Господин барон - Дулепа Михаил "Книжный Червь" - Страница 49

Кстати, на международной арене у меня репутация крутейшего экстремиста и тирана. Я в бумагах Особи покопался, там указано, что в баронстве, оказывается, сто десять заключенных на каждые сто тысяч человек, и с момента отделения от Федерации средний показатель растет на двадцать процентов в месяц. И плевать, что в городе и окрестностях этих самых тысяч всего одиннадцать, главное, что статистика красивая, так что можно немного округлить! Причем указано, что треть из этой сотни попала в застенки без суда, а каждый второй «используется на принудительных работах». Нет, все сходится – в городском участке на тот момент сидело пятеро, еще трое – в замке, плюс «патриот», плюс «пират», и половина в самом деле трудится. К тому же в самом деле до референдума сидело восемь человек, сейчас десять – получается преступность возросла при моем антинародном режиме. В том же отчете пунктик, что на каждые десять тысяч населения в обязательном порядке строится одна виселица и одна плаха. И ведь не поспоришь, вон, на заднем дворе стоят! Вопрос подачи материала. И эдак тревожной ноткой высказано: «население баронства запугано и потому поддерживает экстремистские выходки самозваного правителя». Еще бы не поддерживало, благодаря мне об этом захолустье вдруг узнали по всему миру! А на миру и смерть красна…

Между прочим, если подданные довольны, то и барону как-то легче. К примеру, меня все уважают, а вот того чудика, что решил это клятое право первой ночи вернуть, торжественно изгнали из баронства. Пацан прибегал ко мне жаловаться, я же тут старейший, а это помимо призрачных прав дает обязанность блюсти достоинство всех остальных, при необходимости принимая какие-то меры. Опросил, покачал головой и предложил покинуть замок. Этот дурак правил людьми по компьютерной игрушке про рыцарей! Ну а что, он в нее три года резался, там все срабатывало, опыт есть, надо применить! Доприменялся, выгнали. Фон Шнитце уже невзначай намекал, что нехорошо, когда земля и люди без пригляда. Я и так тиран-мучитель, а он меня еще захватчиком-агрессором сделает!

– Господин барон?

Я повернулся, кресло подо мной скрипнуло. Эгельберт, как всегда, ничуть не запыхавшийся от подъема на верхушку донжона, протянул мне телефон, а сам кивнул парнишке-сопровождающему, тут же поставившему рядом со мной на раскладной столик еще чашку и наполнившему ее из термоса. Вот его они все слушаются беспрекословно, не то что меня.

– На связи посол Израиля в Федерации. Хочет поговорить о Блюмшилде.

– Что, уже и до него добрались? – Я отвернулся, уставившись на яркие городские крыши внизу. – Передайте, что как христианнейший владетель я любые переговоры с ним соглашусь вести только после крещения всего населения его страны. Включая палестинцев. Лучше в православие, но можно и в католики.

– Простите, господин барон сейчас занят. Попробуйте перезвонить позже. – Старик отключил мобильник, щелкнул пальцами, и слуга тут же достал из-за двери раскладной стул. Усевшись, фон Шнитце оглядел меня и глубокомысленно заключил:

– У вас плохое настроение, Александэр.

– Пусть скажет спасибо, что я не потребовал восстановления королевства Иерусалимского.

– Вы скучаете.

– Точно.

– Но у нас же постоянно что-то происходит?

– Постоянно – это раз в год?

– А война с осадой?

– Рабочий момент.

– А нашествие викингов?

– Да сколько тех викингов… не всем горожанам хватило.

– А визит комиссии?

– Когда это было? Три дня назад, я уже забывать стал!

– Александэр, мне страшно подумать, чем заняты ваши дни там, на родине, если здесь, при такой жизни, вам скучно.

Я открыл было рот, помолчал и закрыл.

Нет, в самом деле – что со мной?

Пока я разбирался, Эгельберт взял у слуги еще одну чашку и вежливо уставился вдаль.

Так что же? Почему я бешусь? Может, дело в том, что я отчего-то решил, что будто может вернуться прежний Сашка-Шустрик? Что вот сейчас проснется тот, кем я давно перестал быть, что я снова стану шалить и куролесить, что… что возвратится молодость? А она не возвращается. Просто я в самом деле стал другим. Нет, серьезно, я бы раньше не выдержал все эти любознательно-безразлично-веселые морды круглый день, а сейчас терплю. Эта сегодняшняя навязчивая туристка – да я бы ее в окно выкинул лет двадцать назад! А вместо этого терпеливо сношу навязчивые попытки привлечь внимание со вполне определенной целью, прячусь вот на крыше. Последние годы, спокойно тянувшиеся в суете мирных дел мирной конторы, незаметно закончили мое изменение. Или взросление? Да ну, чушь, какое взросление на пятом десятке, просто, словно отмершая чешуя, отпали последние иллюзии. Вот и ноет, так сказать, неприкрытая душа, мечется. Ничего, новые нарастут. Наверное. Стану бронированным драконом. Или черепахой.

