Собрание сочинений. Том 1 - Энгельс Фридрих - Страница 83

«Государственная служба требует принесения в жертву самостоятельного и произвольного удовлетворения субъективных целей», — а ведь этого требует всякая служба, — «и этим именно даёт право находить удовлетворение в сообразном долгу выполнении служебных дел, и только в этом выполнении. Здесь, с этой стороны, и устанавливается та связь между всеобщим и особым интересами, которая составляет понятие и внутреннюю прочность государства», — то 1) это можно сказать о всяком слуге и 2) верно, что обеспечение чиновников жалованьем есть именно то, что поддерживает изнутри современные упадочные монархии. В них обеспеченным является только существование чиновников в противоположность существованию члена гражданского общества.

Гегель не может не заметить, что правительственную власть он сконструировал как противоположность гражданскому обществу и притом как господствующую крайность. Как же он восстанавливает отношение тождества?

Согласно § 295, «защита государства и управляемых от злоупотребления властью со стороны ведомств и их чиновников» заключается, с одной стороны, в их «иерархии» (как будто иерархия не является главным злоупотреблением и как будто какие-нибудь личные грехи чиновников могут идти в сравнение с теми их грехами, которые необходимо вытекают из этой иерархии; иерархия карает чиновника, поскольку он грешит против иерархии или поскольку он совершает такой грех, который иерархии не нужен, но она берёт его под свою защиту всякий раз, когда сама иерархия совершает грех в его лице; к тому же иерархии стоит большого труда, чтобы убедиться в том, что те или иные члены её совершили грех). С другой стороны, эта защита заключается «в правомочиях общин, корпораций, посредством которых сами собой ставятся помехи привнесению субъективного произвола в доверенную чиновникам власть и которые контролем снизу дополняют контроль сверху, неспособный охватить каждую частность в поведении чиновников» (как будто этот контроль не производится с точки зрения бюрократической иерархии).

Вторая гарантия против произвола бюрократии заключается, таким образом, в привилегиях корпораций.

Итак, когда мы спрашиваем Гегеля, что охраняет гражданское общество от бюрократии, — то он отвечает:

1) «Иерархия» бюрократии. Контроль. То именно, что противник сам связан по рукам и ногам, и если он играет роль молота по отношению к тому, что находится под ним, то является наковальней по отношению к тому, что находится над ним. Но где же гарантия против «иерархии»? Меньшее зло, конечно, устраняется большим злом в том смысле, что первое по сравнению с последним не идёт в счёт.

2) Конфликт, неразрешённый конфликт между бюрократией и корпорациями. Борьба, возможность борьбы, служит гарантией против поражения. Дальше (§ 297) Гегель прибавляет ещё ту гарантию, которую дают «установления суверенитета сверху», подразумевая под этим опять-таки иерархию.

Но Гегель указывает ещё на два момента (§ 296).

В самом чиновнике — и это должно воспитать в нём гуманность, сделать для него «обычаем» «бесстрастие, законность и мягкое обращение» — «непосредственная нравственная и умственная культура» должна играть роль «духовного противовеса» механическому характеру его знаний и его «действительной работы». Как будто на деле не происходит обратное, и «механический характер» его «бюрократических» знаний и «действительной работы» бюрократа не служит «противовесом» его «нравственной и умственной культуре»? И не будет ли действительный дух бюрократа и его действительная работа, как субстанция, брать верх над акциденцией его прочих дарований? Ведь «должность» бюрократа составляет его «субстанциальное» отношение и его «хлеб». Поистине великолепно, что Гегель «непосредственную нравственную и умственную культуру» противопоставляет «механическому характеру бюрократического знания и работы»! Человек в чиновнике должен ограждать чиновника от самого себя. Какое же это единство! Духовное равновесие. Какая дуалистическая категория!

Гегель приводит далее «размеры государства», не представляющие, однако, в России никакой гарантии против произвола «государственных чиновников исполнительной власти»; но всяком случае, этот последний момент лежит «вне» «сущности» бюрократии.

«Правительственная власть» для Гегеля свелась к «совокупности государственных слуг». Здесь, в сфере «сущего в себе и для себя всеобщего, составляющего сферу самого государства», мы видим лишь неразрешённые конфликты. Экзамен и хлеб чиновников являются последними синтезами.

Бессилие бюрократии, её конфликт с корпорацией Гегель приводит как высшее оправдание бюрократии.

В § 297 Гегель устанавливает тождество, обусловливаемое тем обстоятельством, что «члены правительства и государственные чиновники» образуют «главную составную часть среднего сословия». Это «среднее сословие» Гегель превозносит как «главную опору» государства «в отношении законности и интеллигентности» (добавление к цитированному параграфу).

«Образование этого среднего сословия составляет один из важнейших интересов государства, но это возможно лишь в такой организации, как та, которую мы описали выше, а именно там, где определённые особые круги, сравнительно независимые, обладают известными правами и где имеется такой чиновничий мир, произвол которого парализуется правами этих кругов».

Конечно, только в такой организации народ может представляться как одно сословие, именно как среднее сословие, но разве такая организация зиждется на равновесии привилегий? Правительственную власть труднее всего дедуцировать. Она в ещё большей степени, чем законодательная власть, принадлежит всему народу.

Подлинный дух бюрократии Гегель формулирует позже (в примечании к § 308), обозначая его как «деловую рутину» и как «горизонт ограниченной сферы».

с) ЗАКОНОДАТЕЛЬНАЯ ВЛАСТЬ

§ 298. «Законодательная власть имеет отношение к законам как таковым, поскольку они нуждаются в дальнейшем определении, и к совершенно всеобщим» (весьма общее выражение!) «по своему содержанию внутренним делам. Эта власть сама является частью государственного строя, который составляет её предпосылку и постольку сам по себе лежит вне области её непосредственного определения, но получает своё дальнейшее развитие в усовершенствовании законов и в поступательном движении, присущем всеобщим правительственным делам».

Прежде всего бросается в глаза следующее: Гегель подчеркнул здесь, что «сама эта власть является частью государственного строя, который составляет её предпосылку и сам по себе лежит вне области её непосредственного определения», между тем как относительно власти государя и правительственной власти он не счёл нужным сделать это замечание, хотя оно там не в меньшей степени верно, чем здесь. А затем Гегель только конструирует государственный строй в целом и постольку не может рассматривать этот строй как предпосылку. Однако именно в том и сказывается глубина Гегеля, что он везде начинает с противоположности определений (в том их виде, в каком они существуют в наших государствах) и на ней делает ударение.

«Законодательная власть сама является частью государственного строя», который «сам по себе лежит вне области её непосредственного определения». Но ведь и государственный строй не сам себя произвёл. Ведь законы, «нуждающиеся в дальнейшем определении», должны сначала быть установлены. Должна ведь существовать — или должна была существовать — законодательная власть до государственного строя и вне государственного строя. Выходит, что должна существовать законодательная власть помимо действительной, эмпирической, установленной законодательной власти. На это Гегель, быть может, ответит: мы исходим из уже существующего государства. Но ведь Гегель — философ права и развивает родовое понятие государства. Он не должен мерить идею масштабом существующего, он должен существующее мерить масштабом идеи.

Коллизия здесь проста. Законодательная власть есть власть, которая должна организовать всеобщее. Она есть власть, которая должна установить государственный строй. Она выше государственного строя.