Назад в юность. Дилогия (СИ) - Сапаров Александр Юрьевич - Страница 44

Я, уже приготовившийся к месяцу безделья, расстроился, но делать нечего, придется работать.

После коротких рейсов, которые у меня были до этого, рейсы до Новороссийска показались намного интереснее. Наш состав на юг шел пустой, ревизоры нас практически не проверяли. Наши кадровые проводники, а за ними и мы, сажали безбилетников сколько могли. В Новороссийске мы успевали немного позагорать и поплавать в море. Зато обратно, когда все вагоны были заполнены детьми, эти трое суток до Мурманска казались бесконечными.

Однажды был такой случай. Мы только проехали «Волховстрой», я прилег после своего дежурства, а Амелин начал работу. Тут двери служебки распахнулись, и улыбающийся Вова пропустил в купе двух молоденьких проводниц, при этом пояснив, что девушки тоже приехали из рейса, сейчас направляются домой и он пригласил их к нам. Девушки были довольны и веселы. Они приехали из Симферополя и везли домой подарки: крымские яблоки и массандровское вино. Бутылка вина сразу оказалась у нас на столе, а купе заполнилось ароматом яблок. Мы сидели втроем, иногда к нам заходил Амелин и, пригубив винца, снова уходил смотреть, чтобы дети не залезли куда-нибудь не туда. Я смотрел на счастливых девчонок и думал, как все-таки иногда немного для счастья надо — просто приехать домой, привезти подарки родным. Девушки не строили никаких грандиозных планов, не пытались изменить историю, они просто жили и радовались этой жизни. Через три часа они, чмокнув нас Вовой в щечку и поблагодарив за приют, вышли на своей станции, оставив в нашем купе запах яблок и хорошее настроение. А я долго не мог заснуть и думал, почему у меня не получается так и почему мне все время что-то особенное нужно получить от жизни…

Все когда-нибудь заканчивается, закончился и наш сезон. Вагонное депо было довольно нашей работой и расщедрилось нам с Амелиным на почетные грамоты. Начальник вагонного депо сообщил, что если мы раздумаем учиться на врачей, то проводниками он нас точно примет. Я представил отчет о работе в комитет ВЛКСМ университета. Там немного попридирались по поводу отсутствия стенгазет, политинформаций, боевых листков и всякой другой ерунды. Я же упирал на специфику работы, дескать, мы были разобщены, работали в разное время, поэтому такая работа проводилась по минимуму. Но благодарственное письмо от начальника отделения железной дороги все эти недочеты компенсировало.

* * *

До учебы оставалась неделя, и я решил съездить на рыбалку за хариусом в верховья реки, протекавшей в нашем городе. Был погожий сентябрьский денек. Настроение соответствовало погоде. Выйдя на берег речки, я быстро собрал удилище и, подвязав самодельную мушку, закинул ее в течение. Однако мушки в реке не оказалось. Подняв глаза вверх, я обнаружил, что мушка сидит в ветке березы над самой водой. Мне было жалко уловистую снасть, и я решил отрубить эту ветку, сняв все целым и невредимым. Придержав ветку левой рукой, я стукнул топором. Тот соскочил по влажному стволу и, как показалось, не больно ударил меня по указательному пальцу. Я еще раз стукнул по ветке и отрубил ее. Когда я попытался схватить ее левой рукой, мне не удалось это сделать из-за боли. Я посмотрел на левую кисть и обнаружил, что почти половины первой фаланги указательного пальца нет, а из раны на траву капает кровь. Все последствия такой травмы сразу до меня не дошли. Я был занят остановкой кровотечения и перевязкой. Хорошо, что после случая с Лешкой у меня в рюкзаке всегда лежали пара бинтов в упаковке, йод и кое-что из таблеток.

Уже особо не стараясь, я разобрал удочку, закрыл рюкзак и поплелся назад на дорогу. Автобус, который меня привез, должен был пройти обратно через полчаса.

Я сидел на остановке, и в моей душе нарастала паника. Я прожил первую жизнь, работая хирургом. Я не знал и не искал другой работы и в этой жизни. Но что делать теперь?

