Из тени в свет... - Армстронг Вера - Страница 2

— Хотите, чтобы я вам все объяснила? — спросила Ингрид.

Но она не могла и не хотела объяснить, чем руководствовалась в их случае Джанет. Черт бы побрал все это! У Ингрид был приятель, вроде бы порядочный человек, знакомый со всеми ее проблемами, как, впрочем, и с приемами, с помощью которых она старалась с этими проблемами справиться. Ингрид называла это «жизнью в телефонной будке». Так вот, этот приятель только что ее покинул. И Джанет об этом прекрасно знала!

Теперь она точно разгадала замысел Джанет. Не настолько уж Ингрид глупа. А замысел был следующий. Рассказать Ингрид душещипательную историю, чтобы она прониклась сочувствием к Кену. Затем его голос, полный сексуальной притягательности, очарует Ингрид, и она, конечно, сразу же сдастся. Более того, Джанет подсунула ей фотографию Кена, чтобы та поняла, что такими мужчинами не бросаются. Должно было сыграть свою роль и то, что Кен — ее брат, оторванный от семьи, без связей в обществе. Расчет строился и на том, что Кен, как всякий нормальный мужчина, положительно отреагирует на волнующий голос Ингрид. А Джанет останется только сидеть и ждать желаемого результата.

— Скажите же, — попросил Кен, — я всегда чувствую себя более уверенно, когда знаю, что затевает моя сестра.

Ингрид вздохнула.

— На прошлой неделе Джанет попросила меня позвонить вам, поскольку собиралась уехать и беспокоилась о вас. Я сказала, что смогу включить вас в список лиц, обслуживаемых бюро «Живые голоса», при условии, однако, что сначала она поставит вас об этом в известность. А поскольку вы об этом ничего не знали, то и не могли дать согласие на мой звонок.

— Все правильно… Согласия я не давал. И конечно же, Джанет мне об этом не говорила.

— В таком случае мне очень жаль, что я вас побеспокоила. Мы звоним только тем одиноким людям, которые согласны, чтобы им звонили.

— Одиноким! — Кен перевернулся на бок, зажав телефонную трубку между головой и подушкой. — Это важно. — Он еще не мог понять, какое чувство взяло в нем верх: раздражение или удивление проделкой своей сестры. — Джанет убеждена, что я переживаю депрессию. Но поверьте, со мной все в порядке. — Кен сделал паузу, а затем добавил: — Благотворительность мне ни к чему.

— Вот и прекрасно, — сухо сказала Ингрид. — Я этого и не предлагаю.

Кен повернулся на спину, едва не скинув телефон на пол. Он засопел от возмущения. Конечно. Правильно.

— Тогда скажите мне, что же вы в точности предлагаете? Печенье? Кастрюльки?

— Мы предлагаем время, — отвечала Ингрид. — И беседу. Джанет попросила меня позвонить сегодня. Она на этом настаивала. Хотя и не уточнила, почему.

— Сегодня мой день рождения.

— О!.. Тогда поздравляю вас, Кен, — тепло произнесла она.

— Можно и без поздравлений, — ответил он, нимало не заботясь о своей резкости.

— Что ж, извините.

Кена вывело из себя ее сочувствие. Да еще Джанет зачем-то понадобилось сказать Ингрид, что он — одинокий отшельник…

— Я не нуждаюсь в вашем сочувствии, — со злостью произнес он. — У меня недавно гостила мать. Ей пришлось прилететь из Монреаля — поверите ли! — только для того, чтобы приготовить мне обед и испечь торт. Она собиралась примчаться на мой день рождения, но я быстро пресек эти ее поползновения.

Действительно, одной из причин того, что по окончании лечения он перебрался из Монреаля в Ванкувер, было желание держаться подальше от матери. Здесь, на Западном берегу, постоянно жила его сестра, а это служило серьезным препятствием для того, чтобы мать Кена последовала за ним. Он нежно любил мать, но иногда она бывала просто невыносима. А Кен предпочитал устраивать свои дела так, как хотелось ему, по собственному разумению, без разных телячьих нежностей.

— Это означает только то, что вы весь день пробыли в одиночестве, — заметила Ингрид. — И я не удивляюсь, почему Джанет настаивала, чтобы я вам позвонила, независимо от того, когда я вернусь домой.

