Час близнецов - Уэйс Маргарет - Страница 77

— Булочки! — всхлипнул Карамон.

— Что? — переспросил Тас.

— Булочки! — повторил Карамон горестно. — Сдобные булочки. О Тас, я так голоден! Мне приснились сдобные булочки, которые пекла Тика, — со сладким медом и с орешками…

Тас вернулся к себе на койку и, подняв с пола башмак, с отвращением запустил им в Карамона.

К концу второго месяца сурового поста и ежедневных тренировок Тас, глядя на Карамона, не мог не признать, что это было именно то, чего так не хватало его огромному другу. Складки жира на пояснице Карамона исчезли, дряблые бедра снова стали стройными и мускулистыми, а на руках, на спине и на груди бугрились окрепшие и еще сильнее развившиеся мускулы. Взгляд Карамона прояснился, в глазах ни на минуту не угасал внимательный, настороженный огонек, а отсутствующее выражение появлялось на его лице все реже и реже. Остатки сивушной «гномьей водки» вышли из его организма вместе с потом, кончик носа потерял свойственный пьяницам малиново-красный цвет, и даже метки под глазами исчезли. От постоянных упражнений на открытом воздухе тело Карамона покрылось ровным бронзово-золотистым загаром. Гном велел, чтобы Карамон отпустил волосы по истарской моде, и теперь они волнистыми локонами обрамляли его мужественное лицо, ниспадая на плечи и спину.

Вместе с тем Карамон превратился в ловкого и опытного бойца. Он и раньше был неплохо подготовлен, однако единственным его наставником, обучавшим владению оружием, была его сводная сестра Китиара. Арак же собрал в Истаре лучших инструкторов и воинов со всех концов Кринна, так что технике боя и владению разными видами оружия Карамон учился у самых лучших специалистов.

Кроме этого, он ежедневно участвовал в учебных поединках с другими гладиаторами. Поначалу Карамон, считавший себя непревзойденным мастером потасовок любого рода, относился к этим занятиям скептически, но после того, как однажды его повергла на землю Киири, а в другой раз чернокожий Перагас выбил у него меч и, прежде чем он успел опомниться, оглушил ударом его же собственного щита, гигант переменил мнение.

Карамон был способным учеником. Его природные данные позволили ему быстро усвоить все премудрости гладиаторского ремесла, и довольно скоро Арак с удовольствием наблюдал за тем, как Карамон без труда справляется с Киири и хладнокровно заворачивает Перагаса в его же собственную сеть.

К осени Карамон уже чувствовал себя так хорошо, как не чувствовал никогда за последние три года. Он все еще не мог смириться с ошейником раба, и каждое утро просыпался с желанием сломать стальной обруч, однако постепенно это чувство отступило на второй план. Карамон тренировался с большим усердием, — ко всему, жизнь воина сама по себе была ему по душе. Ему нравилось, что здесь, как и на поле боя, кто-то указывал ему, что и когда нужно сделать, так что единственная трудность состояла нынче в том, что актер он был никудышный.

Карамон всегда был открытым и честным, и теперь ему никак не удавалось похоже изобразить смерть или тяжелое ранение. Когда ему «вонзали» в спину меч, он должен был исторгать предсмертный крик; когда несколько дюжих варваров рубили его бутафорскими мечами, он должен был падать на арену, представляясь смертельно раненным.

— Нет! Нет, дубина! Не так! — кричал Арак. Однажды, раздосадованный непонятливостью Карамона, он ударил его кулаком в лицо.

— Арргх! — взревел Карамон от неподдельной боли, но ответить не решился, так как за спиной гнома ухмылялся Рааг.

— Вот как надо! — пояснил Арак, оглядывая кулак, испачканный кровью Карамона. — Запомни этот крик. Зрители это любят.

Однако Карамон так и не выучился фальшивой смерти. Даже если он не забывал разразиться воплем, то выходило это до комичного неубедительно. «Как девка в трактире, которую ущипнули за зад, — где ты видел таких смертельно раненных воинов!» — сказал наконец Арак и с отвращением плюнул. Тем не менее вскоре ему в голову пришла великолепная идея.

