Изнанка (СИ) - Литмировские Таланты - Страница 4

Доктор Олсен снова взглянул на пациентку. Во сне она казалась совершенно безобидным ребёнком.

- Дошло до того, что Грейс придумала себе воображаемую подругу, девушку из зеркала, как она её называла, которая должна была стать орудием мести в её глазах. Нужно было убить человека, повинного во всех её бедах. А именно, свою мать, которая мешала её счастью, была соперницей. Ведь девочка хотела быть с мужчиной, без которого не представляла своего дальнейшего существования. Ещё она была уверена, что мать знала о ней и отчиме, но ничего не предпринимала по этому поводу. Конечно, сейчас мы этого уже не проверим.

Как рассказала нам Грейс, толчком ко всему послужил яркий, как она его называла, оглушительный, оргазм, во время очередного сексуального контакта, после которого она не могла спокойно смотреть на свою мать, как на женщину, которая имеет полноценные права на её отчима.

Через некоторое время Грейс исполнила задуманное - она хладнокровно зарезала свою мать. Полицейские, приехавшие на вызов обеспокоенной соседки, услышавшей крики, рассказывали, что девочка упиралась, кричала, что это всё Ребекка, она убила несчастную женщину. Ребеккой она называла мистическую девушку, живущую в её воображении. А ведь какое подходящее имя подобрала, заметьте.[8]

Грейс заворочалась, и доктор поспешил закрыть окошко, дабы не тревожить беспокойный сон своей подопечной.

- Пережитое наложило свой отпечаток – девушка, можно сказать, вывернулась наизнанку - у пациентки классическое биполярное расстройство.[9] Она очень огорчена невозможностью видеться со своим отчимом, который, как можно было догадаться, находится сейчас под следствием. Также неохотно идёт на контакт. Но ничего – у нас ещё вся жизнь впереди.

Доктор невесело усмехнулся, и, водрузив на нос чистенькие очки, повёл свою группу дальше.

Сцена 2

15:26 

Последней новостью, которую я получила из внешнего мира, не считая того, что Дэнни теперь живёт у нашей тёти Роуз, было то, что Лиам и Одри начали встречаться. Моя история сплотила их. Я знала, что к этому всё шло. В каждом треугольнике я была лишней.

Я разговаривала с Одри по телефону всего раз, зубами выдрав этот звонок – хотела попрощаться со старой жизнью.

Она не спрашивала, можно ли как-то со мной связаться или приехать, и я не виню её за это. Наверное, я поступила бы также – перечеркнула всё, будто и не было вовсе.

Я могла бы сказать, что здесь довольно неплохо, и кормят отменно, но будем называть вещи своими именами – это психушка, и никуда от этого не деться. Я оказалась психом, я придумала Ребекку, я люблю Вика, а самое главное, я убила Шарлотту. Что из этого правда, а что ложь? Я до сих пор не могу разобраться.

Однажды я подслушала разговор двух медсестёр. Одна из них сказала, что Вик не прекращает попыток увидеться со мной. Большую часть времени я стараюсь о нём не думать, но иногда чувствую щемящую тоску. Знаете, как говорят, когда человеку отрывает руку, ему кажется, что он всё равно её ощущает. Вик – моя рука, по которой я скучаю.

Если честно, даже сейчас я уверена в том, что Ребекка существовала на самом деле. То, как она прикасалась ко мне, целовала – всё было настолько реальным, такое не придумает даже самый воспаленный мозг. Эта девушка подстроила всё так, что я оказалась здесь, и никто не хочет понять, что всё это огромная, чудовищная ошибка. Что я не помню убийства не потому, что моё сознание заблокировало эти воспоминания, а потому, что меня попросту там не было!

Но сейчас мне больно из-за другого: когда я сюда попала, выяснилось, что у меня будет ребёнок. Срок был совсем небольшим, поэтому я не успела заметить каких-либо изменений. Но из-за всего, что произошло, на третий день случился выкидыш. От прежней меня остался лишь сгусток крови. Я оплакиваю своё мёртвое дитя, как символ всего хорошего, что никогда больше со мной не случится. Я так и не узнаю, что же там дальше.

И вот сейчас, стоя на коленях, я отчаянно молю Господа, чтобы он даровал мне настоящее безумие. Ведь только в сумасшествии я смогу забыть весь этот кошмар. Только оно может выстроить такие стены, за которые нельзя пробиться. Боже, услышь меня!