Мастер Альба - Шервуд Том - Страница 78

– Бэн, не стой! – кричал Альба, мелькая по всему двору, заставляя отбегать в разные стороны нападавших. – Не стой! Двигайся!

Но совет запоздал. Свободные бойцы, выпрыгивая из-за спин копейщиков, стали прицельно метать в него посвистывающие ножи. Два дошли до цели и впились в грудь. Лысый мясник выдернул их и, не обращая внимания на кровь, залившую грудь, раскрутил над собой топор, превратив его в гудящий невидимый диск. И побежал с этим диском вперёд, разом срубив двоих копейщиков. Но те, что метали ножи, разбежались в стороны и приготовили новые. Но метнуть успели не все. Один не заметил мелькнувшего, словно летучая мышь, дервиша и вслед за ножом уронил на землю и голову. И ещё двое упали – непонятно от чего, без ударов, без крови. Но двое привычно взмахнули руками – один нож со звоном отлетел, встретившись с топором, а второй впился в плечо, и впился – видно было – достаточно глубоко. Топор вылетел из руки мясника и разрубил почти пополам одного из копейщиков, но сам мясник оказался обезоруженным. Выдернув нож из плеча, он одним только этим ножом встретил кинувшихся к нему радостно завизжавших четырёх человек. Но из этих визжащих добежали лишь двое, а двое упали – и опять без причины. Слышны были только удары, резкие и глухие. Один нападавший обменялся с мясником короткими выпадами и, поставив на чёрной, по-арабски написанной строчке ещё одну кровавую полосу, упал. А его товарищ, взглянув под ноги, обнаружил странный предмет: тяжёлую мушкетную пулю. Он поднял глаза – и увидел в том конце двора, откуда страшный мясник начал свой безжалостный бег, ещё одного, третьего из вновь прибывших, худого высокого янычара. Тот доставал из дорожной сумы свинцовые шарики и метал их, прицельно, с необычайной силой.

Резкий крик пролетел над двором, и к янычару устремились несколько человек, взмахивая ятаганами. Заревев, мясник одной рукой поднял топор и побежал вслед за ними. Все они там и легли – пронзённый несколькими ятаганами янычар, его убийцы и зарубивший их мясник, принявший в себя в конце короткой стремительной схватки два прилетевших копья – в бедро и спину. Но те, кто метал эти копья, очень бы пожалели, что остались без оружия, если бы у них достало времени пожалеть. Страшный дервиш, без колпака, с такой же лысой, как и у мясника, головой, дважды взмахнул широким жёлтым клинком, и копейщики легли, чтобы не встать уже никогда. А дервиш, влекомый оставшейся силой своего же замаха, развернулся и, не глядя на падающих за его спиной, прыгнул вперёд. Теперь во дворе перед ним оставались лишь трое, но эти трое, перепрыгивая через кучи недвижимых тел, убегали, скрывались в той самой двери, откуда появились несколько минут назад. Последний, понимая, что ему не успеть, толкая товарищей, обернулся, вопя от страха, – и захлебнулся собственным криком. А дервиш, перепрыгнув через него, мелькнул в ту же дверь и скрылся внутри.

Он выбежал через минуту, вытирая о свой рваный и грязный халат ставший красным клинок. Миновав “танцующих”, храпящих от запаха крови лошадей, он подбежал к груде тел, лежащих в углу возле ворот. Выдернув из спины и ноги мясника длинные копья, он повернул его набок.

– Невозможно! – сказал он, измерив ладонью величину окровавленного наконечника и оценив расположение раны. – Сердце, печень, кишечник – всё цело. Задето лёгкое, – он мельком взглянул на выступившую на губах Бэнсона розовую пену, – но, похоже, не сильно.

Затем он, сокрушённо покачав головой, вытянул из груди Урмуля три ятагана. Прикоснувшись пальцами, опустил ему веки. А потом со всех ног бросился в спальные помещения. Прибежав оттуда, он принёс с собой огромный ворох хлопковых тканей. Торопливо разрезая ткани на полосы, он заматывал ими сочащиеся кровью разрезы на теле Бэнсона, и скоро запеленал его, словно куклу.

Затем старый монах стал по одной отвязывать лошадей и уводить их со двора за ограду, и там снова привязывать. Спустя полчаса он, нарезав из конской сбруи длинных ремней, пристроил между двумя лошадьми широкую доску, на которую поместил бесчувственного Бэнсона, подняв его с помощью верёвок, перекинутых через высокую перекладину ворот, и ещё одной лошади.