Однажды Арак наблюдал за полуденной тренировкой гладиаторов. Так случилось, что на этот раз у бойцов были зрители: время от времени гном допускал на тренировки высокопоставленных вельмож, что, как правило, благоприятно сказывалось на доходах. В этот раз на трибунах расположился один знатный господин с семьей, который приехал по делам в Истар из Соламнии. У господина были две очаровательные дочери — они не отрывали восхищенного взгляда от Карамона с той самой минуты, как только увидели его.

— Почему мы не видели его в прошлый раз? — спросила у отца одна из дочерей, и господин взглядом переадресовал вопрос гному.

— Он новенький, — откликнулся Арак, — и еще не до конца подготовлен.

Впрочем, он уже почти в форме, если вас именно это интересует. Я собирался выпустить его на арену… Когда вы собираетесь приехать на Игры?

— Мы, собственно, не собирались… — начал было господин, но обе его дочери решительно запротестовали, и любящий отец тут же поправился. — Ну хорошо, — согласился, он. — На следующей неделе, если только нам удастся достать билеты.

Девушки захлопали в ладоши и снова воззрились на Карамона, который продолжал отрабатывать с Перагасом веерную защиту. Его загорелое тело блестело от пота, влажные волосы кольцами прилипли ко лбу, а в движениях чувствовалась уверенная грация хорошо подготовленного атлета. Перехватив восхищенные взгляды девиц, гном внезапно подумал о том, насколько привлекательным молодым человеком должен был выглядеть в их глазах Карамон.

— Он обязательно победит? — вздохнула одна из девушек. — Я не вынесу, если он погибнет!

— Он победит! — уверенно сказала другая. — Он словно создан для победы. У него лицо победителя!

— Ну конечно! — Гном хлопнул себя по лбу. — Это решает все мои проблемы!

Господин и его дочери озадаченно уставились на него.

— «Непобедимый» — вот как он будет значиться на афише! — продолжил гном.

— Он не умеет проигрывать!

Он поклялся наложить на себя руки, если кто-нибудь побьет его!

— О нет, нет! — в отчаянии воскликнули обе девушки. — Не говорите нам об этом!

— Но это правда! — торжественно провозгласил гном, потирая руки.

— Зрители будут стекаться за сотни миль, — сказал он Раагу вечером того же дня. — Каждый будет надеяться, что именно в этот день он проиграет. А он не проиграет, во всяком случае скоро он будет одерживать победу за победой, а вместе с ним выиграем и мы. Между прочим, женщины будут от него без ума, я уже предвижу это. Надо только соорудить ему подходящий костюм.

Тассельхоф тоже не терял времени даром. Понемногу он обживался в помещениях под ареной и даже стал находить свою жизнь довольно интересной.

Поначалу, когда ему сказали, что он не сможет стать гладиатором, его самолюбие было жестоко уязвлено (Тас уже видел себя вторым Кронином Чертополохом — славным героем Кендерхольма), и он, томясь от безделья, в течение полутора недель болтался по стадиону, забираясь во все щели и углы. Это едва не кончилось для него трагично: один из минотавров чуть было не растерзал его, когда обнаружил кендера беспечно разгуливающим по своей комнате.

Минотавры и без того не принадлежали к числу дружелюбных и кротких обитателей Кринна. На арене они сражались неистово и яростно, причем исключительно из любви к искусству; они вообще считали себя высшей расой и даже в столовой держались отдельно от остальных. Комнаты, в которых жили минотавры, были для посторонних неприкосновенны — они никогда и никого туда не пускали.

Притащив кендера к Араку, минотавр настойчиво добивался разрешения перерезать осквернителю горло и высосать из него кровь. При других обстоятельствах Арак не преминул бы согласиться — кендеры были совершенно бесполезны в его работе, — однако гном хорошо помнил разговор, состоявшийся у него со старшим жрецом Кваратом в тот самый день, когда он получил двух этих рабов. По какой-то причине иерарх Братства потребовал, чтобы до особого распоряжения их жизни не подвергались опасности. Именно поэтому он запретил минотавру трогать Таса, велев ему утолить ярость кабанчиком, которого он мог разделать и высосать досуха. Когда минотавр удалился, Арак отвесил кендеру несколько затрещин и тут же дал ему разрешение покидать стадион и обшаривать город, если кендер пообещает на ночь обязательно возвращаться обратно.