Черный полдень - Корнев Павел Николаевич - Страница 49

— Да ты Железного не видел! Это просто монстра какой–то, — вышел в коридор альбинос. — До этого — одни нокауты. Он Магометова за два раунда сделал!

— Не повезло, значит. — Я вышел из подвала и понюхал заметно посвежевший за ночь воздух. — Бывайте.

— Заходи, если что…

А на улице действительно похолодало. Холодный воздух сразу обжег ноздри, а мороз попытался забраться под фуфайку. Еще и ветрюга — мама дорогая! Шапку вязаную, на что теплую, насквозь продувает. Как бы так себе не обморозить чего.

Укрыв нижнюю половину лица шарфом, я опустил шапочку по самые брови и дворами направился к северной окраине. Чего ж так холодно сегодня? Аж всего проморозило. Не приболел ли я? Вот уж некстати. И на улице не сказать чтобы темно — за ночь успело проясниться, — но как–то больно пакостно. Вроде и солнце небосвод на востоке подсвечивает, а сумерки, как поздним вечером.

Оба–на! Присмотревшись, я заметил, что небо на севере куда темнее, чем ему полагается быть в это время суток. И тени на верхних этажах оставшейся за спиной девятиэтажки слишком черны даже для самого раннего утра. К тому же начало казаться, будто они живут своей жизнью и нисколько не боятся лучей всходившего на востоке светила.

Осторожно выглянув из–за угла дома, я тут же зажмурился и спрятался обратно. Черт! Черт! Черт! Ну это ж надо! Луч уколовшего глаза лазурного солнца, едва выглядывавшего из–за крыш, пронзил меня насквозь и обдал стужей. Блин, аж поплохело! Еще и от висевшего в чехле на поясе ритуального ножа по всему телу начала медленно растекаться стылая ломота.

Ну уж нет! Мы так не договаривались! Я попытался вновь взять под контроль обжигавший холодом даже сквозь одежду клинок. Давать слабину сейчас никак нельзя — теперь–то прекрасно известно, какую цену придется заплатить за подобную беспечность. Тот — самый первый владелец ножа, тоже, поди, думал, что Бога за бороду держит, что самый умный, раз так замечательно всех обдурил. И как оно в итоге для него обернулось? Нашелся еще более хитрожопый товарищ, да и нож в итоге вовсе не безвольной железякой себя проявил. А мне очень уж неохота от стылой лихоманки снова загибаться.

Собрав всю свою волю в кулак, я несколько раз глубоко вздохнул и принялся отсекать протянувшиеся от ножа щупальца стужи. Внутренняя энергия наотрез отказывалась повиноваться, но кое–как все же удалось добиться более–менее приемлемого результата, заблокировав выползавшие из ритуального клинка силовые нити.

Понимаю, что тебе тоже холодно, но давай за мой счет свои проблемы решать не будем, лады?

Лучше кого–нибудь зарежем.

Нет, не первого встречного. Кто–нибудь обязательно сам нарвется.

Со мной не соскучишься, ты уж поверь на слово.

Кое–как успокоив сбившееся дыхание, я откашлялся и, уставившись себе под ноги, вышел из–за угля прямо под лучи лазурного солнца. То–то смотрю — на улице никого. Ну какой дурак в здравом уме в такой день из дома выползет? Если уж совсем выбора нет. А вот, кстати, дружинники–то люди подневольные. И злые сегодня как черти…

Перебежав на другую сторону улицы — тут от лазурного солнца меня еще прикрывали стены домов, — я заспешил к Торговому углу. Чую, надолго сил не хватит. Вот–вот скопычусь. А ведь еще до общаги как–то возвращаться. Ну будем надеяться, супермагистр свое дело сделает. Главное, чтобы Салават на месте оказался…

Пытаясь не смотреть на освещенную лазурным солнцем дорогу — а там было куда темней, чем в самых глухих подворотнях, — я шел по тротуару у стен домов и отводил взгляд от пятачков, где лучи нашего родного желтого карлика встречались с лучами холодного пришельца из чужого мира. Не могу сказать, будто там творилось нечто невообразимое, но опасавшимся за свой рассудок людям подобное зрелище вряд ли пришлось бы по душе. Слишком уж вольготно вели себя такие незыблемые, казалось бы, понятия как длина, высота и прочие расстояния. Про цвета вовсе молчу. То дорога шириной в километр покажется, то фонарный столб мало того, что серебром засветится, так еще и на манер кобры изогнется. Да уж — человеку со слабыми нервами сегодня из дому носа лучше не высовывать.

