Собрание ранней прозы - Джойс Джеймс - Страница 81

– И эти маэстро! – сказала миссис Карни. – Конечно, они стараются как могут, но ведь они невысокого уровня.

Мистер Холохан допускал, что маэстро никчемные, но комитет, по его словам, решил, что пускай первые три концерта пройдут как-нибудь, а все таланты приберегал на субботу. Миссис Карни ничего не сказала на это, но по мере того как на сцене одни жалкие номера сменялись другими, а в зале скудная публика делалась еще и еще скудней, она начала сожалеть, что пошла на расходы ради такого концерта. Что-то не нравилось ей в том, как это все выглядело, и ничего не выражающая улыбка мистера Фицпатрика ее до крайности раздражала. Но она ничего не сказала, она хотела посмотреть, как это закончится. Концерт иссяк незадолго до десяти, и все быстро разошлись.

Концерт в четверг собрал больше публики, но миссис Карни сразу же раскусила, что это сплошь были контрамарочники. Они так бесцеремонно вели себя, как будто явились не в концерт, а на какую-нибудь рядовую репетицию. Мистер Фицпатрик выглядел довольным и отнюдь не подозревал, что миссис Карни с растущим гневом наблюдает за его поведением. Он держался с краю сцены у занавеса и, время от времени высовывая голову, перешучивался с двумя приятелями на галерке. В ходе вечера миссис Карни узнала, что концерт в пятницу пришлось отменить, однако комитет намеревался перевернуть небо и землю, чтобы обеспечить в субботу полностью набитый зал. Услышав об этом, она разыскала мистера Холохана. Она вцепилась в него, когда он бодро ковылял, спеша доставить барышне стакан лимонада, и спросила, правда ли это. Да, это была правда.

– Но это, разумеется, не меняет наш контракт, – сказала она. – Контракт был на четыре концерта.

Мистер Холохан тут же заторопился куда-то; он посоветовал ей переговорить с мистером Фицпатриком. У миссис Карни шевельнулась тревога. Она отозвала мистера Фицпатрика от его завесы и уведомила его, что контракт с ее дочерью подписан на четыре концерта и, безусловно, дочь должна получить указанную в контракте сумму независимо от того, дает ли Общество четыре концерта или не четыре. Мистер Фицпатрик не сразу уловил суть проблемы. Он не мог сам разрешить возникающую трудность и сказал, что поднимет вопрос перед комитетом. От гнева у миссис Карни начинали трястись щеки, и она всеми силами удерживалась, чтобы не спросить:

– Бога ради, а кто этот Кымите?

Но она понимала, что это не в манере истинной леди, и поэтому промолчала.

В пятницу с раннего утра на главные улицы Дублина были высланы мальчишки с пачками афишек. Во всех вечерних газетах появились большие анонсы, напоминавшие ценителям музыкального искусства о том, какое наслаждение уготовано для них на следующий день. Миссис Карни несколько успокоилась, но все же решила поделиться частью опасений с супругом. Он выслушал с глубоким вниманием и сказал, что, пожалуй, лучше, если он пойдет вместе с ней в субботу. Она согласилась с ним. Она уважала мужа аналогично тому, как уважала Центральный почтамт, – как нечто массивное, надежное, постоянное; и хотя она понимала малочисленность его талантов, она связывала с его мужским статусом безусловную ценность. Ее порадовало, что он предложил пойти с ней. Она продумала свои планы.

Настал вечер гала-концерта. Миссис Карни с дочерью и супругом прибыли в концертный зал Эншент за три четверти часа до назначенного начала. Погода была, к несчастью, дождливая. Препоручив попечению супруга ноты и наряд дочери, миссис Карни пустилась разыскивать в здании мистера Холохана или мистера Фицпатрика. Найти ни того ни другого не удалось. Она спросила служителей, есть ли здесь вообще кто-нибудь из членов комитета, и после немалых затруднений один из служителей предъявил ей маленькую невзрачную женщину по имени мисс Бейрн, которой она и объяснила, что ей требуется видеть кого-либо из секретарей. Мисс Бейрн ждала, что они вот-вот появятся, и спросила, не может ли она быть полезной. Миссис Карни испытующе оглядела ее старообразное личико, скошенное выражением доверия и восторга, и ответила:

– Нет, благодарю вас!

