Смуга, до этого он только курил и слушал других.

— А вам не приходило в голову… — в раздумье начал он и умолк.

— Что, что такое? — заинтересовался Томек.

— Не приходило ли вам в голову, что «фараон» сбежал?

Вопрос повис над ними, как меч. И тихим шепотом, эхом давно произнесенных слов принесло:

«А ты знаешь историю Египта? Не хочешь со мной говорить…».

1993

Предыдущая
69/69