Лишь частично здесь - Шепард Люциус - Страница 1

Люциус Шепард

Лишь частично здесь

В яме живут легенды. Обитают призраки и привидения. Работающие в Эпицентре люди шутят на сей счет, но смех звучит нервно и напряженно. Бобби не верит в истории, но вполне допускает возможность неких сверхъестественных явлений. Здесь царит до жути пустынная атмосфера. Словно даже призраки покинули это место. Кто знает, чем могла заполниться внезапно образовавшаяся пустота. Два дня назад во время ночной смены один парень клялся и божился, что видел фигуру без лица, в черном остроконечном головном уборе, стоявшую у самого края ямы. Работа действует на психику разрушительно. Распадаются браки. Все сходят с ума по-своему. Драки, заскоки, истерики. Запах расплавленного металла, поднимающийся из-под земли; ритуальная минута молчания рабочих, извлекающих из-под завалов очередное тело; странные шепоты, носящиеся в воздухе, когда нет ветра. Вещи, которые вы находите. Неделю назад, разгребая совком мелкий битый камень, словно археолог на раскопках древнего храма, Бобби заметил женскую туфельку, торчащую из-под земли. Совершенно новая туфелька, такая красивая, гладкая и блестящая. Обтянутая голубым шелком. Потом он потянулся за ней и обнаружил, что она вовсе не засыпана щебнем – что это просто половина туфли, аккуратно оплавленная по месту разрыва. Теперь иногда, закрывая глаза, он видит эту туфельку. Он рад, что не женат. Едва ли он сумел бы привнести особо здоровый дух в семейные отношения.

В тот вечер Бобби перекусывает во время короткого перерыва, сидя на балочной ферме у края ямы вместе с Мазуреком и Пинео, когда включают свет. Все они не выносят вида ямы в ярком освещении. Похоже на кадр из «Секретных материалов» – раскопки рухнувшей летающей тарелки под раскаленными ослепительно белыми прожекторами, курящимися на холодном воздухе; сетка каркаса, сохранившаяся от северной башни, сверкает серебром и выглядит странно, словно обломок потерпевшего крушение космического корабля. Трое мужчин с минуту молчат, а потом Мазурек снова начинает честить на все лады Джейсона Джамби, подписавшего контракт с «Янкиз». Вы видели интервью, которое он дал Вернеру Вулфу? Идиот, да и только! Толпа освищет его, как только он в первый раз выйдет на поле. Парень совсем спятил. Пинео возражает, и Мазурек спрашивает Бобби, что он думает на сей счет.

– Бобби в гробу видел твой бейсбол, – говорит Пинео. – Мой сын болеет за «Джетс».

Мазурек – мужчина лет пятидесяти, с толстой шеей и бледным лицом, словно слепленным из прямоугольных плоскостей мышц, – говорит:

– «Джетс»... твою мать!

– Они наверняка не дойдут до финала, – весело говорит Бобби.

Мазурек комкает вощеную бумагу, в которую был завернут его сандвич.

– Они сдохнут в первом же туре, как обычно.

– Но болеть за них интереснее, чем за «Янкиз», – говорит Бобби. – «Янкиз» слишком сыгранная команда, чтобы быть интересной.

– Слишком сыгранная команда, чтобы быть интересной? – Мазурек вытаращивает глаза. – Ты и вправду придурок, тебе это известно?

– Да, я такой. Я придурок.

– Почему бы тебе не вернуться обратно в школу, мальчик? Какого черта ты здесь делаешь?

– Не кипятись, Карл! Успокойся!

Пинео – нервный, худой мужчина с выбивающимися из-под каски курчавыми черными волосами – кладет ладонь на руку Мазуреку, и Мазурек раздраженно отдергивает руку. От гнева лицо у него напрягается и жилы на шее белеют.

– В чем дело? Ты собираешь материал для своей гребаной диссертации? – спрашивает он Бобби. – Изображаешь тут туриста?

Бобби смотрит на яблоко, зажатое в кулаке. В свете прожекторов оно блестит так ярко, что кажется несъедобным.

– Просто разбираю завалы. Сам знаешь.

Мазурек быстро отводит глаза в сторону, потом опускает голову, яростно ею трясет.

