Выбери любимый жанр

Вы читаете книгу


Шессе Жак - Обрыв Обрыв

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Обрыв - Шессе Жак - Страница 2


2
Изменить размер шрифта:

И все же что-то в поведении Анны тревожило меня, внося некий изъян в мою уверенность. Это был ее взгляд исподтишка, как я называл его в начале наших отношений. Она молода, занята своими делами, куда-то ходит, покупает себе одежду, изящно и со вкусом ест, здесь у нее к тому же появилось радостное настроение, аппетит, она отдает должное блюдам хозяйки: рыбе, салатам, и все же в ее всегда влажном взгляде залегла мечтательность, внутренний огонь, которые я любил и без которых мне, может быть, придется нелегко. Другая Анна, другие женщины… И все же я хочу, чтобы это случилось.

За десертом голос ее стал по-детски требовательным: – Джон, а, Джон, а как же твое слово… Мы поднимаемся в спальню, и я снова ублажаю ее: моя голова зажата ее влажными ляжками, я задыхаюсь в ожидании, когда она закричит и застонет в помещении, куда не проникает шум ветра.

Вечером меня снова смутил этот ее взгляд исподтишка.

Анна великолепно играет на пианино, и за ужином, который был сервирован в столовой – был вечер пятницы, народу прибывало, многие горожане специально приехали поужинать в загородную гостиницу, – она подошла к старому инструменту, заставленному пыльными кактусами в медных горшках, подняла крышку и взяла несколько аккордов – звук был слегка надтреснутый, но соблазнительный и такой похожий на звуки гитары… Все, в том числе и я, вздрогнули, перестали есть и обратили взоры на Анну, кто-то проговорил:

– Сударыня, сыграйте, прошу вас, сыграйте что-нибудь.

И тут к моему изумлению – ведь она всегда была такой робкой на людях и отказывалась играть, даже когда я просил ее об этом, – бросив взгляд исподтишка, она решительно села за пианино и исполнила импровизацию на тему популярной мелодии, чем вызвала восторг публики. Еще не затихли последние аккорды, а присутствующие уже повскакивали с мест, стали покачиваться в такт мелодии, прихлопывать в ладоши, отбивать такт ножами по бокалам, и этот веселый тарарам длился все время, пока она одну за другой исполняла мелодии песен. Под конец всем захотелось сдвинуть столы, сесть вместе и выпить за ее здоровье. Поклонники ее игры не унимались, все это затянулось надолго, и я снова стал подумывать об обрыве, о теле, падающем на желтые камни: это помогало мне с улыбкой переносить крики и смех, раздававшиеся в накаленной атмосфере столового зала.

Наконец нам удалось вырваться на террасу. Мы упали в ротанговые кресла, необъятная тьма, в которой слышалось журчание воды, уханье потревоженной совы, дохнула на нас прохладой. Мы долго сидели молча, я остерегался нарушить молчание первым, ведь разговор всегда начинала она, излагая мне свою волю или каприз. Возможно, в этот вечер я был ей признателен за то, что она играла за ужином, говоря себе, что за все то время, что мы провели вместе, я так и не смог заслужить, чтобы она играла для меня одного, как она играла в этот вечер для незнакомцев, приехавших провести выходной вечер в деревне. Затем эта мысль как-то сама собой ушла, сменившись обычным равнодушием, забылась Анна, воображаемая мною девочкой в одно далекое-далекое утро, и я вновь превратился в покорного ей мужа.

Я думал обо всем этом ночью, перед рассветом, проснувшись рядом с ее горячим, слегка отдающим потом телом, повторяя себе, что все это не имеет ни малейшего значения; что моя жена двойственна, о чем свидетельствует ее настороженный и все подмечающий взгляд, что она ведет себя по отношению ко мне жестко, скрытно – если и заговорит, то лишь для того, чтобы приказать, и всегда открыта для других, которых очаровывает и берет в полон. Но при этом очень быстро все ее покидают и забывают. Почему я не сплю, а размышляю обо всем этом? Почему не оставлю все как есть? Я тоже внутренне отдалился от нее. А время идет. Заря занимается над обрывом, зажигая его своими первыми лучами. Вскоре неназойливые мысли оставляют меня в покое, и я вновь засыпаю.

Когда я просыпаюсь, уже десять утра; лишний раз обращаю внимание на то, как не люблю просыпаться поздно: так и кажется, что день посмеялся надо мной и пошел своей дорогой без меня. Придется наверстывать. Первым делом – где Анна? Я не слышал, как она встала, как хлопнула дверь. Должно быть, позавтракала и гуляет по саду или читает газеты в гостиной. Но торопиться некуда. Этим утром в одиночестве, в покое приводя себя в порядок, я понимаю, почему столько горожан проводят здесь свои выходные. Вид из окна дивный: все живет, поблескивает, попискивает, щебечет среди листвы; пахнет свежескошенной травой. Неспешно одеваюсь, закрываю дверь на ключ, выхожу в коридор, начинаю спускаться по лестнице, и тут вдруг до меня доносятся снизу крики. Я бегом спускаюсь на первый этаж и выхожу на террасу, где жестикулирует и кричит кучка постояльцев.

– Смотрите, смотрите!

На самом краю обрыва виден силуэт Анны, такой легкий, что кажется, только и держится – не улетает за счет ухватившейся за него растительности. Да, это Анна, ее светлое платье – она замерла на самом краю обрыва, наклонившись вперед и лишь слегка запрокинув голову. Словно набирала в легкие воздух, в глаза – небо, словно ей предстояло прыгнуть, и она хотела надышаться.

Крики на террасе смолкли. Наступила полная тишина: ни пения птиц, ни ветерка, я тоже молчал, не сводя глаз со светлого неподвижного силуэта перед пустотой.

– Анна, что ты собираешься делать?

Я выговорил эти слова слабым голосом помимо своей воли.

Она медленно выпрямилась, обвела глазами окружающее, бросила взгляд в мою сторону, подняла руку и подала нам знак: так делает пешеход, закончивший свою прогулку в горах.

Легко заскользив по хребту, она, как в танце, отступила от края обрыва, маленькими шажками добралась до плоской поверхности и исчезла из поля нашего зрения. Вскоре она пройдет рощицей и появится среди нас.

Ну, вот и она. Все ее обступают. Я тоже подхожу. Хозяйка вежливо отчитывает ее.

– Разве вы не знали, что это очень, очень опасно?

– Что? – спрашивает Анна и смеется.

– Обрыв. Головокружение. Падение.

– У меня не кружится голова.

Мы сидим в столовом зале, сейчас нам подадут завтрак, мы станем есть, почти не произнося слов, а за десертом она попросит меня своим детским голоском подняться в нашу спальню и исполнить то, что обещал. Мы поднимемся. Она получит то, что хочет, а потом я смогу поспать часок или два, обдумывая то, что нужно мне. В любом случае мне все равно, что я думаю или о чем мечтаю, я спокоен, никто об этом никогда не узнает.