Невзрачная женщина надеялась, что сегодня у них будут стоять в проходах. Она вглядывалась наружу, в сеющий дождик, пока меланхолия мокрой улицы не стерла с ее искривленных черт всего доверия и всего восторга. С покорным вздохом она сказала:

– Что делать! Мы старались, свидетель Бог.

Миссис Карни пришлось вернуться за сцену.

Маэстро собирались; уже приехали бас и второй тенор. Бас, мистер Дагган, был длинный молодой человек с жидкими черными усиками. Он был сыном швейцара в одном из городских учреждений и в мальчишестве упражнял свой голос, беря долгие басовые ноты в гулком холле. Из сего смиренного состояния он сумел подняться до маэстро первой величины. Он выступал в настоящей опере. Однажды, по причине болезни одного оперного маэстро, ему доверили роль короля в опере «Маритана» в театре Куинз. Он спел свою партию с большим чувством, в полную силу и был принят очень тепло галеркой; но, на жалость, загубил хорошее впечатление тем, что, не подумав, один или два раза высморкался в перчатку. Он скромно держался и говорил мало. Он произносил просю так тихо, что его часто не слышали, и, опасаясь за свой голос, не пил ничего крепче молока. Мистер Белл, второй тенор, небольшой белокурый господин, каждый год участвовал в конкурсе на фестивале Фейс-Шеол[76]. При четвертой попытке он удостоен был бронзовой награды. Он был до крайности нервичен и ревниво завистлив к другим тенорам, прикрывая свою нервическую завистливость пылкими излияниями дружелюбия. У него была также мания жаловаться всем, какое мучение для него концерт. Поэтому, завидев мистера Даггана, он подошел к нему и спросил:

– Вы тоже попались?

– Да, – отвечал мистер Дагган.

Мистер Белл со смехом пожал руку товарищу по несчастью, говоря:

– Сочувствую!

Обойдя эту артистическую чету, миссис Карни подошла к занавесу и обвела взглядом зал. Ряды быстро заполнялись, и среди публики стоял веселый гул. Она вернулась обратно и тихонько посоветовалась с супругом. Разговор был, по-видимому, о Кэтлин, потому что они оба часто поглядывали на нее, меж тем как она судачила с одной из своих подруг по национальной линии, мисс Хили, контральто. По комнате одиноко прохаживалась какая-то неизвестная женщина с бледным лицом. Подружки скептически оглядели поблекшее голубое платье, висевшее на тощем теле. Кто-то сказал, что это мадам Глинн, сопрано.

– Интересно, где они ее откопали, – заметила Кэтлин, обращаясь к мисс Хили. – Я о ней не слыхивала, точно тебе скажу.

Мисс Хили ничего не оставалось, как улыбнуться. В эту минуту в комнату приковылял мистер Холохан, и девушки осведомились у него, кто эта неизвестная. Мистер Холохан сообщил, что это мадам Глинн из Лондона. Мадам Глинн выбрала наконец позицию в углу, скованно держа перед собой трубку с нотами и время от времени переводя растерянный взгляд. Тень укрыла ее поблекшее платье, однако в отместку подчеркнула впадину у ключицы. Гул в зале усилился. Прибыли вместе первый тенор и баритон. Оба были дородны, самодовольны и отлично одеты, внеся в компанию дух достатка и благодушия.

Миссис Карни подошла к ним вместе с дочерью и завела дружескую беседу. Она хотела быть с ними в добрых отношениях, но, произнося любезные фразы, она напряженно следила за ковыляющими извилистыми передвижениями мистера Холохана. При первой возможности она извинилась перед ними и последовала за ним.

– Мистер Холохан, нельзя ли вас на минутку, – попросила она.

Они отошли в укромный конец коридора, и миссис Карни задала ему вопрос, когда будет заплачено ее дочери. Мистер Холохан ответил, что это в компетенции мистера Фицпатрика. Миссис Карни возразила, что ей ничего не известно по поводу мистера Фицпатрика. Ее дочь подписала контракт на восемь гиней, и ей должны заплатить. Мистер Холохан сказал, что его это не касается.

– Почему же это вас не касается? – спросила миссис Карни. – Разве это не вы принесли ей контракт? В любом случае, если это не касается вас, это касается меня, и я добьюсь, чтобы условия были выполнены.