Глубина. Трилогия - Лукьяненко Сергей Васильевич - Страница 67

   Неудачник смотрит на горы. Он молодец, он готов простоять так целый день.

   – Я всегда выныриваю. Потому и беру себе самых уродов, что мне все равно…

   У меня на губах вопрос, который я никогда не задам. Но Вика отвечает сама.

   – Там, у реки, я не выходила. Первый раз в жизни. Правда.

   Я верю ей, как верят все мужчины от начала времен.

   В этом мире лишь наша вера становится правдой.

111

   Вика готовит кофе, и даже Неудачник оживляется. Мы садимся за стол, свежие сливки налиты в маленький кувшинчик, в сахарнице горка белого песка, полная бутылка «Ахтамара» ждет своей очереди. Впрочем, коньяк Вика разливает по бокалам сразу.

   – За твой успех, Леня, – говорит она.

   – Такие успехи недорого стоят, – отвечаю я.

   – Почему?

   – Общесетевой розыск.

   – И что с того?

   – Мне придется уйти. Этот образ засвечен, а Стрелка здесь видели.

   – Кто? – Вика словно не понимает всей сложности положения. – Мои девочки?

   – Хотя бы.

   – Они никому не скажут. Или ты думаешь, что виртуальные проститутки сочувствуют сильным мира сего? Знаешь, мы всех их видели без штанов… директоров корпораций и президентов фирм. Люди, которым нравится стегать женщину плетью, перед тем как лечь в постель, сочувствия не вызывают.

   – Ты говоришь так, словно они все извращенцы.

   – Нет, конечно. – Вика улыбается. – Но запоминаются именно такие гости. Ни одна из наших девчонок не настучит на Стрелка. Тем более что ты не устраивал оргий и не брезговал сидеть с нами рядом.

   – Точно?

   – Леня, весь наш персонал из России, с Украины, из Белоруссии, Казахстана. Как ты думаешь, в этих странах развита любовь к правительству и крупному бизнесу?

   – Таких извращений не замечал.

   – О том и речь. За твой успех.

   Мы пьем коньяк. Неудачник тоже присоединяется к нам. Его лицо невозмутимо, словно он пригубил чаю.

   – А Кепочка? – вспоминаю я. – Уж он-то меня запомнил!

   – Не та порода. Ярко выраженный ассоциативник… стучать на тебя он не станет.

   – Мне он показался способным на многое.

   Вика барабанит пальцами по столу.

   – Леня… Кепочка всегда берет красный альбом. Это особая группа, в которой разрешено все. Не просто цепи, плети и мелкие радости садистов, а любые зверства. Убийства, расчленение тела… можно не продолжать?

   – Сделай милость.

   – Так вот, Кепочка этим не занимается. Он приходит к нам общаться разговаривать.

   – И этим достал всех сотрудниц?

   – Леня, когда солидный дяденька заказывает красный альбом, приводит девушку в подземелье и с криком «Я – вампир!» кусает ее в горло, это противно, гнусно, но понятно. Это просто болезнь. Когда ничем не примечательный юноша садится перед девчонкой и начинает говорить с ней по душам… когда он тратит деньги на то, чтобы за час-другой доказать ей, что она сволочь и грязная тварь, недостойная жить на Земле. Это страшнее, поверь.

   – Почему? – неожиданно вступает в разговор Неудачник.

   – Потому, что это проклятие. Право судить и право властвовать. Право на истину. Легко разобраться с дураком или зверем. Гораздо труднее с тем, кто считает себя сверхчеловеком. Умным, чистым и непорочным. Генералы, борющиеся за мир, правители, громящие коррупцию, извращенцы, осуждающие порнографию, – господи, мало ли их мы видели? Может, проклятие такое висит над людьми? Когда обещают порядок, жди хаоса, когда защищают жизнь, приходит смерть, когда защищают мораль – люди превращаются в зверей. Стоит только сказать: я выше, я чище, я лучше – и приходит расплата. Только те, кто не обещает чудес и не становится на пьедестал, приносят в мир добро.

   Я чувствую, что они сцепятся всерьез. Торопливо встреваю.

   – Стоп! Вика, давай без диспутов о добре и зле! Так можно объявить праведниками убийц и воров!

   – Ты и сам вор, – замечает Вика.

   – Я помогаю распространять информацию.

   – А карманник учит людей бдительности. Только нужен ли этот урок многодетной мамаше, у которой сперли кошелек с зарплатой?

   У меня есть миллион возражений. Я могу объяснить, что в работе дайвера кража чужих файлов не основное. Хакер, не входя в виртуальность, сможет сделать это с большим успехом. И есть разница между кражей и копированием информации – я не оставляю за собой пустых компьютеров. Какая разница для человечества, кто первым выпустит новый шампунь или лекарства от простуды?

   Но я не хочу спорить с Викой.

   – Извини. – Она касается моей руки. – Я не права.

   – Почему же. Всыпала по заслугам…

   – Извини… Понимаешь, Неудачник, мы упали в мир чистой информации. Мир вседозволенности. Можно воевать, распутничать, хулиганить. Не готовы законы, а самое главное – не готова человеческая психика. Наказаний в глубине практически нет – даже если тебя экскоммуницируют из сети, ты вправе войти под другим именем. Можно нарваться на неприятности, воруя информацию, но и здесь сдерживающие нормы мизерны. Попробуй докажи двенадцати присяжным, что именно мистер Джон Смит спер новую игрушку с сервера «Микропроза», передал ее Ване Петрову, а тот, с помощью Ван Хо, пиратски выпустил ее в продажу. Мир недоказуемых преступлений и ненастоящих смертей. Только боль в душе остается настоящей – но кто измерит эту боль, что скользнула по проводам и сжала твое сердце? У нас не осталось ничего, кроме морали. Смешной, ветхой морали. И оказалось, что быть негодяем или праведником куда удобнее, чем человеком… просто человеком, настоящим человеком.

   – А что такое – человек? – говорит Неудачник. – Просто человек, настоящий человек?

   – Я бы тебе объяснил, – отвечаю я. – Если бы был Богом. Кончайте, а?

   – Но мне действительно интересно. – Неудачник по-прежнему говорит спокойным, даже равнодушным голосом, но в глазах его огонек азарта.

   – Ты – человек.

   – Почему?

   Действительно, почему? Ведь я был готов считать его лишь хитрой программой. Я теряюсь, но Вика тоже смотрит на меня, ждет ответа, и я говорю.

   – Не знаю. Ты не стрелял по людям в «Лабиринте», спасал несуществующего ребенка. Но ведь это самая абсолютная глупость… Ты цитируешь Кэрролла в подлиннике, но ведь человек – это не вызубренный запас знаний… Ты третьи сутки в глубине, и ничего, держишься…