Мастер Альба - Шервуд Том - Страница 21

Бэнсон стал засыпать. Сквозь дрёму он слышал, как привели снизу, из-за решётки, троих слуг Пёсьего папы и как Альба негромко, размеренно им говорил: “Очевидно, что об убийстве людей Пёсьим папой вы знали. Очевидно и то, что были ему в этом помощниками. Не зря ведь во всём огромном имении нет ни женщин, ни обычной прислуги. Лишних глаз опасались. По закону этого мира – убийца должен быть убит. Но вы не умрёте. Потому что Серые братья отвергают этот закон. Вас отвезут на далёкий необитаемый остров, своего рода тюрьму, где вы проведёте остаток жизни в одиночестве, в каменных кельях. Вас будут кормить и позволят общаться с природой. С птицами, с лесом. Туда тайно собирают со всего света зверей вроде вас. Уже много веков. Так заведено, и не мне этот порядок менять. До порта вас довезут усыплёнными, под видом пьяных. Так что бежать невозможно. Смиритесь”.

Затем в кабинет привели и усадили в углу бледного, потерянного хозяина дома. Бэнсон едва разлепил веки, взглянул – и снова откинулся в сладкую дрёму. Он ещё слышал, не вслушиваясь, как говорили о том, что “папу” тоже отправят на остров – и он будет жить. Что завтра приедет нотариус, и “папа” продаст дом, имение, псарню. Что разводить далматинов будет другой человек. Что сейчас “папа” должен отдать все свои счета, реестры, накопленные деньги, адреса и обязательства перед заказчиками. И что нотариусу он должен сказать, что уезжает купить плантацию на юге, в Америке. Носорог уже почти спал, как вдруг внятное, короткое слово подбросило его, уколов раскалённой иглой. Альба спрашивал:

– Куда из Девяти звёзд отправляли собак? В Адор ? Не слыхал. Что это за город?

– Какой Адор?! – глухо вскрикнул проснувшийся Бэнсон. – На Мадагаскаре?!

– Д-да, – отвечал испуганный “папа”. – Это город пиратов. Но на картах он не обозначен.

– Ты слыхал про него? – спросил быстро Альба.

– Да ведь письмо! – воскликнул Бэнсон, дрожа от волнения. – Помнишь, я говорил тебе, что Том написал письмо из Багдада? Там была строчка, что первого Малыша они спасли в пиратском Адоре! Восточный берег Мадагаскара!

Альба долго молчал, смотрел задумчиво. Качал головой. И вдруг светло улыбнулся:

– Как нас судьба друг с другом связала! Оборотни, что, от меня убегая, столкнулись с тобой, бросились прятаться там, на южных плантациях, куда отправили в своё время псов – охотников на людей. Письмо патера Люпуса я перехватил. Только не знал, где именно находятся эти плантации. Так что ещё долго, Бэн, наш путь будет совместным…

И Бэнсон не смог больше спать. Он хотел отправиться тотчас на побережье и сесть на первый же уходящий к югу корабль. Но монах его остановил.

– Рана должна хоть немного затянуться, – сказал рассудительно Альба. – Мне нужен здоровый помощник. Сам видишь, путь наш – не поле в ромашках. И даже завтра ты не пойдёшь сам, и даже не сядешь на лошадь. Ты поедешь в повозке, на которой повезут кого-то из меченых. Под видом пьяного. Снова станешь придурковатым юродивым. Отличная маска. И, Бэн, запомни. Самый короткий путь – не всегда самый быстрый.

ГЛАВА 4. ВОЛК И ВОЛЧОНОК

Потянулась томительная, бесконечная ночь. Бэнсон лежал в темноте, не закрывая глаз, искал призрачным взглядом далёкий таинственный город Адор. Наконец не выдержал, встал. Доковылял до “папиного” кабинета, где при свечах сидел за столом, заваленным деловыми бумагами, старый монах. Он поднял голову, приветливо улыбнулся. Бэнсон прошёл, сел в широкое низкое кресло. И попросил:

– Альба, расскажи мне, пожалуйста, как ты стал тем, кто ты есть. Ты ведь был маленьким? Тебя кто-то учил убивать? Почему даже такие могущественные люди, как Люпус, и Регент, и Филипп, – бывший палач, – безоглядно бегут от тебя, даже не пытаясь вступить в поединок. Ты – человек?

