Дверь, ведущая в ад - Сухов Евгений Евгеньевич - Страница 20

– Ясно, – констатировал я. – Значит, возвращаемся к вашему маньяку… Итак, пришел девяносто седьмой год…

– Да, – кивнул старик Знаменский, – пришел девяносто седьмой год. И на тебе – убийство в Измайловской лесопарковой зоне восходящей звезды эстрады Лады Акюдаг.

– Имя какое-то странное.

– Это сценический псевдоним. Настоящее ее имя Ада Подрабинек. Она гуляла по парку одна, сочиняя свою очередную песенку на ходу. Была у нее, как мы позже выяснили, привычка сочинять тексты и мелодии, как бы «вышагивая» их. Акюдаг, очевидно, увлеклась сочинительством, свернула не на ту тропку, и все… Преступник напал на нее сзади и сначала удушил веревкой, а потом изнасиловал. После чего сорвал с певицы серьги, снял два дорогих кольца с бриллиантами и платиновые часики, что подарил ей ее продюсер Юрий Штуцер. Случилось это восемнадцатого апреля. А одиннадцатого мая нападению, удушению и изнасилованию подверглась официантка ресторана «Аут» Галина Козурина, двадцати девяти лет…

– Кажется, я знаю этот ресторан, раньше он назывался «У Вована».

– Да, – кивнул Знаменский. – Оба преступления имели один и тот же уже известный нам почерк, как две капли воды похожий на почерк маньяка, что убил и изнасиловал восьмерых женщин в девяносто третьем и девяносто пятом годах. И я уже не сомневался в том, что это вернулся настоящий Бузько. Только вот почему он вернулся? Возможно, не выдержал длительного бездействия, ведь его черная душа требовала острых ощущений и крови. А может, считал себя неуловимым, поскольку без особого труда завел следствие в тупик в декабре девяносто пятого, подставив вместо себя чужой обгорелый труп. Так или иначе, но маньяк снова вышел на тропу убийств и изнасилований. И его надлежало остановить во что бы то ни стало. Старое дело достали из архива, присовокупили к нему два новых эпизода и снова поручили его производство мне, поскольку я глубже всех был в теме. Но одно дело – желать остановить преступника и наказать его, и совсем другое – изловить и изобличить. Да, у нас имелся его портрет. А если он изменил внешность, тогда как быть? Где искать маньяка, убийцу и насильника? Ведь к каждой молодой женщине, имеющей привычку прогуливаться в Измайловском парке, охранника не приставишь! И засад на всех тропинках такой огромной территории не выставишь… – Николай Павлович замолчал, со значением посмотрел на меня и медленно произнес: – Вот вы, молодой человек, что бы предприняли в первую очередь в такой ситуации?

«Я бы постарался выяснить, кому принадлежало наполовину обгорелое тело, что было найдено в запущенной части Измайловского парка с письмом на имя Филиппа Бузько в кармане. То есть выяснить его имя и фамилию. Ведь Филипп Бузько теперь наверняка так и прозывается», – хотел ответить я, поскольку в данной ситуации это был бы единственно оправданный ход, но промолчал, ибо посчитал такое заверение с моей стороны бестактным и довольно наглым. Ведь этим я мог попросту обидеть старика. И он бы замкнулся и, возможно, не рассказал бы мне, что же произошло дальше. Нет уж, пусть старик Знаменский считает, что он самый умный следователь.

И я, скромно потупившись, произнес:

– Я не знаю, Николай Павлович.

