Черный полдень - Корнев Павел Николаевич - Страница 30

— Зови остальных, — сморщился я от заломившей виски боли и поспешил вытряхнуть на ладонь таблетку из пузырька Вацлава. — Сани пусть там остаются.

Зубастый внимательно оглядел меня, Напалма и Веру, но никого посылать не стал и отправился за подкреплением сам. Доверяет? Скорее — проверка на вшивость. Уж тут–то нам точно деваться некуда.

— Ну и что это за камлание? — подошел ко мне растерянно посматривавший по сторонам пиромант. — Вера, я тебя провожу. Не стоит тут одной разгуливать.

— Да что со мной может случиться? — направилась к лестнице девушка.

— Подожди, — попросил я. — Есть разговор.

— Решил, наконец, рассказать, за каким лешим мы сюда притащились? — обернулась Вера.

— Не совсем, — криво усмехнулся я.

— Блин, Лед, не хочешь срать — не мучай жопу, — хлопнул меня по плечу Напалм. — Мы и так все сделаем в лучшем виде.

— Об этом и речь, — тяжело вздохнул я, ругая про себя вновь обострившуюся паранойю. — Есть вероятность, что нам удастся заполучить нужную Рустаму вещицу. Это просто здорово. Но в этом случае необходимость в нас может пропасть. Чем это чревато, надеюсь, вам объяснять не надо?

— Бритвой по горлу и в колодец? — провел себе по шее указательным пальцем пиромант.

— Что–то типа того, — кивнул я. — Так вот — держите ушки на макушке и, если что–то пойдет не так… Ну вы меня поняли…

— Ветрицкому говорить? — уточнил Напалм.

— Да. — Я закатал закрывавшую лицо шапочку. — А теперь идите отсюда! Думать буду.

Хотя чего тут думать–то?..

Раскинув в разные стороны руки, я медленно закружился на месте и невольно взгляд прошелся по изрисованным стенам. Разноцветное граффити, черные свастики, обычные и перевернутые пятиконечные звезды и кресты как–то незаметно слились в один пестрый узор с матерными надписями и пожеланиями сдохнуть всем уродам сразу, и на миг показалось, что это стены теперь вертятся вокруг меня.

Сразу же возникло ощущение узнавания. Будто босой ногой ступил на тропинку, по которой ходил с детства. И еще — как мороз по коже. Вот теперь точно никаких сомнений не осталось, что здесь наследили именно моим ножом. Если уж оставшиеся после него колебания энергетического фона почти осязаемы…

Надо же, почти две недели прошло, а след толком остыть не успел. Ох, неужели выгорит?

— Ну командуй, — остановился рядом вернувшийся с подкреплением Рустам. — Кого куда…

— Всем на второй этаж. — Я потер глаза, в которые будто насыпали пригоршню песка. — Внизу один останусь.

— Уверен? — засомневался в правильности такого размещения Зубастый.

— Да. — Я оглядел столпившихся у входа бойцов «Красного декабря». У двух измененных были автоматы Калашникова, у троих охотничьи двустволки. — Точно не уверен, но думаю, дело иметь придется с ледяными ходоками.

— Ледяные ходоки в Форте? — уставился на меня во все глаза Второй. — Белены объелся?

— Скоро видно будет, кто чего объелся, — усмехнулся я. — Напалм, Вера где?

— Тут я, тут, — помахала рукой положившая чехол со снайперской винтовкой на чудом сохранившийся участок широких перил девушка. — Не волнуйся.

— Не уходи пока, ты мне нужен будешь, — предупредил я пироманта и вновь повернулся к Рустаму: — Как что происходить будет, не скажу. Совет один: не суетись. Ловушку загодя учуют, но придут обязательно.

— Еще что–нибудь можешь сказать? — Зубастый так внимательно уставился на меня, будто взглядом хотел просверлить дыру во лбу.

— Действуйте по обстоятельствам, — пожал плечами я. Ветрицкий мрачно усмехнулся моим словам и, слегка прихрамывая, начал подниматься по лестнице на второй этаж. Молча миновав уже расчехлившую винтовку Веру, он устроился рядышком с выходившим на улицу окном. Что ж — разумно. Лишний обзор никогда не помешает.

— Живо наверх! — распорядился Рустам, и измененные побежали к лестнице. — Двое с одной стороны, трое с другой. Второй — прикрываешь снайпера.

— Яволь, — козырнул Второй и направился к Вере.

