Богиня за стеклом - Ши Майкл - Страница 15

Поскольку главной причиной беспокойства была явная неспособность каменных укреплений любого рода сдержать натиск животных, то валы, насыпи и прочие вертикальные барьеры были отвергнуты с самого начала: все равно они рухнут почти мгновенно от одной только тяжести нападающих, если, конечно, у города не будет достаточно времени для полномасштабного строительства, что вряд ли. Колоссальная траншея с вертикальными стенками – вот что могло стать серьезным препятствием на пути громадных тварей; уже на следующий день после принятия этого решения толпы добровольцев повалили за город помогать наемникам – народу собралось так много, что меньше чем через неделю все работы были завершены. На полторы мили протянулась траншея, отделившая северную стену города от равнины. Глубина ее и ширина составляли сто футов, внутренний, ближайший к городу склон ощетинился палисадом остро заточенных кольев, наклонившихся над ямой, – оттуда защитники готовились отражать атаки осаждающих. Когда впечатляющий инженерный подвиг был завершен, а толпы перемазанных землей горожан все еще слонялись по площадям и паркам Наковальни, безмолвно ожидая следующей ужасной опасности, которая потребует от них безумного напряжения всех сил, жрица разослала приглашения на Ходатайство, ибо антенны Смотрительницы приподнялись и послали Либис слабый сигнал, призывая ее собрать всех послушать предсказание. Похоже, что это обращение к человеческому стаду могло стать последним. С предсказанием тем более следовало поторопиться, говорилось в сообщении жрицы, что яйца на равнине уже начинали лопаться, а застывшие вокруг них гиганты стали подавать признаки жизни, и даже обнаруживали намерение двинуться на саму Наковальню. Когда Либис появилась из-за Занавеса, ее необычайная бледность и выражение холодной, бесстрастной решимости на некоторое время заставили собравшихся позабыть об ужасающем спектакле, который разыгрывался на равнине, в какой-то четверти мили от свежевырытой траншеи.

– Богиня, Смотрительница Стад, мертва. Да здравствует Богиня! Да здравствует Смотрительница!

Низкий гул прокатился над толпой, стремясь к горизонту: это воплем потрясенной набожности вторили люди словам жрицы, ибо только теперь заметили они то, на что поначалу, захваченные происходящим на равнине, попросту не обратили внимания. Шея Смотрительницы обмякла, антенны мертвыми питонами протянулись по траве.

– Мы приняли верное решение, – сказала Либис, взмахнув рукой в сторону ощетинившейся пиками канавы. – Они придут, они уже начинают двигаться, видите? И те, которые скоро вылупятся из яиц, тоже придут. Наблюдайте за ними. На меня можете не смотреть, мне нужны только ваши уши. Изучайте новую опасность, постигайте глубинную суть грозящей нам беды и внимайте средству избавиться от нее, которое я сообщу вам. И если, выслушав меня, вы не поспешите с такой скоростью, точно весь ад за вами гонится, начать тяжкий труд, который позволит вам завладеть этим средством, пеняйте на себя.

С этими словами жрица вынула из кармана табличку и прочла согражданам новое, последнее предсказание Богини. Пока она читала, люди не отрывали глаз от равнины, а там и впрямь было на что посмотреть. Ибо, хотя все яйца походили друг на друга как две капли воды – каждое с четырехместный экипаж размером, те же шипы сверху и снизу, те же ребра по бокам, тот же цвет, – два абсолютно разных вида существ вырывались из растрескавшейся скорлупы на волю.

Более многочисленные были, несомненно, отпрысками стада. Несмотря на то что ножки их производили впечатление рудиментов, не более чем черной шершавой бахромы вдоль боков, во всем остальном они были точными копиями своих родителей, хотя и в миниатюре.

Но были среди яиц и другие, общим числом не более ста из которых среди так называемых телят появлялись на свет совершенно отличные от них создания. Тела их походили на покрытые шипами черные бочонки, ноги, куда более развитые, чем у других, состояли из нескольких причудливо сочлененных сегментов, также украшенных колючками, сложно устроенный челюстной аппарат ничем не напоминал жесткие тупые рыльца более многочисленных телят.

Обе породы животных запускали челюсти в первое, что оказывалось поблизости, как только головы их пробивали скорлупу; остальные части тела вольны были избавляться от остатков яйца как придется. Телята немедленно начинали грызть камень, на котором лежали. Их черные сверстники, также не теряя времени даром, принимались кормиться телятами.

Началось кровавое пиршество невиданного размаха, ибо любой его участник, была то жертва или охотник, размерами не уступал большой боевой колеснице с упряжкой вместе. Телята, казалось, не только лишены были способности сопротивляться, но даже и не замечали атак своих плотоядных сородичей. Они лишь беспомощно извивались, а некоторые продолжали поглощать камни, пока саблезубые сверстники превращали их тела в пузырящиеся лохмотья и жадно набивали ими свои желудки. Тем временем родители выводка обращали на происходящее не больше внимания, чем их поедаемые отпрыски, и продолжали медленно, покачиваясь из стороны в сторону и шаркая ногами, двигаться в направлении города. Либис давно уже закончила чтение оракула, а горожане все продолжали стоять, не сводя глаз с равнины. В казавшихся прежде хаотичными движениях начал появляться смысл. Плотоядные отпрыски стада все время оставались на одном и том же месте, к концу пиршества вокруг каждого из них скопилось до полудюжины истерзанных, залитых кровью останков, которые они продолжали уничтожать. Тем временем телята, которым удалось избежать печальной участи остальных, ни на минуту не переставая жевать, постепенно завершали процесс появления на свет и начинали, копируя поведение взрослых животных, двигаться вместе с ними на город. Так, все вместе, неспешно, но со зловещей целеустремленностью, приближались они к недавно оконченной траншее.

Странно, что лишь очень немногие жители Наковальни сочли необходимым перечитать последнее предсказание Смотрительницы. Как ни поразил их несусветный, чреватый катастрофой спектакль, который они наблюдали на равнине, голос Либис запечатлелся в сознании людей, и впоследствии многие обнаружили, что помнят наизусть не только самую суть божественного откровения, но и его сладко-тревожную музыку.