Непримкнувший - Шепилов Дмитрий - Страница 2

Но ведь это — уже ценный исторический материал, которого не дадут даже самые полные стенограммы из архивов Агитпропа.

Из стиля шепиловских мемуаров видна ещё одна любопытная особенность его характера — глубоко религиозный тип мышления. Автор бы не согласился со мной и сказал бы, что, как и всякий коммунист, он был атеистом и антицерковником (чего стоят хотя бы пассажи о буддизме из китайских глав!). Но дело здесь не в отношении к церкви (хотя в тексте кое-где обнаруживается неплохое знание Священного писания или некоторых молитв). Замените слово «Бог» на «Ленин» — и вам будет многое ясно о том, как мыслил не только автор, но и, видимо, многие люди его поколения. Подозреваю, что если бы он был знаком с превозносимой им «ленинской гвардией» непосредственно и так же хорошо, как с соратниками Сталина, то функции божества в его менталитете выполнял бы кто-то или что-то другое.

История воспоминаний Шепилова — настоящий детектив. Рукопись прожила свою, бурную жизнь, чуть ли не такую же, как жизнь автора. Она была сделана в период между 1964 годом (уход Хрущева) и, видимо, 1970 годом (поскольку в последней главе упоминается советско-китайский конфликт на о. Даманский, то есть март 1969). Потом она тайно перепечатывалась родными и друзьями, исчезала (уже после смерти Шепилова) и находилась… «Китайские» главы, однако, добавлены позже и стоят в книге как бы особняком. С их появлением Шепилов начал размышлять, не продолжить ли работу. Первоначально, с точки зрения автора, воспоминания были вполне закончены. Ведь он писал не о себе, а о Хрущеве (рабочий заголовок книги долгое время был «Хрущевщина»; автора интересовало, как же могло произойти, что верховную власть в такой великой стране мог взять такой человек, как Хрущев:) Поэтому они обрываются на 1954 годе, когда Хрущев укрепился у кормила власти, и оставляют за скобками деятельность Шепилова на посту министра иностранных дел, XX съезд и многое другое. В слабой степени этот пробел восполнен небольшим интервью 1991 года, в котором хотя бы раскрываются подробности роли Шепилова в событиях июня 1957 года, ставших концом его политической карьеры, и помещенными в «Приложении».

Любые мемуары любого политика — это попытка и апологии, и сведения счетов с противниками. Исключений я не знаю, эта книга тоже не исключение. Но важно здесь то, насколько рассчитывал автор тех или иных мемуаров на публикацию своего труда при жизни: ведь тогда встает вопрос, не жертвовал ли он искренностью и правдивостью ради политической конъюнктуры на момент возможной публикации (как это делал, скажем, Макиавелли).

Но конъюнктура для этой книги и сейчас плохая, и не скоро ещё будет подходящей. Шепилов почти не имел надежд на то, что воспоминания его издадут при Брежневе. Достаточно прочитать пассажи о том, что лидеры компартии должны жить скромно и получать зарплату на уровне, скажем, старшего инженера завода, чтобы всё стало ясно. Недолго жили и надежды напечатать эту книгу и в горбачевское время: и в те дни позиция автора оказалась бы чересчур экзотичной. Как же так, если все уже знают, что Хрущев — светлый предтеча демократии, а Жданов — черный демон сталинизма!

Интересно, что в последние годы жизни Шепилов попытался продолжить и закончить работу — и не смог. Не только из-за возраста. Дело ещё в том, что в 90-х годах он мыслил и воспринимал многие события уже совсем не так, как во второй половине 60-х. Но переделать воспоминания в корне уже не смог — и слава Богу.

В подготовке воспоминаний неоценима была помощь Владимира Павловича Наумова и Тамары Петровны Толчановой.

Дмитрий Косырев

Пролог: умер Сталин.

Никто не знал о здоровье диктатора. Как я погнался за Сталиным. Кто наследник? Молотов и Маленков: два образцовых исполнителя. Как родился мундир генералиссимуса. Ольга Берггольц оплакивает вождя. Как мне не дали досмотреть оперетту.

Я сидел в своем рабочем кабинете в «Правде». Готовили очередной номер газеты на 6-е марта 1953 года.

