Прикосновение - Маккалоу Колин - Страница 73

Привлеченный ее неподвижным взглядом, Ли опустил глаза и понял, что происходит. Принужденно улыбнувшись, он поднес ладони Элизабет к губам и легко прикоснулся к ним.

– До свидания, Элизабет.

– До свидания, Ли. Береги себя.

Он ушел прочь не оглядываясь, а она долго стояла посреди лужайки, глядя ему вслед и совсем забыв про Анну. Ее голову переполняли мысли о Ли, а глаза – слезы.

– Знаешь, – начал Александр, зайдя в тот вечер к жене в гостиную, – с возрастом ты становишься лучше, Элизабет.

– Вот как? – спокойно переспросила она, внутренне подобравшись.

– Да, определенно. Раньше ты была серой мышкой, а теперь напоминаешь невозмутимую львицу.

– Жаль, что Ли уехал, – невпопад произнесла она.

– А мне нет. Его отъезд был неизбежен. Наши пути разошлись: он хочет мира любой ценой, а я рвусь в бой.

– Разъяренный лев.

– А с кем ты сравнишь Ли?

Она вскинула голову таким грациозным жестом, что на миг в Александре пробудилось желание. Опустив ресницы, Элизабет загадочно улыбнулась:

– С золотистым змеем в райском саду.

– Разве змей был золотистым?

– Понятия не имею, но ты же просил с кем-нибудь сравнить его.

– Да, есть в нем что-то змеиное. Между прочим, ты никогда не давала понять, нравится он тебе или нет. Так как же?

– Нет, и никогда не нравился.

– А вообще тебе кто-нибудь нравится, Элизабет?

– Руби… Сун… Констанс… миссис Сертис.

– И дети?

– Своих детей я люблю, Александр. Можешь не сомневаться.

– А я тебе не нравлюсь, и ты меня не любишь.

– Да, не нравишься и не люблю.

– А ты понимаешь, что замужем за мной ты провела полжизни?

Она опустила голову, потом снова подняла и уставилась на него в упор широко раскрытыми глазами.

– Всего-то? – переспросила она. – А я думала – целую вечность.

– Как я сказал – невозмутимая львица? – Александр поморщился. – Вечность рядом со мной превратила тебя в стерву, дорогая.

Сокращение затрат на рудник «Апокалипсис» не вызвало бы шумихи, если бы не Сэм О’Доннелл, который работал совсем недавно и потому при расчете получил символическое пособие. Так как он не был женат и не имел семьи, надбавку на содержание семьи ему тоже не дали. Даже во время жесточайших приступов скупости инстинкт самосохранения подсказывал Александру, что неблагоразумно выставлять рабочих на улицу без единого гроша, хотя никакой закон не мог обязать его платить выходное пособие. Будь Александр в мирных отношениях с Руби, она в два счета доказала бы ему, что он слишком великодушен и потому на роль богача-кровопийцы не годится, а Элизабет скорее всего заявила бы, что прослыть кровопийцей ему не позволит тщеславие. И та и другая отчасти была бы права. Беда заключалась в том, что в отличие от рудокопов, добывающих золотоносную руду, углекопов Александр не ценил вовсе и выставил их за дверь, заплатив лишь за две недели. Впрочем, жест был весьма щедрый.

Сэм О’Доннелл обратился прямо в Объединенную ассоциацию шахтеров, самое воинственное отделение которой отстаивало интересы рабочих угольных шахт. Большинство австралийских углекопов эмигрировали из Уэльса и ненавидели «хозяев», а почти все шахты Австралии, подобно шахте Александра, принадлежали частным владельцам.

Из Сиднея Сэм О’Доннелл вернулся в сопровождении восходящей звезды рабочего движения – Бэды Эванса Талгарта из совета рабочих профсоюзов Нового Южного Уэльса. Бэда родился в Австралии, но его фамилия указывала на уэльские корни. Он выгодно отличался от заурядных агитаторов и профсоюзных активистов: самостоятельно получив образование, он знал толк в бухгалтерском деле и экономике и в свои двадцать пять лет уже пользовался репутацией красноречивого оратора. Пропитанный идеями своих кумиров Маркса и Энгельса, он ратовал за роспуск Законодательного собрания, невыборного органа с пожизненным участием, представлявшего собой верхнюю палату парламента Нового Южного Уэльса, и требовал запретить британскому правительству вмешиваться в дела Австралии. Англию он ненавидел всей душой, но, несмотря на это, обладал здравомыслием и был чужд рабочей прямолинейности.