Альба отодвинул бумаги, кивнул. Всмотрелся в пространство перед собой и стал неторопливо рассказывать. Историю древнюю, долгую, страшную.

СГОВОР В ПОДВАЛЕ

Ровно в полночь в пригород въехал таинственный всадник. Имеется достаточно оснований для того, чтобы назвать его таинственным. Дело даже не в том, что одинокий наездник предпринял своё путешествие в весьма неурочное время – глубокой ночью, когда все добрые люди спят после дневных работ и вечернего отдыха и когда в лесах, на полях и дорогах могут встретиться только разбойник, не нашедший покоя мертвец или волк. Было во всаднике ещё кое-что по-настоящему странное. Некий секрет. И состоял секрет в том, что всадник был не один . На лошади, плотно прижавшись друг к другу, сидели два человека. Они накрылись длинным широким плащом, и так ловко, что любой взглянувший со стороны мог поклясться, что по залитой лунным светом дороге на сонной медлительной лошади едет один человек. Даже шляпа у них была одна – на том, кто сидел впереди. Второй же прятал голову у него за плечом.

Лошадь, медленно цокая, вошла в сонный пригород (всадник в шляпе бросил небрежно монету шатающемуся в полусне в своей будке караульному), повернула, повинуясь вздрогнувшей тонкой уздечке, в один из проулков. Потом повернула ещё раз. И вот, когда проезжали мимо одного из домов, тёмного, без малейшего блеска свечи в окнах, а потому совершенно неотличимого от соседних, таких же сонных и тёмных, человек под плащом, тот, что без шляпы, зашевелился, перебросил ногу и осторожно спрыгнул на землю. А лошадь, не сбив ноги, также мерно процокала дальше.

Всадник в плаще, вмиг “похудевший”, ехал, как будто ничего не случилось. Даже не повернул головы с нахлобученной на неё шляпой. Впрочем, шляпу он всё-таки приподнял – когда ему повстречался фонарщик. Вдоль главной улицы, рассекавшей город насквозь и уходившей дальше, в бескрайнее ночное пространство, через каждые семьдесят ярдов стояли невысокие фонарные столбы, на которых горели масляные светильники. От одного столба к другому, пристроив на плече узкую лёгкую лестницу, переходил фонарщик, который поправлял фитили, чистил стеклянные колпаки и подливал в горелки конопляное масло. Всадник поравнялся с ним и приподнял в знак приветствия шляпу. Фонарщик опустил к ногам деревянный цилиндр-колодочку с маслом, снял с плеча лестницу и поклонился. В полусонной его голове не появилось недоумения – кто это так безмятежно путешествует в столь неурочное время. В ней осталась лишь только приятная благодарность, что проезжающий господин поприветствовал его, незнакомого. Видно, хороший человек этот всадник.

А всадник так и уехал сквозь противоположный пригород в ночь, лишившись ещё одной медной монетки и не проявив себя больше ничем для нас интересным. А вот с тем, кого он незаметно оставил у тёмного дома, – дело другое.

Оставшийся без плаща и без шляпы таинственный человек перелез через невысокую изгородь и, пройдя по двору, очутился у двери. Он даже не постучал в неё, нет. Дверь, как только он встал на крыльцо, отворилась сама, как будто странного гостя здесь с нетерпением ждали. Он шагнул в её чёрный проём, и дверь, даже не скрипнув, затворилась за его спиной. Неслышно скользнула в своём плоском гнезде хорошо смазанная задвижка. Руку пришедшего нашла в темноте чья-то маленькая рука, и он послушно пошёл, влекомый ею, в глубь коридора. Шёл неуверенно, раскрыв до предела глаза, но всё равно ничего перед собой не различая. Они прошли коридор и стали спускаться вниз по ступеням. Пришли наконец в погреб, или подвал. Судя по гулкому звуку шагов, помещение довольно просторное.

– Он один? – спросил из темноты кто-то грубо, неласково.

– Один, – детским голоском ответил тот, кто привёл странного гостя. 

Тогда послышался скрип находящейся в отдалении дверцы и оттуда поплыли, качаясь, четыре горящие свечи в медном рогатом подсвечнике. Подсвечник поставили на обозначившийся в центре помещения стол, и ещё кто-то шёл со свечой, и он унёс эту свечу к стене и там с ней присел – и вдруг вспыхнул и стал разгораться огонь во встроенном в стену камине. Теперь в подвале было светло, и гость не спеша осмотрелся.