— Уверен? — вдруг спросил уже собравшийся уходить Рустам.

— Иди давай, — отмахнулся я и носком ботинка принялся прочерчивать по снегу линии пентаграммы. Точность рисунка особого значения не имела, но из–за размеров провозиться пришлось минут десять.

— Делать не фиг? — закурил папиросу топтавшийся за пределами пентаграммы пиромант.

— Бутылку давай, — проигнорировал я замечание и сунул парню «Тайгу».

— Алкоголик, — вновь не смог промолчать Напалм. Что за человек такой!

— Кто бы говорил. — Я отхлебнул прямо из горла сладкого крепленого вина. Особым ценителем вин никогда не был, и от новой порции кагора меня несколько замутило. Голова закружилась, шары в кучу собираться начали… С голодухи — не иначе.

— Я, между прочим, не пью, — самодовольно заулыбался парень.

— Зато дымишь без ума. Бросай, пока не поздно.

— Бросай курить — вставай на лыжи, здоровьем будешь не обижен? — тут же припомнил подходящую к делу цитату пиромант.

— Вот именно. — Я поставил в снег бутылку, в которой оставалось еще с треть испорченного виноградного сока, и, вытянув левую руку, высвободил запястье из рукава фуфайки.

— Ты чего это делать собрался? — уставился на меня пиромант, увидев вытащенную из чехла финку. — Хорош, самоубийство — это не наш метод!

— Дошутишься когда–нибудь. — Я стиснул зубы и резанул ножом поперек вены.

Ух ты, больно–то как! И кровь что–то слишком сильно ливанула. Как бы не скопытиться раньше времени. А то возьмут тепленьким. В смысле — остыть не успевшим.

Сунув нож в чехол, я кое–как зажал глубокий порез пальцами и начал медленно передвигаться вдоль прочерченных ботинком линий пентаграммы. Красные капли обильно пятнали снег, и все сильней кружилась голова, а в ногах появилась неприятная слабость. Но торопиться было нельзя: приходилось следить, чтобы в тянувшейся за мной алой линии не было разрывов. Блин, это ж сколько крови вытечет? Литр? Или поболее?

— Неправильно ты, дядя Федор, запястье порезал, — с интонациями кота Матроскина заявил не отстававший ни на шаг пиромант. — Вену надо не поперек, а вдоль резать…

Напалм начал нести всякую чепуху, но теперь я был этому только рад: каждый новый шаг требовал все больше усилий, будто вместе с кровью из меня потихоньку сочилась жизненная сила. А может, так оно и было на самом деле. Очень уж тяжко. Хорошо хоть вино красное взяли — будет чем процесс создания красных кровяных телец активизировать. Слабое утешение, блин…

— Дай вина, — попросил я успевшего успокоить Веру пироманта и сделал длинный глоток. Терзавшая запястье боль понемногу превратилась в ватное онемение, но и голова соображала с каждым шагом все хуже и хуже. Ничего, еще один луч остался. Всего один луч…

— Ну ты здоров! — Напалм принялся заматывать заготовленным заранее бинтом мое располосованное запястье, когда я, едва переставляя ноги, доковылял до стены и бухнулся прямо в наметенный ветром сугроб. — Такое представление устроил, что факиры отдыхают! Заранее бы предупредил — на билетах целое состояние сделали бы. Ван—Гог со своим ухом нервно курит. Новый вид искусства — рисунок на снегу собственной кровью! Только ты в следующий раз птичку, что ли, какую нарисуй или зайчика. Что–нибудь более креативное, одним словом. На массового зрителя рассчитанное…

— Вино тащи, — поморщился я от боли, повертев левым запястьем.

— Держи. — Пиромант сунул мне бутылку и запел:

Сейчас меня тошнит немного, нужен мне гемоглобин.

Ты поставь на стол вино, красное, как рубин.

Остается лишь напиться, я пока еще живой,

Ломит у меня в зубах и в ушах какой–то вой.

— Спасибо, — поблагодарил я, в один присест выдул оставшийся в бутылке кагор и вытер пролившуюся на фуфайку струйку вина. Перевел дух и швырнул бутылку в стену.

— Если загадать желание, — пиромант поднял оставшееся целым бутылочное горлышко, — и разбить горлышко…

— Дай сюда, — действительно, припомнив такую детскую примету, я забрал у него горлышко и со всего размаху зашвырнул стекляшку в окно.