Беседа, состоявшаяся первого августа между Бэдой и сэром Александром Кинроссом, напоминала столкновение непреодолимой силы с неподвижным объектом; эти двое, имея одинаково скромные стартовые условия, избрали в жизни совершенно разные пути, наконец сошлись и теперь не собирались уступать ни на йоту. Поскольку долгие годы Александр хорошо платил своим рабочим и обеспечивал надлежащие условия труда, они не удосуживались вступать в профсоюз. Все, кроме Сэма О’Доннелла, члена профсоюза еще со времен работы в Галгонге. Бэда избрал его в качестве клина и потребовал восстановить на рабочем месте.

– Он смутьян и нытик, – отрезал Александр, – поэтому если я и захочу кого-нибудь восстановить на рабочем месте, то его в последнюю очередь. А если когда-нибудь в будущем мне понадобятся рабочие, на место Сэм О’Доннелл может не рассчитывать.

– Цены на золото падают, сэр Александр. Это рычаг воздействия, вынуждающий вас придержать товар, пока цены не начнут расти.

– «Рычаг воздействия», говорите? Каков оборот для демагога в обносках! Но вы несете чушь. Я сокращаю численность рабочих потому, что просто не могу позволить себе вести работы ускоренными темпами, вот и все.

– Дайте мистеру О’Доннеллу работу, – потребовал Бэда.

– Катитесь к черту, – ответил Александр.

Бэда Талгарт ушел ни с чем.

Единственным отелем в городе был принадлежащий Руби «Кинросс», где Бэда снял самый тесный и дешевый номер. Педантичный в обращении с деньгами организации, он предпочитал по возможности платить из своего кармана, а его пополнял, публикуя статьи в «Бюллетене» и новой газете «Лейбор» и лишь изредка пуская по кругу шапку после зажигательной воскресной речи в сиднейском парке «Домейн». Со временем он рассчитывал быть избранным в парламент Нового Южного Уэльса, недавно принявший решение платить всем членам немалое жалованье. Пока же парламентариям не платили ни гроша, поэтому бедняки не могли позволить себе баллотироваться в нижнюю палату. Но вскоре им должен был представиться такой шанс.

Бэда, рост которого, пять футов и девять дюймов, слегка превышал средний, был крепко сложен и силен еще со времен работы в угольных шахтах Ньюкасла. Вместе с отцом-рудокопом Бэда спустился в шахту в двенадцать лет, но питался он и в детстве, и в юности гораздо лучше отца, уроженца уэльского города Ронта. Несмотря на массивность, Бэда выглядел прилично, хотя из-за чрезмерно развитой мускулатуры ног передвигался шаткой походкой моряка. Его густые вьющиеся волосы имели темно-рыжий оттенок, кожа была усыпана неяркими веснушками, а черные глаза напоминали глаза Александра. Никто не назвал бы Бэду красавцем, но женщины находили его правильное лицо привлекательным, а когда им случалось увидеть его в рубашке с закатанными рукавами, восхищались выпуклыми мышцами рук. Руби тоже не обделила вниманием гостя, вошедшего в вестибюль отеля после неудачной встречи с сэром Александром.

– Славный мальчуган! – проворковала она, лукаво поглядывая из-за страусового веера. – Если то, что под одеждой, не хуже, берусь превратить жеребенка в жеребца.

Бэда шумно вздохнул, раздувая ноздри, и отпрянул как от удара. Женщин он уважал как беззащитные, порабощенные существа, но не выносил в них вульгарности.

– Вы, мадам, для меня пустое место. Если вы не способны ни на что, кроме пошлой болтовни, я не желаю вас знать.

В ответ Руби расхохоталась:

– Ах, ханжа! Небось церковник?

– Не понимаю, какое отношение Бог имеет к непристойным женщинам.

– Ну точно святоша.

– Вообще-то нет.

Сложив веер, Руби продемонстрировала все свои ямочки, улыбнувшись неотразимо и обольстительно.

– Тебя прислал совет рабочих профсоюзов, а зовут тебя Бэда Талгарт, – объявила она. – Это на вас похоже: с пеной у рта отстаивать права бедных замученных рабочих, но даже пальцем не пошевелить в защиту женщин, которые растят детей, стряпают, убирают, стирают. Я Руби Коствен, хозяйка этого отеля и заклятая противница двойных стандартов.