Софья Васильевна Ковалевская - Полубаринова-Кочина Пелагея Яковлевна - Страница 44

В конце января 1889 г. Миттаг-Леффлер посылает Ковалевской сердитые и взволнованные письма. Она плохо и несвоевременно выполняет его «дипломатические» поручения по поводу орденов и ставит его в неловкое положение. Так, 29 января 1889 г. он пишет:

Дорогая Соня!

Прежде всего я должен побранить Вас за то, что Вы с самого начала не уведомляли меня о событиях в Париже и не отвечали как следует на мои вопросы. Если бы Вы это сделали, то я легко мог бы уладить историю с Бертраном, но сделать это так сразу в последнюю минуту, по телеграфу оказалось прямо невозможно. А затем, разве я не просил Вас выполнить Ваши общественные обязанности по отношению к Левенгаупту и не обращал Ваше внимание на важность этого? А Вы не сделали ему визита [неразборчиво], и поэтому Вас не пригласили на праздник в честь рождения нашего короля, о чем теперь знает половина Стокгольма, и прежде всего сам король. Нет, попомните мои слова, Вам никогда ни в Париже, ни в другом месте не удастся играть той общественной роли, которой Вы добиваетесь, и это по двум причинам: 1. Какой бы ловкой Вы ни были спорадически, но в Вас совершенно нет настойчивости, требующейся, чтобы добиться того, что Вы заранее, быть может очень хорошо, себе наметили. 2. С другой стороны, в Вас нет и того равнодушия к общественным и внешним обстоятельствам, которое, когда оно совершенно истинно, и создает успех, которого не ищешь.

Но теперь довольно морали. Если Вы действительно хотите сохранить благоволение Бертрана, то сделайте следующее:

1. Сейчас же пойдите с визитом к Левенгауцту. Скажите ему, что Вы были больны и должны были просить отпуск по болезни, и извинитесь, что поэтому не были у него с визитом раньше.

2. Когда Вы через несколько дней получите в Париже Вашу статью, то дайте один экземпляр ее переплести у Эрмана (улица Сорбонны 8) в очень хороший, красивый, королевский переплет. Пусть поместят па переплете [вензель Оскара II] с королевской короной сверху. Затем напишите производящее впечатление письмо королю (пришлите мне тотчас же черновик его), в котором Вы скажете, что надеялись лично передать свою статью его величеству, высокому другу и покровителю математики, который, благодаря установлению премии по математике, навсегда связал свое имя с историей точных наук, но что Вы затем заболели вследствие переутомления при этой работе. Поэтому Вы вынуждены были взять отпуск и пробыть в отсутствии довольно долго и позволяете себе поэтому послать ему эту работу. Когда книга и письмо будут готовы (письмо должно быть предварительно одобрено мною), то пойдите снова к Левенгаупту и спросите его, не окажет ли он любезность препроводить их.

Не говорите с ним об орденах.

Смотрите не запачкайте книгу, как это с Вами бывает, не поцарапайте, не загибайте на ней углов и т. п.!!!

160

3.       Сообщите Эрмиту или Бертрану (но ни в коем случае не Ле- венгаупту) то, что найдете нужным рассказать из следующего разговора, который я имел сегодня с приближенным министра иностранных дел:

Король не может наградить Бертрана лишь потому, что он член Института Франции. Тогда ему пришлось бы подумать, по крайней мере, и об академиках Берлина. Но немецкое правительство лишь с большим трудом позволяет немецким ученым получать иностранные ордена. У короля должна быть специальная причина [МЛ 69].