Наверное, работать хирургом можно и с таким недостатком, но очень тонких операций мне уже не провести.

Неожиданно рядом остановилась грузовая машина. Водитель, увидев меня с перевязанной рукой и промокшей от крови повязкой, предложил довезти до больницы.

Когда я зашел в знакомый приемный покой, вокруг собрались все присутствующие. Вскоре пришел наш травматолог Сергей Николаевич. Увидев, что у меня за травма, он начал поливать меня нецензурными выражениями, самым цивильным из которых было «козел безрукий». Все знали, что я хотел стать хирургом, и поэтому переживали за меня.

Осмотрев рану, Сергей Николаевич присвистнул:

— Однако ловко ты палец срубил! И как прикажешь зашивать? Кожи-то негде взять. Есть два варианта: или пластика, или укорачиваем кость еще на полсантиметра и зашиваем. Тогда кожи хватит, хотя придется немного тянуть.

Я быстро прикинул варианты.

— Давайте укорачиваем кость.

Сергей Николаевич под местным обезболиванием быстро отпилил мне пилкой Джигли кусочек кости, сформированным кожным лоскутом с ладонной поверхности пальца закрыл рану и зашил ее с тыльной стороны.

Домой я приехал с гипсовой лангетой на левой руке. Бабушка сразу заохала и потребовала подробностей, которые я ей и доложил. И еще раз выслушал, что думают о моих поступках окружающие.

Вечером я снова услышал мнение по поводу своих мыслительных и других способностей от мамы, которая, как и травматолог, не стеснялась в выражениях. Но, успокоившись, сказала:

— Хорошо, что не голову себе отрубил.

На чем воспитательная часть была закончена. И началась сострадательная. Мама успокаивала меня, говорила, что и с таким пальцем можно будет вполне прилично оперировать.

Лешка ходил вокруг и завистливо смотрел на гипсовую повязку:

— Слушай, Сережка, тебе так повезло! Ты теперь, наверное, не будешь учиться недели две. Мне бы тоже так стукнуть и в школу месяц не ходить.

— Ты что, олух царя небесного, говоришь! Ты что беду на себя кличешь! — закричала бабушка. — Сейчас вот ремня тебе дам, узнаешь, как такие страсти болтать.

И Лешка на всякий случай ретировался в нашу комнату.

Когда я зашел в морфологический корпус на первую в этом учебном году лекцию, все мои однокурсники сочли своим долгом спросить, что у меня за травма, и потребовать объяснений, при каких обстоятельствах она получена. Поэтому звонку на лекцию я очень обрадовался. Но чуть ранее я столкнулся в коридоре с Анастасией Михайловной, которая тоже не преминула спросить о травме. Она посочувствовала и заявила:

— Вот видишь, все идет к тому, чтобы ты принял мое предложение. — И с надеждой в глазах посмотрела на меня.

* * *

В управлении КГБ по городу Энску общались два сотрудника. Старший по званию спросил у подчиненного:

— Слушай, Владимир Иванович, какова судьба паренька, за которого так ратовал мой сослуживец? Все-таки год прошел, можешь что-то конкретное сказать?

— Товарищ полковник, я несколько раз беседовал с нашими «барабанщиками» в университете. Складывается такое впечатление, что парень уже делает карьеру. Причем семимильными шагами и в то же время без подхалимажа и без стукачества. Держится несколько обособленно от коллектива, близких друзей нет. Тем не менее в его возрасте самостоятельно руководил большим коллективом студентов на уборке картошки, стал старостой курса, а в этом году также отлично провел работу комиссара в отряде проводников. Авторитет у однокурсников и преподавателей непререкаемый. А ведь ему только в декабре будет семнадцать лет. Кстати, есть материал, что в Москве он уже общался с директором института терапии Академии медицинских наук. Представляете, какие знакомства заводит! Очень аккуратен и сдержан в словах, никто не слышал от него каких-либо отрицательных характеристик в отношении компартии, руководителей правительства, а ведь почти все студенты этим грешат. Так что нам не надо даже вмешиваться, он и без нас сделает все, что ему нужно. А вот то, что такой парень без колебаний откликнулся на предложение работать с комитетом, дорогого стоит.