– Ладно, – говорит он приглушенным голосом. – Ладно... твою мать. Все в порядке.

В полночь, когда заканчивается смена, они идут в «Блю леди». Бобби не вполне понимает, почему они трое изо дня в день таскаются туда. Возможно, потому, что однажды они завернули в бар после работы и хорошо расслабились, а теперь возвращаются туда каждую ночь в надежде испытать приятные ощущения еще раз. Отправиться прямо домой нельзя, нужно снять нервное напряжение. Мазурека постоянно достает жена по этому поводу – она звонит в бар и истерически вопит по телефону. Пинео просто расстался со своей подружкой. Парень, с которым Бобби снимает квартиру, широко улыбается при виде него, но с таким тревожным выражением лица, словно боится, что Бобби принес из ямы какую-то страшную заразу. После первого дня работы на завалах он вернулся домой с кашлем и высокой температурой; помнится, тогда он думал, что во всем виновато это чудовищное место. Однако теперь он то ли выработал иммунитет, то ли болеет хронически и уже не замечает этого.

Когда они входят, две проститутки за ближайшим к двери столиком смеривают их оценивающими взглядами, а потом возвращаются к чтению газет. Бармен по имени Роман – седой и толстобрюхий – придает своему лицу почтительное выражение, говорит «привет, ребята» и ставит на стойку кружки пива и стаканчики виски. Когда они только начали ходить сюда, он относился к ним с почти религиозным благоговением, покуда Мазурек не наорал на него, высказавшись в том смысле, что не желает слушать эту пафосную херню, когда пытается единственно расслабиться, – мол, он и так сыт по горло гребаными звездами кино и спорта, которые посещают Эпицентр, чтобы сняться на фоне завалов. Несмотря на гнев, он нехарактерно четко сформулировал свое требование оставить его в покое, каковое обстоятельство заставило Бобби предположить, что, находись Мазурек в тысяче миль от ямы, его коэффициент интеллектуального развития возрос бы прямо пропорционально расстоянию.

Стройная брюнетка в деловом костюме опять сидит в конце стойки, под голубым неоновым силуэтом танцующей женщины. Она уже с неделю приходит сюда. На вид лет тридцати без малого. Короткая молодежная стрижка. Дорогая стрижка, модельная, чуть припанкованная. Густые брови домиком, напоминающие «аксан грав»[1]. Острые черты лица, почти красивые; а может, вовсе и не красивые – может, просто она так хорошо одета, так умело накрашена, что производит впечатление очаровательной деловой женщины, все очарование которой создано магией кисточки и многочисленных косметических средств, а под краской, какой бы куколкой она ни казалась, нет ничего особенного. Однако тело у нее восхитительное. Подтянутое, ухоженное. У нее такое же каменное выражение лица, какое Бобби каждый день видит у женщин, которые толпами поднимаются из-под земли, ссаживаясь с поезда «Д», готовые еще один день противостоять Манхэттену. Парни подваливают к ней, принимая за садомазо-проститутку, приманку для мужчин, что ищут женщину, которую можно унижать и оскорблять взамен той, что превращает их жизнь в ад с девяти до пяти; и она каждый раз говорит несколько слов, после чего все они сразу отходят. Бобби и Пинео постоянно гадают, что же такое она говорит. Сегодня ночью, после двух стаканчиков виски, Бобби подходит к ней и садится рядом. От нее пахнет дорогими духами. Аромат напоминает масло экзотического цветка или фрукта, какие он видел лишь на фотографиях в журналах.

– Я только что с похорон, – утомленно говорит она, глядя в свой стакан. – Поэтому, пожалуйста... Хорошо?

– Вы это всем говорите? – спрашивает он. – Всем парням, которые к вам клеятся?

Она раздраженно хмурит лоб:

– Пожалуйста!

– Нет, правда. Я сейчас уйду. Мне просто интересно... вы это всегда говорите?

Она молчит.

– Всегда, – произносит Бобби. – Так ведь?

– Это не совсем ложь. – Глаза у нее странные: темные ободки светлых радужных оболочек на редкость четкие. – Это задумано как ложь, но в известном смысле правда.

– Но вы говорите именно это, верно? Всем?

– Вы только поэтому подошли? Вы ко мне не подкатываетесь?