Всадник рассвета - Шигин Владимир Виленович - Страница 33

– С женихом как раз тогда ничего не получилось. Какая ж месть, когда его самого сожрали! А я хоть и ведьма, но все же женщина, а потому обид женских своих не прощаю, пусть даже тыща лет пройдет! А что пожалел, то и дурак, потому как я своего часа все равно дождусь. Пусть, пусть поймет, какое сокровище потерял, когда ты пред ним иголку-то ломать будешь!

– Так где он сейчас яйцо с этой иглой держит? – продолжил я расспрос.

– И яйцо и Меч он всегда при себе носит, потому как никому более не доверяет.

Меж тем уже вовсю смеркалось.

– Надо и на покой! – засобиралась бабка в избу. – То вам, молодым, можно всю ночь лясы точить, а мне, старой, уже и на печку пора! Ночуйте здесь на дворе да ничего не бойтесь, никто вас у меня не тронет! Я ведьма особая, со мной никто связываться не любит! А завтра поутру и договорим!

Вместе с собой в избу ведьма утащила и свою летающую ступу, видимо, все же не доверяя нам до конца.

Расположившись на ночлег, мы не отказались от охраны, поделили ночь поровну на всех. Едва ж смерклось, как из леса показался всадник в черном и на черном коне. Не касаясь земли, он вихрем пронесся мимо нас и скрылся в другой стороне леса прежде, чем мы успели что-то сообразить. А затем разом вспыхнули огнями пустые глазницы окружавших нас черепов И хоть вокруг сделалось светло как днем, от этого огня было как-то не по себе.

Над Моздокским аэродромом стоял непрерывный гул. Один за другим садились транспортные самолеты, из них выгружали людей и технику. Тут же неподалеку формировались колонны под прикрытием бронетехники, которые затем уходили куда-то в сторону Чечни. Мой батальон прибыл без своей техники, и это меня сильно тревожило. По задумкам начальства, бронетехнику мне должны были передать в Моздоке, но, разумеется, никто и ничего не передал. Местные начальники, стуча кулаками в грудь, заверили, что все под контролем и мне скоро будут приданы танки и бэтээры, но в это верилось слабо.

Потом был марш на Грозный и тяжелейшие бои за президентский дворец и площадь Минутка. День за днем, квартал за кварталом мы очищали город от бандитов. Днем перевес был на нашей стороне, но наступала ночь, и из каждого подвала вылезали враги. А утром все приходилось начинать сначала. За время боев я только раз побывал в штабе группировки, выбивая самое элементарное – продукты своим матросам. В штабе было полно генералов, не говоря уже о полковниках с внушительными орденскими колодками. Все они куда-то дружно бежали, размахивая какими-то бумажками, причем вид у всех был такой, что именно от их бумажки зависит судьба мира. Ничего толком не добившись, за исключением честного слова пойманного мною подполковника-снабженца, что он нас при случае не забудет, я вернулся обратно. Единственным реальным результатом поездки была новость о том, что только что с Севера прибыл батальон Мишки, который тоже вот-вот должны перебросить в Грозный. Перспектива скорой встречи с другом была столь радостна, что я даже поверил на слово толстощекому снабженцу, который, кстати, сдержал слово и спустя несколько дней прислал машину просроченных, но еще вполне съедобных консервов.

С Мишкой мы встретились уже перед переправой через Сунжу. Мой батальон занимал позиции напротив моста, через который бандиты то и дело пытались нас контратаковать. Тогда-то на усиление подошли и подразделения североморцев. Атаки моджахедов, пытающихся отбить у нас мост, длились несколько дней. Обкурившись анаши и наколовшись наркотиками, с криками: “Аллах акбар!” они бросались на нас, а затем, устилая трупами землю, бежали вспять. Затем следовала новая порция наркотиков и новая атака. Людей на той стороне реки не жалели. Одновременно наш берег обрабатывали и снайперы. Мишка пришел ко мне на КП сам. Мы обнялись, немного поговорили об общих друзьях, вспомнили былое, новости были в основном у Мишки, и самая главная из них – он женился и у него уже есть маленький сын. После этого мы вместе засели за карту обстановки, распределили цели на противоположном берегу, выработали общий план действий. Затем была переправа через Сунжу и бои за южную часть города.

