Цветок Фантоса. Романс для княгини (СИ) - Фейгина Наталия - Страница 51

– И оба хотят, чтобы я сделала свой выбор. Я хочу во сне спокойно спать, – сказала она, ещё раз зевнув, – а не выбирать.

– Тут и нечего выбирать, – гневно воскликнул Аэрт. – Ра ата! Ата! [“Ты моя! Моя!” Перевод с тарского]

Бесцеремонно схватив Тали за руку, он одним движением извлечённого из сапога ножа, того самого, Тринхового, разрезал науз и засунул его обрывки себе в карман.

Сон слетел с Тали. Она приподнялась на локте и, глядя в глаза Аэрту, холодно произнесла:

– Науз навязать дело нехитрое. Я к завтрашней ночи ещё сделаю.

– Не вздумай, – гневно сказал Аэрт. – Я завтра приду и проверю.

– Завтра ночью меня уже здесь не будет, – Тали горько улыбнулась.

И Радх подумал, что хотел бы видеть на её устах совсем другую улыбку адресованной ему. Хуже этой улыбки были только слова.

– Как это не будет? – переспросил Аэрт, а Радх содрогнулся, не в силах поверить услышанному. Он-то надеялся, что у них впереди ещё не одна ночь. Дальше томалэ не загадывал, но расстаться вот так…

– Я уеду завтра вечером, – бесстрастно ответила Тали. – У меня пока нет сил на личину. Если задержаться, возникнут проблемы с посетителями.

– А когда вернёшься? – спросил Радх напряжённо, перехватив у Аэрта власть над телом.

– В Версаново? – удивлённо спросила девушка. – Надеюсь, никогда.

– И где тебя искать? – спросил томалэ.

– А зачем? – тихо спросила Тали. – Зачем меня искать?

– Ты – моя, – коротко ответил томалэ и за себя, и за Другого.

– Нет, – категорично ответила Тали. – Об этом даже не может быть речи.

– Почему? – спросил Аэрт, вновь завладевший телом. Радх уступил. Он знал ответ, знал, что не ровня благородной, но у Другого было другое мнение.

– Почему? – с горечью воскликнула Тали. – Почему? Потому что я – женщина.

– Женщина, – согласился Аэрт, вместе с Радхом недоумевая, каким образом это может помешать им быть вместе.

– Будь я мужчиной, – продолжала Тали, – я могла бы завести содержанку-томалэ. И никто бы мне и слова не сказал.

– Если бы ты была мужчиной, – хмуро сказал Аэрт, – я бы не стал с тобой целоваться.

– О, целуешь ты меня охотно, – воскликнула Тали, – но, если о нашей связи узнают, меня сочтут падшей женщиной. И передо мной закроются все двери, кроме дверей обители Кающихся грешниц. А если у нас будет ребёнок? Что ждёт его? Пожизненное клеймо незаконнорожденного, оставленного родительским попечением?

– Позволь мне позаботиться об этом, – сказал Аэрт. Радху на мгновение стало не по себе от ощущения силы того, кто сейчас говорил его голосом. Но на Тали это не подействовало. Она лишь хмыкнула.

– Ты мне не веришь? – гневно спросил Аэрт, но ответом ему была ещё одна горькая улыбка.

– Я верю, что ты можешь добиться многого, – сказала Тали, – даже женить томалэ на княгине.

Радх оторопел. Княгиня? Жениться? Жениться на чужачке? О таком и помыслить было странно.

– Но зачем? Зачем сажать соловья в золотую клетку? – продолжала Тали.

– Зачем лишать его свободы, втискивая в вицмундир, навешивая на него оковы этикета?

При упоминании этикета Радх поморщился, да и воодушевление Аэрта подутихло. Одно дело убить ради женщины злейшую из тварей, и совсем другое – заучивать бесконечные «можно» и «нельзя».

– Ах, Радх, – промурлыкала Тали, – хотела бы я каждый день тешить душу свою твоими песнями, а тело твоими ласками. Но, увы, долг мой требует иного.

– И чего же требует твой долг? – спросил Аэрт.

– Мой долг, – вздохнула Тали, – требует выйти замуж и родить оДарённого наследника.

– И как скоро? – спросил Аэрт.

– Меня начнут сватать сразу по возвращению в столицу.

При мысли, что Тали окажется в объятиях другого мужчины, ярость захлестнула Радха, а Другой почти прорычал:

– У тебя не будет другого мужа на Этом свете!

– И как ты этого добьёшься? – спросила Тали.

