Собрание сочинений. Том 6 - Маркс Карл Генрих - Страница 134

«Королевский указ

Мы, Фридрих-Вильгельм, милостью божией король Пруссии и пр. и пр., настоящим повелеваем по предложению нашего министерства нижеследующее:

1

Полномочия депутатов, избранных в германское Национальное собрание от Прусского государства на основании постановлений Союзного сейма от 30 марта и 7 апреля 1848 г., а также на основании нашего указа от 11-го истекшего месяца, утратили силу.

2

Нашему уполномоченному во Франкфурте-на-Майне надлежит сообщить депутатам наш настоящий указ к руководству, с предписанием воздержаться от какого бы то ни было участия в дальнейших заседаниях Собрания.

Дано в Шарлоттенбурге 14 мая 1849 г.

Фридрих- Вильгельм

Граф фон Бранденбург. Фон Ладенберг. Фон Мантёйфель. Фон дер Хейдт. Фон Рабе. Симонс»

Написано 15 мая 1849 г.

Печатается по тексту газеты

Напечатано в экстренном приложении к «Neue Rheinische Zeitung» № 299, 16 мая 1849 г.

Перевод с немецкого

На русском языке публикуется впервые

НОВАЯ ВОЕННО-ПОЛЕВАЯ ХАРТИЯ

I

Кёльн, 15 мая. Мы должны еще отметить последние проявления отеческого попечения потсдамского вассального князя по отношению к его «наследственным» подданным, приобретенным путем грабежа и торговли людьми. Мы имеем в виду недавно октроированную военно-полевую хартию, это единственно правдивое из всех гогенцоллернских обещаний, где прусское величие предстало, наконец, даже перед самыми тупыми и доверчивыми глупцами в своей полнейшей природной наготе, сбросив с себя последнюю лицемерную комедиантскую мишуру.

Разгон безобидных берлинских палат, которые должны были «пересмотреть» октроированную 5 декабря конституцию, был, как известно, только необходимой подготовкой для вступления русских на немецкую территорию. Но соединение потсдамских башкир с родственными им рыскающими повсюду казаками православного царя имело еще другую цель, кроме пресловутого тройственного нашествия на Венгрию, во время которого Пруссия, по своей трусливой и вероломной натуре, стояла, точно сыщик, у ворот с приказами об арестах, тогда как австрийские и русские палачи должны были заняться кровавой охотой внутри страны. Истинная цель этого гогенцоллернского союза заключалась в том, что вступление русских должно было придать потсдамскому герою необходимое мужество и помочь ему отомстить революции за вынужденное у него в марте прошлого года признание в трусости.

Нам незачем делать экскурсы в область истории, чтобы показать прирожденную трусость Гогенцоллернов, свойственную им во все времена, или даже обращаться к предкам этого благородного семейства, которые из-за кустов и диких зарослей подстерегали беззащитных путников и таким образом, как разбойники с большой дороги, закладывали фундамент «величия и блеска династии». Нам незачем напоминать о хвастливом походе Фридриха-Вильгельма II против Французской республики, когда великий Гогенцоллерн первым обратился в бегство и предал немецкие «имперские войска», чтобы вместе с Россией осуществить новое разграбление Польши; нам незачем также говорить о той жалкой роли, какую играл его преемник Фридрих-Вильгельм III в наполеоновских войнах, прежде чем он лживыми обещаниями погнал «свой народ» в бой. История с «мартовскими завоеваниями» была лишь продолжением старой «наследственной» трусости и вероломства. Согласительное собрание было первой уступкой из-за трусости, сделанной революции, — из-за трусости, которая сменила пресловутые хвастливые речи относительно «куска пергамента»; оно было разогнано, когда падение Вены вселило во вновь укрепившегося Гогенцоллерна необходимое для этого мужество. Октроированная конституция с палатами, «осуществляющими пересмотр», была вторым актом трусливого лицемерия, так как «неослабленная корона» в то время еще считала необходимыми некоторые либеральные уступки. Палата была распущена, когда заговор с русским царем и повелителем пришел к желанному завершению. Но только действительное вступление русских на немецкую территорию, надежная близость поддержки казаков дали Гогенцоллерну мужество выступить с последним планом: уничтожение последних лицемерных «конституционных гарантий» путем введения самой неограниченной, самой произвольной диктатуры сабли, путем приостановки действия старых, даже домартовских законов и судов, путем мщения «свинцом и порохом» революции за проявившуюся в мартовских уступках трусость Гогенцоллернов.