Около 10 часов вечера зазвонил кремлевский телефон — «вертушка»:

— Товарищ Шепилов? Говорит Суслов. Только что скончался Сталин. Мы все на «ближней» даче. Приезжайте немедленно сюда. Свяжитесь с Чернухой и приезжайте возможно скорей.

В. Чернуха был вторым, после Поскребышева, помощником Сталина.

Умер Сталин…

Я ничего не сказал в редакции. Распорядился продолжать подготовку очередного номера. Вызвал машину. Предупредил, что еду в Кремль, к Поскребышеву, и спустился на улицу.

Умер Сталин…

Весть эта была настолько невероятна, что не доходила до сознания и воспринималась как что-то нереальное, призрачное.

С именем Сталина связаны были все великие свершения Советской Страны, её величие и слава. И вот Сталина нет…

Правда, уже в течение нескольких дней по Москве ползли зловещие слухи о тяжелом заболевании Сталина, Передавали разное: одни говорили, что у Сталина инфаркт сердечной мышцы; другие — что его разбил паралич; третьи — что Сталина отравили. Многое говорили.

Никаких внешних признаков недомоганий у него, впрочем, не было. Частенько после заседаний Президиума он с друзьями часами проводил у себя на даче время за ужином. Ел горячие жирные блюда с пряностями и острыми приправами. Пил алкогольные напитки, часто делал только ему ведомые смеси в стакане из разных сортов коньяка, вин и лимонада. Поэтому все считали, что Сталин здоров.

Конечно, очень близкие к нему люди не могли не замечать всё большего нарастания у Сталина за последние годы психопатологических явлений. Так, например, в разгар веселого ужина с самыми близкими ему людьми — членами Президиума ЦК — Сталин вдруг вставал и деловым шагом выходил из столовой в вестибюль. Оказавшись за порогом, он круто поворачивался и, стоя у прикрытой двери, напряженно и долго вслушивался: о чем говорят без него. Конечно, все знали, что Сталин стоит за дверью и подслушивает, но делали вид, что не замечают этого. Сталин подозрительно всматривался во всякого, кто по каким-либо причинам был задумчив и не весел. Почему он задумался? О чем? Что за этим кроется? Сталин без слов требовал, чтобы все присутствующие были веселы, пели и даже танцевали, но только не задумывались. Положение было трудное, т. к. кроме А. Микояна никто из членов Президиума танцевать не мог, но, желая потрафить хозяину, и другие должны были импровизировать какую-то трясучку.

В связи с этой прогрессирующей подозрительностью нужно было в присутствии Сталина вести себя очень осмотрительно…

Вспоминаю такой эпизод.

В 1949 году на заседании Президиума ЦК под председательством Сталина слушался вопрос о присуждении Сталинских премий. Заседание шло в том историческом зале, в котором Ленин проводил заседания Совета Народных Комиссаров и в котором и сейчас стоит как реликвия его председательское кресло. Как заведующий отделом пропаганды и агитации ЦК я присутствовал и выступал на этом заседании. По окончании его я решил спросить у Сталина, как обстоит дело с учебником политической экономии, последний вариант которого давно уже находился у него на просмотре. Об этом меня просили многие ученые-экономисты.

Заседание кончилось. Почти все разошлись. Сталин по среднему проходу направился к выходу, некоторые члены президиума ещё толпились у боковой двери. Я торопливым шагом пошел навстречу Сталину. Бросив на меня тяжелый, пристальный взгляд исподлобья, он на секунду задержался на месте, а затем круто повернул вправо и пошел к боковой двери, где ещё задержались некоторые члены президиума. Я догнал его и изложил свой вопрос. Я видел, как в его глазах большая настороженность и недоумение сменились на доброжелательность, а в уголках глаз появились веселые искорки.

Подошли А. Жданов, Г. Маленков, ещё кто-то.

Сталин:

— Вот Шепилов ставит вопрос, чтобы дать возможность нашим экономистам самим выпустить учебник политической экономии. Но дело это важное. Не только наше, государственное, но и международное. Поэтому без нас здесь не обойтись. Вы не против того, чтобы мы участвовали в этом деле? — улыбаясь, спросил Сталин.