– Вот как! – проревел Аэрт, занося над ней руку с ножом.

– Нет, Аэрт, нет! – закричал Радх, пытаясь отнять у Другого контроль за телом. Сильнейшая боль пронзила тело томалэ, разрываемое двумя противоборствующими волями. Мгновение растянулось в бесконечность, каждый миг которой приближал нож, не знающий промаха, к сердцу Тали.

Часть IV. Завязи

Завязь I

– Катя, Катя, Катенька…

Хриплый шёпот пересохших губ, полубезумный взгляд покрасневших глаз. На небритого всклокоченного мужчину в мятом сюртуке, стоявшего на коленях перед кроватью, жалко было смотреть.

И карие глаза его жены, лежавшей на кровати, взирали на него с жалостью и любовью. Глаза, казавшиеся ещё больше на осунувшемся лице, измождённом болезнью. Она сделала усилие и прошептала:

– Не печалься, Феденька. Береги Олю!

Это усилие и слабое подобие улыбки отняли у женщины последние силы. И светлый Страж возник у постели, чтобы принять душу, с последним вздохом отлетевшую от тела.

– Катенька!

Уткнувшись лицом в тонкую, исхудавшую руку жены мужчина глухо зарыдал. Он не видел, не мог видеть, как Страж протянул руку душе, растерянно взирающей на покинутое вместилище, которое она привыкла считать своим «я».

– Феденька! – прошептала она, ещё не осознав, что муж больше никогда её не услышит.

Сколько раз я видела подобные сцены… Казалось бы, должна была уже привыкнуть. Но так и не смогла.

– Феденька!

Душа, покинувшая тело, забилась в руках Стража, как птица в силках. Он недовольно нахмурился. Больше всего он не любил объясняться со своими временными подопечными. И паче всего с теми, что были когда-то женщинами.

– Не противься, всё будет хорошо, – вмешалась я. И душа замерла, прекратив противиться неизбежному.

Миг, и нет уже тёмной, пропахшей лекарствами и страданием комнаты. Мы оказались на равнине, до самого горизонта затянутой пестрядью цветов. В этом буйстве красок взгляд выхватывал маки и васильки, иван-чай и люпины, ромашку и клевер… И только у самого горизонта синели каменные груды гор, увенчанные белыми шапкам то ли снега, то ли белых пушистых облаков. Это Предгранье приветствовало свою гостью, не знавшую при жизни ни жгучей зависти, ни злости, и искупившую все свои мелкие проступки последними днями мужественного сраженья с одолевавшей болезнью. Пожалуй, я впервые видела это место таким ярким, даже праздничным.

– Где мы? – растерянно спросила душа. – Это – Грань?

– Нет, – ответил Алексей.

– А как же Канон? – удивилась душа. – Разве не сказано «И светлый Страж сопровождает душу, которой срок настал уйти за Грань»?

– Истинно сказано, – снова вступила в разговор я. – Он и сопроводит. Только мы пока в Предгранье. И до Грани надо ещё дойти.

– Как дойти?

Хотя Предгранье и баловало своих обитателей иллюзией телесности, вступать в метафизические дискуссии о наличии ног у свежепреставившейся души я не стала, а просто велела:

– Присмотритесь, душенька. Вы видите, куда идти?

Душенька, выглядевшая здесь совсем юной девушкой, повертела головкой по сторонам и радостно воскликнула:

– Так вот же тропинка!

Алексей вздохнул с облегчением. Страж тропинки не видел, это была мой прерогатива, прерогатива Путевожатой. Это я видела путь души к Грани, и я следила за тем, чтобы не уклонились они от предназначенного им, каким бы трудным этот путь не был. Но в этот раз задача моя была простой. Светлая душенька вприпрыжку бежала по своей тропинке, то и дело останавливаясь, чтобы полюбоваться цветочками. Она так непосредственно вскрикивала, когда из высокой травы взлетала вспугнутая птица, так радовалась огромным бабочкам, перелетавшим с цветка на цветок, что я не могла удержаться от улыбки. Несмотря на все остановки, мы пересекли равнину довольно быстро и «допорхали» до тени, отбрасываемой вершинами гор. Ничего хорошего от тени ждать не приходилось даже нашей шаловливой спутнице. Алексей бесшумно выдвинулся вперёд, чуть обгоняя её. И вовремя. Сделав шаг, он вспугнул затаившуюся в траве «птичку» с клювом, усаженным двумя рядами острых зубов. Полыхнул палаш, взмыло пламя, и от тварюки не осталось даже кучки пепла.