Без права на ошибку (СИ) - Рублев Александр Сергеевич - Страница 69

   - Сейчас мы не на работе и у нас нет главного. Но можешь считать главным меня.

   Я думал, что он спросит почему, и тогда я в шутливой форме расскажу про недостатки остальных членов нашей группы, не рассказывать же ему про взаимоотношения внутри группы, но прозвучавший вопрос был другим:

   - А на работе кто главный?

   Вот ведь далось ему это...

   - На работе у нас главный сотник...

   Тут я на несколько секунд задумался - как-то слишком неудобно поставлен вопрос. И передо мной встала дилемма - с одной стороны, не хотелось вводить ребенка в заблуждение, а с другой, сложно было объяснять все подробно настолько просто, чтобы ребенок понял.

   - Но только у нас. На самом деле он не самый главный (надеюсь никто не стукнет сотнику о том, как я о нем говорил, хотя здесь все люди и проверенные, но все-таки). У каждого начальника есть свои начальники. И у нашего сотника он тоже есть. Мы специальный отряд, находящийся в прямом подчинении не могу сказать у кого, потому что это секрет.

   - А кто тогда самый главный?

   Я-то, по своей наивности, думал, что он спросит про секрет.

   - Самый главный - это король. Но только в нашей стране. Еще есть другие страны, и там есть свои короли, каким-либо образом, в основном, связанные кровными узами с нашим.

   Даже боюсь предположить о чем он сейчас спросит. А товарищи-то притихли - у них появилось новое развлечение - слушают вопросы, и, самое главное, как я на них выкручиваюсь.

   - А этот король он все знает?

   - Нет, он знает не все. Для этого у него есть умные люди, которые подсказывают ему все, что ему интересно (и, кроме того, фактически делают за него всю его работу, но пока не стоит говорить ребенку про это).

   - А что делают с преступниками?

   Что-то я не понял взаимосвязи... Только что говорили про короля, и тут же сразу перешли к преступникам...

   - Судят, потом рубят головы, вешают, сажают на кол, бросают в кипящую смолу, четвертуют.

   Тут ребенок на целую минуту резко остановил все свои движения - такое чувство, что он впал в ступор. Возникла неловкая пауза, какое-то гнетущее молчание, которое к тому-же начало затягиваться...

   (В этот момент ребенок думал: у них что здесь тюрем нет что-ли? И как тогда спросить где может быть заточен самый опасный преступник?)

   Он что так близко к сердцу воспринял кол, кипящую смолу и четвертование? Но после всего пережитого, я думал, он наоборот обрадуется тому, как поступят с теми, кто убил всю его семью.

   - Не всех убивают, некоторых отправляют на принудительные работы.

   - А если его нельзя убить?

   Что-то как-то этот разговор перестал походить на детский. Если бы малыш был постарше, я бы даже подумал, что к нам заслали шпиона - вроде как и разрозненные вопросы, но с какой-то общей мыслью, не могу, правда, пока понять какою. Но в таком возрасте шпионов еще не засылают, к тому же еще и с такими травмами, вот если бы ему было хотя бы 5-7 лет. Что-то я становлюсь параноиком...

   - Если его нельзя убить, то ему в партнеры определяют того, кто за ним присматривает, например жену (и даже если он об этом и догадывается, то наверняка не знает), или ограничивают его свободу каким-то другим способом, например запрещают покидать пределы своего имения, либо сажают в подвал чужого.

   (Пора сворачивать эту тему, а то что-то все как-то притихли...)

   - Вальд, а ты теперь будешь жить у нас?

   Я вздохнул...

   - Нет, я не могу жить у вас. Очень хотелось бы, но не могу. Такая у меня работа. Но я буду тебя навещать. Настолько часто, насколько смогу.

   - Тогда забери меня с собой.

   Я снова вздохнул...

   - Если бы я мог забрать тебя с собой, то сделал бы это сразу. Возможно, когда подрастешь...

   Разговор перешел на другие темы, потом - в игры. А утром они уехали. Вальд покривил душой, когда сказал, что они не на работе. Ему нельзя было говорить правду. Последний несколько месяцев этот район буквально затеррирорезировали набегами на деревни. И даже если удавалось кого-то отловить, то это была какая-то легко заменимая шешура, из ядра же пока не удалось поймать никого. Поэтому и привлекли их - уже несколько недель отдельные слаженные группы по шесть-семь человек ездили по селам и присматривались.

   Всю оставшуюся жизнь Вальд сожалел о том, что не забрал тогда этого мальчика с собой.

   17. Забияка

   Забияка ворочался с одного бока на другой и никак не мог заснуть.

   Сначала они появлялись почти каждую ночь. Потом, когда он свыкся, пропали. Когда он уже решил, что все прекратилось, возникли вновь.

   Он стал спать плохо, беспокойно. Он похудел, под глазами появились круги. Сначала он испугался и ничего никому не сказал, тянул как мог. Один раз даже удалось пропустить семейную баню. Но на пропуск второй помойки мать выразила свое категорическое фи. Выразила так, как это может сделать только она, куда там до нее отцу, даже не прикладывалась, но спорить с ней как-то сразу расхотелось - он молча побрел в баню и разделся...

   Потом была долгая тишина...

   Потом мать начала его рассматривать и трогать. Благо было на что посмотреть - все его тело было иссечено мелкими порезами, часть из которых уже почти зажила, часть - была совсем свежей. Недолго думая мать накинула на него полотенце и потащила к знахарке. Потянула прямо в таком виде через всю деревню! А еще называются матерью!

   Знахарка долго смотрела сначала на меня, потом - на мать. Потом меня выгнали за дверь и о чем-то тихо друг с другом шушукались.

   Мать вылетела из избы вся красная как варенный рак, и помчалась домой. Про меня забыли, и мне пришлось самому красться обратно, под одним полотенцем. Когда он пришел домой отец и все остальные члены семьи выглядели как-то затравленно - оказывается мать устроила допрос с пристрастием - кто из них меня резал? Да как меня могли резать? Я ведь сразу почувствовал бы боль. Здесь же боли не было... боль появлялась ближе к полудню, да и была не сильной, а так - ноющей.

   Хуже всего было то, что мой поход к знахарке под полотенцем увидел кто-то из моей новой компании. И на следующий день мне устроили обструкцию, устроили так, как умеют только мальчишки.

   Непонятно только кому они сделали хуже - мне или самим себе - в результате их ватага уменьшилась ровно на одного человека, и не самого, честно скажу, плохого. Вряд ли в той ситуации что с ними случилась потом, я бы смог им чем-то помочь... но хоть сам не пострадал, и то хлеб...