Рассветало, когда от стен караван-сарая вылетела на дорогу длинная кавалькада. На переднем коне сидел в своём мохнатом колпаке старый дервиш. Следом, в поводу у него, мчались две спаренные, одного роста лошади, между которыми лежал замотанный белым недвижимый человек. Затем шли ещё три лошади. На одной был приторочен длинный топор и треугольный ящик тёмного дуба. Две последних были просто сменными. 

Через полчаса бешеной скачки монах привёл свою взмыленную кавалькаду к окраине Багдада, где, пугая ранних прохожих, промчался к воротам, очевидно, знакомого ему дома.

ДОБРЫЕ ВЕСТИ 

Ворота открыли немедленно. Три лошади, роняя пену с боков, вошли в небольшой двор, и ворота так же поспешно закрыли.

– Абдулла! – удивлённо воскликнул Альба, спрыгивая с лошади.

– Салом алейкюм! – с широкой улыбкой бросился к нему турок в яркой и пёстрой одежде.

– Ва-алейкюм ва-ас-салом! – ответил старый монах, обнимая подбежавшего турка. – Откуда ты здесь?! Ведь ты три года уже не выбираешься из Стамбула!

– По Аравии между нашими прошёл слух, о Альба, что ты гонишь какого-то небывалого зверя и что охота твоя привела тебя на Восток. Многие ждут тебя здесь и готовятся оказать тебе возможную помощь.

В это время на длинной и узкой галерее, опоясывающей второй этаж дома, показался ещё один, взъерошенный и заспанный человек.

– Здравствуй, мастер! – крикнул он хриплым со сна голосом.

– Тобиас! – продолжил удивляться приехавший. – Но ты-то как здесь?

– Я час как приехал. Гэри везут в экипаже, а я примчался верхом. Ведь понятно, что там, где ты, – ран и крови достанет.

– Это невероятно, что ты добрался сюда раньше меня, но хвала Всевышнему, что ты здесь! Тобиас, поспеши. Умойся и приготовь свои иглы и травы. Бэнсон ступил на тропинку, ведущую в мир иной. Верни его. Ещё, я полагаю, не поздно.

Бэнсона в это время снимали с длинной дощатой люльки и запеленатого, словно ребёнка, волокли в просыпающийся и полнящийся звуками дом. Вошёл в дом и Альба, шагом расслабленным и усталым: сколько мог выиграть времени – он выиграл. Остальное теперь зависело не от него.

– Где хозяин? – спросил он пробегающего мимо слугу.

– У себя, – согнулся тот в низком поклоне. – Ему уже сообщили.

Альба прошёл по коридору к явно знакомой ему двери и постучал. Раздались поспешные шаги, и дверь распахнулась.

– Салом, Магомед, – поприветствовал Альба хозяина дома.

– Здравствуй, брат! – радостно и почтительно воскликнул тот. – Услышал Аллах мои молитвы, и я снова вижу тебя!

– Хвала Аллаху, Магомед, и я тебя вижу.

– Помыться? Покушать? – торопливо предложил Магомед.

– Не сейчас. Была плотная драка в караван-сарае на восточной дороге. С ног валюсь. Так что сейчас – помолиться – и спать. Там остался один из нас, Урмуль. Высокий, худой, в одеянии янычара. Три раны в грудь, навылет. Распорядись послать человека, пусть этого нашего заберёт, чтобы отдельно от прочих похоронить. Ну и посмотреть и послушать, что там теперь происходит.

– Всё сделаем, брат. Угловая комната в южном крыле устроит тебя?

Альба кивнул.

– Тогда идём. Ложись, отдыхай. Мы обо всём позаботимся. Ты знаешь, недавно Тобиас прибыл.

– Да, я знаю.

Усталый монах удалился в свою комнату, а в доме закипела работа – суетливая, но негромкая.

Прошло два дня. Лишь на третий Бэнсон пришёл в себя. Почувствовав, что ему приподняли голову и пытаются напоить какой-то тёплой и солоноватой водой, он открыл глаза, поднял руку, сам взял пиалу и выпил. Потом спросил шёпотом:

– Где я?

Поивший его, успокаивающе помахав руками, поспешно выбежал в дверь. Через несколько минут он вернулся, и с ним вошли несколько человек. Виденный им в Басре лекарь Тобиас, мастер Альба, какой-то очень смуглый турок в ярком жёлто-красном халате – и бледная, с повязкой на голове Гэри. Предостерегающе подняв руку, Альба проговорил: