Угрюм-река - Шишков Вячеслав Яковлевич - Страница 156

VI

– Позвольте познакомиться с вами. Ротмистр фон Пфеффер.

Прохор поморщился. Обменялись друг с другом напряженными взглядами. Оба слегка улыбнулись: Прохор иронически, ротмистр чуть подхалимно. Высокий блондин, голубые глаза, бачки, длинная сабля катается на колесике по полу, чиркает пол.

– Его превосходительство собирается заглянуть как-нибудь к вам лично.

– Зачем?

– Интересуется.

– Вот пожар был. Прошу садиться.

– Да, дым, я вам доложу, на всю губернию. Даже у нас, – двусмысленно сказал ротмистр.

– Пожар этот стоит мне больше трехсот тысяч.

– Да что вы? – И колесико чиркает по полу.

– Пришлось сделать большие уступки этим скотам рабочим. Черт, неприятность. Черт!..

– Н-да... Я вам доложу, это н-да-а...

Теплый вечерний час. Чайный стол накрыт на веранде с выходом в зеленеющий сад. В саду над кустами малины, окапывая их, работал садовник. Ему помогали сопровождавшие ротмистра Пряткин – Оглядкин. Унтер Поползаев дежурил на кухне. Карл Карлыч один выходить опасался: новое место, глушь. Чай разливал сам Прохор Петрович. Попискивали кусучие комарики. Карл Карлыч стращал их дымом сигары.

Вдруг, вдали, с ветерком – «многолетие». Все гуще и громче. Карл Карлыч перестал брякать ложечкой.

– Что это?

– Дьякон... Купается, должно быть. Верстах в трех...

– Ах, дьякон... Ферапонт, если не ошибаюсь? Из кузнецов?

– Он самый... А вы как же это...

Карл Карлыч выпустил дым из одного, из другого уголка бритого рта, сказал:

– Списочки-с... Н-да-с...

А с ветерком долетало все гуще, все выше, все крепче:

– Благодетелю наше-е-му-у... Хозяину Про-о-охору... Гро-о-омову.

– Голос, я вам доложу, феноменальный.

Ротмистр, гремя шпорами и подергивая левым плечом, разгуливал по веранде.

– Да... Это жена все... А я... знаете... так...

– Что, неверующий? – подмигнул гость хозяину.

– Да нет... А так как-то... Знаете, дела...

– Ну-с, а вот Протасов? Он как насчет...

– Великолепный человек...

– Да, человек изумительный. С рабочими ладит, нет? И вообще...

Прохор Петрович смутился, обдумывал, боялся хитрых ловушек.

– Да, ладит с людьми, – ответил он. – Если б Протасов не умел ладить с рабочими... Я б тогда его в три шеи.

– Я удовлетворен, – сказал ротмистр двусмысленно, подняв правую белобрысую бровь.

Прохор подарил ему ящичек гаванских сигар.

– Спасибо, спасибо... Ну, что ж... Вы – это мы, так сказать, а мы – это вы. – И, щелкнув шпорами, Карл Карлыч откланялся.

Вскоре кой у кого произведены были обыски. Брошюрки, подписные листки, нелегальщинка. Кой-кто схвачен. Прохор отвел особое помещение для арестованных. Накопят с десяток – и вышлют.

Допрашивался техник Матвеев, двое-трое рабочих, десятник подрывных работ, выборный староста барака номер пять старик Аксенов и, для отвода глаз, Наденька.

Ротмистр обычно вел допросы очень мягко, нащупывал нити и всех поражал, что знает до тонкости местные условия жизни, настроение рабочих, всех крикунов, «говорильщиков», знает и Гришу Голована и Книжника Петю. Словом, у него своих собственных нитей целый клубок.

Получив острастку, «говорильщики» подтянулись, стали ловчиться, хитрить. Петя обрился и по фальшивому паспорту служит теперь на дорожных работах: вяжет фашинник, тешет колья, помалкивает.

Техник Матвеев однажды отвел Протасова в кусты; долго ходили вдоль берега, вели беседу.

– Да, пожалуй, для забастовки момент упущен, – сказал Протасов, прощаясь с Матвеевым.

– Почему?! – возразил тот. – Нисколько. Только надо учесть настроение рабочих и не расхолаживать их. Борьба так борьба...

Протасов поморщился.

Карл Карлыч – из остзейских баронов – был предан престолу российскому. Он жил вблизи церкви, в новом доме, вверху. А в нижнем этаже два взвода солдат. Жалованье получал от казны, а за особые услуги – от Прохора Громова. Сделал визиты мистеру Куку, семейным инженерам, судье, отцу Александру и приставу.