– Вот то-то и оно, – удовлетворенно кивнул бывший следователь прокуратуры. – А я знал, что надо делать. В первую очередь надлежало установить, чей это труп. А чтобы это сделать, надо было установить, не пропадал ли кто без вести в декабре девяносто пятого, поскольку этот пропавший вполне мог оказаться человеком, которого убил Бузько и имя которого присвоил себе. Я стал работать в этом направлении, и более всех для нас подошел некто Игорь Петрович Симоненко. Он бесследно исчез именно тридцатого декабря девяносто пятого года. Родных, кто стал бы бить по нему тревогу, у него не было. Его же девушка, которая и заявила о его пропаже – а они должны были вместе отмечать у нее на квартире Новый год, – в мае девяносто шестого года вышла замуж, и уже ничего не хотела о нем ни знать, ни слышать. Она ведь и с нами разговаривать не желала, но я настоял. Эта девушка и дала нам описание Симоненко. А еще она нашла единственную сохранившуюся фотографию, где он и эта девушка были засняты вместе. Оказалось, Симоненко и Бузько во многом похожи: рост, телосложение, лицо… Потом я вышел на следователя, который вел дело о пропаже Симоненко в январе – феврале девяносто шестого года. Поговорил с ним, полистал дело в архиве и выяснил, что последний раз Симоненко видели как раз тридцатого декабря садящимся с каким-то парнем, его возраста и телосложения, в трамвай, шедший в сторону Измайловского парка. Этого хватило, чтобы Игорь Симоненко стал подозреваемым. Вернее, не Симоненко, а Бузько, который выдавал себя за Симоненко…

– Надо полагать, Бузько не очень-то афишировал, что он Симоненко, – заметил я.

– Именно так, – охотно согласился со мной Николай Павлович. – Как потом выяснилось, он нигде постоянно не работал, снимал квартиры и часто их менял. А квартиры все он снимал напрямую у владельцев, минуя риелторские агентства. Так что найти его в огромной и все время растущей Москве было довольно затруднительно.

– Но вы нашли, – уважительно произнес я.

– Но мы нашли, – кивнул бывший следователь прокуратуры. – Через полтора месяца. Он «засветился», когда сбывал одному барыге платиновые часики, снятые с руки убитой и изнасилованной им певицы Лады Акюдаг. После сделки с часами Симоненко-Бузько договорился с барыгой, что на следующий день принесет ему еще два кольца с бриллиантами. Барыга был нашим осведомителем и сдал Симоненко-Бузько с потрохами. Когда тот пришел к барыге, мы уже были там и взяли его вместе с колечками убитой певицы.

– Круто! – восхищенно воскликнул я.

– Да, мы тогда сработали четко, – согласился Николай Павлович. – Сопротивления он оказать не успел, мы его повязали и отправили прямиком в следственный изолятор. Через четыре месяца состоялся суд. Адвокат потребовал у суда медицинского освидетельствования его подзащитного, и Симоненко-Бузько был признан медицинской комиссией невменяемым. Решением суда он был отправлен в Казань на принудительное лечение в специализированную психиатрическую больницу с «интенсивным наблюдением». Московских маньяков почти всегда отправляют в казанскую психушку… Вы бы видели, что после этого творилось с родственниками женщин, которых он убил. Они чуть не разнесли зал суда, даже избили приставов. Пришлось вызывать несколько нарядов милиции, чтобы их утихомирить…

– Их можно понять, – заметил я.

– Да, можно, – согласился Николай Павлович. – По мне, так таких маньяков, убийц и насильников надо попросту расстреливать. Ведь все равно излечить их невозможно. Того же Бузько ведь пытались лечить в Рязани, и что после этого вышло? Еще одиннадцать трупов!

– Абсолютно согласен с вами, – искренне проговорил я и с надеждой спросил: – Николай Павлович, а что потом было с этим Филиппом Бузько? Надо полагать, принудительное лечение в психушке для таких, как Бузько, пожизненное?

– Чаще всего да, пожизненное, – согласился старик Знаменский. – Из специализированных психушек с интенсивным наблюдением не так-то просто выйти… Что же касается Филиппа Бузько, то его через несколько дней по приезде в Казань и помещению в психбольницу порешили. Матерые уголовники, которые пребывали в психушке уже несколько лет и которым удалось «откосить» от высшей меры наказания. Ведь смертная казнь у нас была отменена лишь в апреле девяносто седьмого…

– Как порешили? – опешил я.

– Как-как, убили его, – посмотрел на меня как на малое дитя бывший следователь прокуратуры. – Сначала «пустили по кругу», а потом повесили, даже не инсценируя самоубийство. Не любят зэки насильников, а казанская психушка – та же тюрьма, только покруче будет… И содержатся там те же самые уголовники. Ну, туда ему и дорога.

Выключив диктофон, я поблагодарил разговорчивого старика за рассказ и отправился восвояси, тепло распрощавшись с бывшим прокурорским следователем и пообещав сообщить ему, когда по телевизору пройдет передача с его участием.