Мишка погиб уже под Шатоем. Наши батальоны сражались рядом, и мы все время поддерживали друг друга. Не раз и не два северяне выручали нас огнем, не раз и не два мы помогали им чем только могли. Взаимопонимание и взаимовыручка у нас были полные.

Встретившись, мы просидели за разговорами в штабном блиндаже несколько часов, вспоминали однокашников и сослуживцев, вспоминали училище и Африканский Рог.

– Ты еще таскаешь на себе свой “фамильный” крест? – с иронией в голосе спросил меня Мишка как бы между прочим.

Его ирония меня покоробила.

– Ношу! – ответил я. – А ты все еще таскаешь своего чертика?

– А куда же я без него! – не без гордости заявил Мишка и тут же вытащил своего маленького черного дьявола из-под тельняшки.

Любовно поглядев на него, поцеловал:

– Он всегда со мной и всегда оберегает меня от всех напастей!

Вид Мишки, целующего с упоением дьявола, был мне так омерзителен, что он, видимо, все понял.

После этого разговор уже не клеился и мы улеглись спать.

Спустя несколько дней, следуя в общей колонне, мы с Мишкой нарвались на засаду. Скорее всего, боевиков навел кто-то из местных чеченцев. Бой был яростный и жестокий. Лежа вдоль обочины, мы отстреливались как могли. Вызвали авиацию, но та не смогла вылететь из-за низкой облачности. Только к концу дня подтянулись танки и мы отогнали бандитов в лес. Тогда я был ранен в руку, оказавшийся рядом Мишка сам перевязывал меня, не доверив эту процедуру санинструктору.

А через день Мишки не стало. Никто так и не видел его тела. Все мои попытки хоть что-то разузнать о последних минутах его жизни тоже не увенчались успехом. Дело в том, что, выйдя в горы во главе одной из разведгрупп, Мишка снова попал в засаду. Говорят, что, раненный в обе ноги, он остался прикрывать отход своих ребят, а когда кончились патроны, подорвал себя гранатой. Взрыв хорошо слышали его матросы. Уцелеть у него не было ни единого шанса. Это всем нам было ясно, как дважды два. Когда спустя несколько дней в район боя отправился отряд спецназа, то я напросился с ними. Осмотр местности ясно показал, что здесь совсем недавно шел яростный бой. Нашли мы и место последнего Мишкиного боя. Здесь он лежал, стреляя по пробирающимся к нему между деревьев врагам. Об этом говорила внушительная груда стреляных автоматных гильз. Нашли даже покореженный Мишкин автомат, который за негодностью душманы не забрали с собой. Но самого Мишки нигде не было. Зато нашли маленького эбонитового чертика. Я долго смотрел в злобную оскаленную рожицу с желтыми глазками, увенчанную кривыми рожками. Черный талисман так и не спас моего друга. Вообще-то его нужно было бы сохранить, но что-то подсказывало мне, что от чертика надо немедленно избавиться.

– Какой же ты амулет, если не уберег моего друга! – сказал я ему.

И, бросив на камень, с силой размозжил в осколки автоматным прикладом.

Как тщательно мы ни обследовали местность недавнего боя, но так и не смогли отыскать даже каких-то фрагментов Мишкиного тела. Это было весьма странно. Возникла робкая надежда, что Мишка был только ранен и взят чеченами в плен. Но ни тогда, ни после, ни войсковая разведка, ни агентурная так и не подтвердили факт пленения североморского комбата. Война, разумеется, жестокая вещь, и все же, даже понимая и принимая это как должное, всегда больно и горько, когда она забирает наиболее близких и родных.

После смерти Мишки я как мог помогал его вдове и сыну – так как тело не было найдено, возникли проблемы с оформлением пенсии. Мишка считался не погибшим, а всего лишь пропавшим без вести.

Затем Мишкина жена уехала к родителям и вскоре, как я слышал, оформив какие-то бумаги, вышла замуж. Это, честно говоря, меня не слишком удивило, так как последнее время они с Мишкой жили врозь. Ну а что касается самого Мишки, то он остался в моем сердце таким, каким я его помнил еще по беззаботным училищным годам: веселым, преданным и надежным. Знал ли я тогда, что в истории Мишкиной гибели все далеко не так-то просто…