Перебегая через перекресток, я сощурился и слишком поздно заметил загнанный в тень трехэтажного особняка с вывеской «Навь, явь и компания» уазик, дверцы которого при моем появлении тут же распахнулись. Выскочивший из машины дружинник пронзительно засвистел, а от дома на тротуар шагнул толстый мужик в «дутой» болоньевой куртке. И режьте меня заживо, если это не гимназист.

— Иду я, иду. Чего свистеть. — Я медленно направился к ним, обливаясь холодным потом. А ну как обыскивать станут? Сколько их там в машине — трое? Хреново.

— Быстрее! — рявкнул бородатый младший сержант.

— Иду, — пробурчал я себе под нос, в срочном порядке ослабляя колдовскую защиту и вновь выпадая в колючие магические поля. Нет, так дело не пойдет, давайте–ка только щелочку оставлю. Если гимназист решит ауру просканировать — ему и этого хватит. Хм… ауру. Вот ведь засада!

— Бегом! — хлопнул дубинкой по валенку дружинник.

— Бегу, — откликнулся я, но шаг не ускорил. Не до того мне — тут бы внутреннюю энергетику в порядок привести и постараться магическое излучение ножа спрятать.

— Чего по улице шляешься? — грозно поинтересовался дружинник, коллеги которого и не подумали вылезать из уазика. — Чрезвычайное положение в Форте.

— К целителю иду, — уставился я на носки своих ботинок, чувствуя, как от зашедшего сбоку колдуна потянулись едва заметные ростки сканирующих чар.

— Глухой? Сказано же — чрезвычайное положение! — заорал младший сержант.

— К целителю иду, — не поднимая взгляда от земли, повторил я.

— Зачем? — Служивый оглянулся на презрительно скривившегося колдуна, который так и не смог обнаружить в моей ауре ничего подозрительного и вновь спрятался от лазурного солнца в тени дома.

— Подлечиться, — не стал оригинальничать я.

— Вали отсюда, пьянь, — замахнулся дубинкой дружинник. — Бегом!

Втянув голову в плечи, я заспешил от уазика, из которого донесся взрыв обидного хохота. Смейтесь–смейтесь, с меня не убудет. Вам еще повезло, что этот дурик обыск по всем правилам не учинил. Тогда б уже не до смеха было. Хоть и мне, пожалуй, тоже…

Прикрывая глаза ладонью от нестерпимо пронзительного света лазурного солнца, я добрался до Торгового угла, где не оказалось не только непременных дружинников, но и охранников. Да и добрая половина лавок до сих пор не открылась. И уже, видимо, не откроется. Ну да и фиг с ними, главное, чтобы Салават на месте оказался.

На мое счастье лекарь халтурничать не стал и заявился в свое заведение с самого ранья. Оно и понятно — не думаю, что в городской клинике ему большие деньги платят, а кушать каждый день хочется. Вот и приходится как–то крутиться.

— Чем могу быть полезен? — с кислой миной оглядел меня Салават — широколицый башкир средних лет. Не вдохновил его, значит, мой внешний вид.

— Уколоться, — показал я ему ампулу с супермагистром.

— Деньги вперед, — ничуть не удивился просьбе Салават. Такое впечатление, к нему по такому поводу каждый день заходят.

— Сколько? — разувшись, я снял фуфайку и убрал ее на вешалку, нисколько не стесняясь выпиравшей из–под свитера пистолетной кобуры на поясе. Салават товарищ проверенный и бывалый, знает, что некоторые вещи лучше не замечать.

— Червонец.

— Держи, — сунул я лекарю полуимпериал и ампулу. Выкрашенные бледно–розовой краской стены здорово давили на нервы, и хотелось уже скорее улечься на кушетку и закрыть глаза. — И давай не будем торговаться — все равно с собой больше нет.

— Раздевайся по пояс и ложись, — спрятал деньги в карман понявший, что спорить бесполезно, лекарь и отпер стоявший в углу стеклянный шкаф. — Хрен с тобой, можешь просто свитер задрать…

Я так и сделал. Задрал одежку, заголяя поясницу, и уткнулся лицом в белую простыню кушетки. Все, теперь от меня уже ничего не зависит. Или пан, или пропал. Главное, чтобы Салават что–нибудь другое не вколол, хотя, думаю, у него наглости не хватит. Его ж только репутация, по большому счету, и кормит.