— А я и не был один целый день. — Кен не хотел, чтобы Ингрид думала, что он нуждается в поддержке. — Ко мне сегодня приходило много посетителей. Хотя в этом не было необходимости, как и в праздновании моего дня рождения.

— Многие любят семейные праздники. У вас в семье отмечались ваши дни рождения, когда вы были ребенком?

— Конечно, отмечались. Но теперь я не ребенок. И какой смысл праздновать день рождения, когда жизнь сложилась подобным образом?

— Спокойно! Можно подумать, что вы сами себя жалеете.

Кен сердито нахмурился.

— Конечно же, нет! Просто я констатирую факт. Моя прошлая жизнь кончилась. А та, которая впереди, меня не слишком привлекает.

— А почему вы думаете, что ваша прежняя жизнь кончилась?

Кен еще больше нахмурился. Боль у переносицы усилилась, и, чтобы унять ее, он начал массировать лоб. Лучше всего сейчас было бы закончить разговор и поспать несколько часов. Когда он проснется, боли, скорее всего, уже не будет. Но если он положит трубку, Ингрид Бьернсен и ее бархатный голос исчезнут.

— А разве вам не безразлично то, что я воспринимаю все именно так? — спросил он. Она могла ответить утвердительно, но это явно не то, к чему он стремился. И потому он задал новый вопрос: — Так вы что-то вроде психиатра, которого наняла эта контора под названием «Голоса влюбленных»?

— Не «Голоса влюбленных», а «Живые голоса», — поправила она Кена. — И к тому же я не психиатр.

— А вы сами чувствуете себя одинокой сейчас? — вдруг неожиданно для себя спросил он.

— В данный момент нет, — приветливо сказала она. — Пока я с вами говорю. Но часто бывает, что я страдаю от одиночества. А вы?

— Нет.

Ответ его прозвучал не совсем искренне, и Кену стало стыдно за то, что он сказал неправду. Было ли это ложью? Он никогда не считал себя одиноким. Просто в силу обстоятельств часто оставался один. Его душевная уравновешенность основывалась на деловых и прочих контактах с различными людьми. Иногда у него возникала необходимость побыть одному, чтобы расслабиться, что-то обдумать, спланировать. Но сейчас он вдруг почувствовал, что затянувшееся одиночество последних месяцев давало о себе знать. Он ведь знал, что настоящих друзей у него не так много.

Кен откашлялся.

— Вы сказали, что часто чувствуете себя одинокой. Почему?

— Не знаю.

Кен представил себе, как нахмурилось ее приветливое лицо, как сошлись брови на тонкой переносице.

— Видимо, потому, что я часто бываю одна, а мне это очень не нравится. Бывает, что поздно ночью, при задернутых шторах, я завидую тем, у кого есть близкие люди, к которым можно прижаться, поговорить, обсудить то, что произошло накануне, или просто потолковать о новостях. А вот когда такого человека нет рядом, я чувствую себя очень одинокой.

Кен проглотил твердый комок в горле.

— Да.

У него получился какой-то хриплый шепот. Он сам не знал, как у него вырвалось это «да».

Когда Ингрид говорила о своем одиночестве, Кену вдруг страстно захотелось обнять ее, чтобы у нее никогда больше не возникало подобных ощущений. Прижаться и услышать, как она шепчет что-то ему на ухо, ощутить на своей щеке ее мягкие светлые волосы, вдохнуть сладостный запах женской кожи…

— Ну, а вы? — спросила она, и Кен почувствовал, что у него сделалось горячо где-то под ложечкой, будто он хлебнул глоток подогретого бренди.

— Мне было немного… одиноко, перед тем как вы позвонили, — произнес Кен и вдруг застонал. Черт побери! Почему он просто не закончил разговор? Неужели он утратил свою эмоциональную уравновешенность вместе с другими важными качествами? — Но в общем… лучше бы я этого не говорил, — выдавил он, еще более усугубляя положение. Он пытался сдержаться, но продолжал против воли: — Теперь-то вы точно будете думать обо мне, как еще об одном несчастном затворнике.

— Я не считаю вас ни бедным, ни несчастным, — сказала Ингрид. Тон ее снова стал сухим и даже язвительным. — Да и как бы я могла так подумать? У вас есть сестра, которая о вас заботится и даже попросила меня позвонить вам. Существует также мать, которая хотела прилететь к вам на день рождения за несколько тысяч миль. По-моему, вы получаете внимания даже больше, чем сами того желаете. Разве вы можете чувствовать себя несчастным?