Таково историческое происхождение недавно октроированной военно-полевой конституции. Рассмотрим теперь ее содержание.

Согласно статьям 1 и 2, не только каждый комендант крепости может «на случай волнений» объявить свою крепость на осадном положении, но и каждый «командир корпуса» может объявить на осадном положении весь занимаемый армейским корпусом округ.

«На случай волнений», c'est-a-dire {то есть. Ред.}, если коменданту или генералу заблагорассудится заранее усмотреть «случай волнений». Или, может быть, гогенцоллернские министры, в стилистических упражнениях которых обычно господствует блистательное отсутствие грамматических познаний, хотели сказать: «в случае волнений»? Толкование предоставляется испытанному разумению генералов и комендантов.

Таким образом, «на случай волнений» комендант может объявить на осадном положении свою крепость, а командир корпуса — целую провинцию. Границы этого «случая» не определены. Должен ли «случай волнений» проявиться непременно внутри крепости или провинции, или же крепости либо провинции должна угрожать опасность на большем или меньшем расстоянии — это также предоставляется чувству «такта» генерала и коменданта. А «такт», по крылатому словцу генерал-лейтенанта Титцена, — первое, что требуется от прусского офицера.

Власть генерала «на случай волнений» все же ограничивается в интересах всех поклонников почвы законности, но опять-таки это делается самым удивительным образом. Только «на случай войны» генералы и коменданты могут самостоятельно объявлять свои провинции и крепости на осадном положении. Но «на случай волнений», — поясняет статья 2 новой хартии, — объявление осадного положения исходит от министерства; комендант имеет право объявлять на осадном положении свою крепость, а генерал — свою провинцию «па этот случай» только временно, предварительно, до его утверждения или (!) отмены министерством. Приятная гарантия для подданных, находящихся под угрозой волнений! Но разве у нас не «ответственные» министры? Разве всего лишь «временная» диктатура комендантов или генералов, наличие последней инстанции в лице «ответственных» министров — разве все это не спасает «почву законности»? Правда, «временное» осадное положение дает коменданту или генералу, по статьям 7 и 13, право временно приостанавливать действие обычных судов, временно вводить военные суды, которые также временно приговаривают к смертной казни (статья 8) и временно приводят в исполнение смертные приговоры в течение 24 часов (статья 13, 7). Но «почва законности» все же спасена наличием последней инстанции — «ответственных» министров, — и да здравствует почва законности! Наше единственное скромное пожелание при этом заключается в том, чтобы поклонники почвы законности первыми испытали на себе временные казни именем бога и его величества христианско-германского вассального князя.

II

Кельн, 16 мая. Сервантес где-то рассказывает об одном храбром альгуасиле[344] и его писце, которые для охраны общественной нравственности содержали двух женщин с весьма недвусмысленной репутацией. Эти услужливые нимфы появлялись на больших ярмарках и при прочих торжественных случаях в такой одежде, что уже издали можно было узнать птицу по полету. Если им удавалось подцепить какого-нибудь приезжего, они тотчас же умудрялись сообщить своим любовникам, в какую гостиницу они пошли. Альгуасил и его писец врывались туда к великому ужасу женщин, разыгрывали сцену ревности и отпускали приезжего только после долгой мольбы и получения надлежащей денежной компенсации. Таким способом они соединяли собственную выгоду с интересами общественной нравственности, так как обобранные в течение долгого времени остерегались вновь предаваться своим порочным наклонностям.