Наденька чуть не растаяла – ротмистр красив, но визит был короток: налили, чокнулись, выпили. Впрочем, Карл Карлыч сказал:

– Я очень на вас надеюсь, Надежда, простите, Петровна? Крамола, понимаете. Надо как-нибудь... Да-с.

Посетив отца Александра, подошел под благословение.

– Вы православный?

– Нет-с, протестант-с...

– Похвально, похвально, – сказал священник, а Карл Карлыч не понял: похвально ли то, что он протестант, или то, что пожелал принять благословение от простого попа.

– Ну, как существуете? Как настроение среди служащих, среди рабочих?

– Простите, полковник...

– Пардон. Я только ротмистр еще...

– Простите, Карл Карлыч... Но я ведь человек не общественный, живу замкнуто... И жизнь – мимо меня.

– Ну, а как же... Ну, например, на исповеди? Ведь должны ж они каяться, и должны ж вы, если не ошибаюсь, предлагать им вопросы: а как, мол, относитесь к государю, к установленным порядкам и прочее?..

– Но, видите ли... – болезненно замялся священник.

– Нет, нет! – воскликнул жандарм. – Вы не так меня изволили понять. Не персонально, конечно, не Петр, не Сидор, а так вообще, общее ваше мнение о здешних умах?

Отец Александр неловко вздохнул, под рыжими бровями шмыгали глазки, не знали, куда им глядеть. Шелковая ряса зачахла.

– Ну-с, так как-с? – стал жандарм издали разглядывать свои точеные ногти.

– Простите, Карл Карлыч... Но мне казалось, что вы пожаловали...

– Нет, нет, нет! – И ладони жандарма упали. – Было бы смешно, нелепо. Ничуть не допрос, ничуть не допрос, – заспешил жандарм. – Я, батюшка, гость ваш.

– Премного рад, премного... Рюмочку лафитцу. Прошу вас.

Чокнулись, выпили. Шелковая ряса хрустела.

– Да, ветер безверия, вольномыслия действительно подувает во всем мире. И не утаю от вас, как от представителя властей предержащих, что легкие веяния этого ветра залетают и сюда.

Холеное, чуть припудренное лицо жандарма сделалось серьезным, улыбнулось, стало серьезным вновь. И шпоры под креслом звякнули. Отец Александр понюхал табачку.

– По секрету скажу вам, батюшка, общее состояние дел в нашем отечестве неважно. Смутьяны рыщут по России целыми полчищами. На фабриках красненький душок... И прекрепкий...

– О Господи! – перекрестился отец Александр. – Спаси российскую державу нашу. Спаси, Господи, люди твоя.

Отец Александр чихнул, а жандарм за него посморкался в голландского полотна платок.

– Трудно-с, трудно-с, я вам доложу. Очень трудно мне служить. И трудно и опасно. Хотел бросить все. Но... Но у меня семейство...

– Да, ваша служба очень, очень...

– Что? – Ротмистр вздохнул. Его взор замутился человеческим чувством. Но вот левое плечо подскочило, задергалось, блестя серебром погона. – И вообще, уважаемый отец Александр, в своих замечательных проповедях не касайтесь, пожалуйста, острых тем. Прошу вас... Например, на тему о взаимоотношении труда и капитала, хозяина и рабочих. Мы-то с вами, конечно... Знаете, ведь в Евангелии, там прямо: «Горе богатому» и «Раздай все бедным». Это соблазн. Мы-то с вами... А в общем, что две тысячи лет тому назад было истиной, то нынче... – Жандарм запнулся, опять стал рассматривать ногти. Батюшка сильно смутился легкомысленной репликой ротмистра, хотел вступить с ним в спор, но сердце постукивало.

...Мистер Кук страшно боялся жандармов: он полагал, что жандармы приходят, чтоб обыскать и схватить. Иль пристрелить тут же на месте. О простом же визите к нему ротмистра он и мечтать не мог. Но случилось так: Карл Карлыч пошел к нему первому, – их дома почти рядом. А как на грех, вчера были обыски и кой-кого загребли. Мистер Кук трус. Сегодня воскресенье, он сидел за столом, читал Библию на английском языке, подарок матери. Читает – и хоть бы слово влетело в голову. «О нет... жандармский офицер приехал сюда неспроста, – думал он, – я иностранец... Примет, пожалуй, меня за шпиона. И в каторгу. Прямо без суда. О, я русские порядки знаю. Варварская страна. Брр...»