Через два дня было послано еще более длинное письмо, сохранившееся лишь в отрывках. Миттаг-Леффлер упрекает Ковалевскую в том, что ее письмо и телеграмма «относительно душевного состояния Бертрана» по поводу неполучения ордена пришли слишком поздно, когда уже невозможно было просить о награде для Бертрана. Он добавляет: «И что за ребячество думать, что король воспользуется своим юбилеем — 60-летием, чтобы почтить Институт Франции^ Ведь Вы же хорошо знаете, во-первых, что король не республиканец, во-вторых, что его политика скорее склоняется на немецкую, чем на французскую сторону, и в-третьих, что он чрезвычайно боится всего, что может задеть Германию и, наконец, что он в отношении орденов для математиков сделал гораздо больше для Франции, чем для Германии,— Эрмит, Серре, Пуанкаре, Пикар, Аппель. В Германии же только Вейер- штрасс. Это мне сказал сам король года два тому назад, когда я просил об ордене для Дарбу, и безуспешно. И он намекнул также в одном из наших разговоров: он удивляется, что со стороны Франции не было оказано никакой любезности соответственно той, которую он оказал в смысле орденов. Все это как будто идет вразрез с международным обычаем относительно орденов, и, по-видимому, король чувствовал себя как бы лично оскорбленным этим» [МЛ 70—71] 16.

К письму от 31 января 1889 г. Миттаг-Леффлер приложил список тех работ Парижской академии наук, которых не было в Шведской академии наук. Недостающие работы должен был найти Бертран (он был одним из двух непременных секретарей Французской академии наук) и возможно скорее передать представителю швед¬

16       Французы оказали любезность шведским ученым. Ордена получили Гюльдён, Дунер и Миттаг-Леффлер, правда, Миттаг-Леффлер — более низкой степени, чем два первых. Это было большим ударом для него. Он делал попытки отказаться от ордена, но это оказалось невозможным.

6 П. Я. Кочина

161

ского посольства в Париже для скорейшей отправки в Швецию: тогда Миттаг-Леффлер сможет возобновить хлопоты о награждении Бертрана.

Отношения Софьи Васильевны и Максима Максимовича тем временем налаживались, и в самом начале февраля она пишет из Ниццы:

Дорогой Гёста!

Представьте, я сейчас в Ницце. Я так быстро решилась на эту поездку, что у меня не было возможности предупредить Вас об этом раньше. Нескольким парижским друзьям я написала прощальные письма уже отсюда.

В Ницце сейчас прекрасно. Здесь настоящее лето. После плохой погоды, какая была в Париже в последние дни, трудно вообразить столь чудесную перемену. Можете себе представить, как это действует на меня, которая никогда не была на юге.

Я нашла здесь небольшую русскую колонию, очень приятную. С несколькими из этих людей я раньше была знакома в Петербурге. Таким образом, я надеюсь провести время очень хорошо. Я, впрочем, не знаю, долго ли здесь останусь. Это зависит от того, смогу ли приняться за работу. Если смогу заставить себя работать, останусь на более продолжительное время, а если нет, то вернусь через две недели в Париж. Сейчас меня одолевают несколько небольших заметок литературного характера, которые хочется запечатлеть на бумаге, прежде чем приняться по-настоящему за литературную работу.

Не приходится говорить Вам, с каким нетерпением я жду от Вас письма и известий от Фуфы.

Прошу передать привет Сигне и мадам Гюльдён.

Преданная Вам Соня.

Мой адрес: Ницца, отель Лувр, мадам Софье Ковалевской [СК 328].

Софья Васильевна покорно соглашается с упреками Гёсты и говорит ему в другом письме, того же 1889 г.:

Дорогой Гёста!

Я только что получила Ваши три последних письма. Сознаюсь, что все Ваши упреки вполне заслуженны. Единственное извинение, которое могу привести, это то, что я действительно потеряла голову в последнее время своего пребывания в Париже. Боюсь, что Вы будете меня бранить за то, что я уехала из Парижа, ничего так и не устроив. Завтра напишу Эрмиту и сообщу ему все, о чем Вы мне говорите в письме. Напишу Левенгаупту, когда у меня будет экземпляр своей работы, чтобы послать ему.

Вы правы: я никуда не гожусь. Я ничего не умею устраивать, поддерживать деловые отношения с людьми, я невыносима, и мне нельзя довериться. Но, уверяю Вас, что в данный момент я ненормальна, я переоценила свои нервы. И они отомстили мне.

Самое важное по отношению к Б[ертрану] — это дело с 50 000 для В[ейерштрасса] 17. Все остальное уладится.

17       Речь идет об ожидающейся со стороны Франции награде лучшему математику Европы.

162

Очень извиняюсь за все беспокойство, которое причинила Вам.