Фон Шнитце снисходительно наблюдал за тем, как я пытаюсь понять сам себя.

– Знаете, Александэр, я рад, что я живу здесь, в замке. Это позволяет мне ежедневно отсюда, сверху, любоваться таким прекрасным городом, как Гравштайн.

– Как заверяет величайшая группа всех времен и народов – нет на свете прекрасней города Bodun.

– Это в Румынии?

– Почти. Это идеализированный город, который всегда в одном шаге от тебя. И никто не знает, когда ты сделаешь этот шаг.

– Очень интересно, очень… Вам стоит получше узнать эту землю, Александэр. У нас тут много интересного. К примеру, традиционный мужской танец с посохами. Его любители собираются по вечерам в баре «Голубая устрица».

– Смешно.

– Почему, господин барон?

– Ну как же? «Голубая» – «устрица»… ну же?

– Обычное название. Устричных ферм вокруг немало, а герр Мальхоф любит голубой цвет…

– Там собираются мужчины?

– Как правило.

– И танцуют?

– Ну да.

– И это вместе с названием вам не смешно?

– Боюсь, что нет, господин барон.

Я вздохнул. Надо было ехать в отпуск в цивилизованные места. Патайю, Кению или под Тамбов. А то занесла горькая судьбинушка в Европу… и крутись как можешь. Теперь я понимаю, почему эти средневековые рыцари постоянно воевали – само окружение провоцировало! Посидишь так в этих сумрачных стенах, на сквознячке у камина, да и сбежишь через неделю куда угодно, хоть в крестовый поход, хоть в кругосветку.

– Почему именно с посохами?

– О, это очень интересно! Видите ли, многочисленные захватчики, зная о нашем боевом духе, запрещали иметь эскам оружие и упражняться в обращении с ним…

Я рассеянно слушал эскенландскую версию возникновения боевых танцев угнетенного, но сильного духом народа. Вечно хмурое небо затягивало хмарью в лад моим мыслям, кофе привычно грел руку, за спиной шумно зевал слуга.

Нет, я тут точно не развеселюсь.

Управляющий умолк сразу, как только я встал, и быстро пристроился рядом, пропустив вперед на узкой лестнице. За спиной страдальчески вздохнул слуга, на ходу торопливо складывая сидушку. Это он верно сделал, что не оставил все наверху, старик за подобную бесхозяйственность мозг выедает на раз.

На четвертом этаже мимо прошмыгнула, поздоровавшись, парочка, на третьем мы раскланялись с экскурсией (лица некоторых ужинавших со мной туристов все еще были красными), между вторым и первым повстречали кота. Упырь шел гордо, словно победитель, попирая покоренную землю, но, увидев меня, тут же превратился в бедную, некормленую, никем не глаженую кису с глазами, полными страдания и ужаса перед ничем не оправданной злобой мира. Как бывало обычно. Поняв, что не прокатит, дернул ухом и ушел в стену. Слуга за спиной прошипел что-то злобное, управляющий вторил ему мысленно. Я только ухмыльнулся, открывая дверь во двор.

Лязг со стороны малого дворика возвещал о еще одной попытке кого-то взобраться на коня в полном доспехе. Идея пришла в голову Умнику, вдруг вспомнившему, что история Средних веков полна мифов и сказок. Вот например – может ли упавший с коня рыцарь в полном доспехе встать и залезть обратно?

Может, конечно. С разбега можно даже перепрыгнуть коня, если заранее потренироваться, что и проделывают мои пижонящие минестериалы. И падать ненамного больнее, чем с современными пластиковыми наколенниками-налокотниками и всем прочим. Но туристы, они ж, как дети – только дай чем-нибудь поразвлекаться! Вот, теперь у нас есть еще один аттракцион, «Наряди папу в металлолом», очень популярный у семейных: отцы показывают свою мужественность (нацепив тридцать кило железа «турнирного комплекта», нелегко не то что бегать, даже просто стоять, к тому же через отверстия в шлеме мало что видно), мамы возвращаются в детство и одновременно поддаются иллюзии собирательства, цепляя отобранные у других желающих куски доспеха на своего «манекена», дети мешают маме, с удовольствием пинают папу по бронированным местам, иногда промахиваясь, и периодически кидают что-нибудь тяжелое и металлическое на камни двора, наслаждаясь звуком.