Танец с огнем - Мурашова Екатерина Вадимовна - Страница 31

– Богато, – сказала Люша и зевнула от волнения.

Купец Жаботинский, могутный, с чудесно расчесанной и издалека благоухающей туалетной водой бородой встретил князя и его спутников буквально с распростертыми объятьями. Отнюдь не атлетически сложенный Сережа только крякнул, высвобождаясь, а Рудольф предусмотрительно остался в стороне и восхищенно ткнул пальцем в потолок зала: «Неужели Врубель?!»

С плафона, обильно украшенного позолотой, свисали нарисованные ветки фантастических деревьев и внимательно, с каким-то сложным выражением смотрело на гостей зеленоватое лицо какого-то бога.

– Именно, именно он, приятно встретить понимающего человека… Сударыня, позвольте…

Чуть влажная борода купца пощекотала Люшину руку. Ощущение показалось ей смешным и даже приятным.

– Сборище самое избранное – сами понимаете, – говорил между тем купец. – Все уже прибыли. Сейчас отдохнем чуть-чуть в диванной, отведаем дивного слияния виноградной лозы и солнечного света, и приступим, благословясь, к основному, так сказать, блюду…

Люша решила больше не задавать вопросов, но, увидев в диванной закусочный стол, от одного все-таки не удержалась:

– Сережа, а он по какому делу купец, по провианту какому-нибудь?

– Не, он сукном торгует, пенькой и еще чем-то, – помотал головой Сережа. – А пожрать сам и гостей чем-нибудь диковинным накормить – просто так любит, бескорыстно.

Гостей и в самом деле было по купеческим меркам немного – не больше десяти-пятнадцати человек. Кроме Любови Николаевны – ни одной женщины. Мужчины по большей части зрелого возраста, кроме гвардейского полковника при регалиях все одеты как-то неопределенно. С одним из гостей – высоким и бледным молодым человеком, Сережа уединился в нише на диване и что-то негромко, но горячо обсуждал. Рудольф кусал губы, а когда молодой человек, не переставая что-то говорить, ласково поправил пышный Сережин галстук, его просто перекосило.

Любовь Николаевна подошла и осторожно положила два пальца на запястье Рудольфа, ей показалось, что он может устроить скандал. Вообще-то скандалы, особенно в чужих домах, Люша любила, так как, с ее точки зрения, они значительно украшали жизнь. Но в данном случае у нее имелась личная заинтересованность в том, чтобы вечер развивался по изначальному плану.

– Узнаете? – прошипел Рудольф, без стеснения указывая пальцем на молодого человека. – Приехал. Конспирация у них, изволите ли видеть… Знаток восточных танцев, я прямо умираю… Когда спрошу, скажет, что говорили о благе России…

Люша не поняла, почему она должна была узнать молодого человека с бледным лицом, и решила, что это, должно быть, один из великих князей, к которому Рудольф бешено и возможно не безосновательно ревнует Сережу.

Распорядитель вечера пригласил гостей пройти в зал и насладиться искусством несравненной танцовщицы Этери.

В высоком зале Люша насчитала шесть декоративных колонн, расположенных по три. Все они до верха, где проходила узкая галерейка, были увиты живыми цветами. В нише стояла статуя Будды, окруженная кольцом горящих свечей. Между двумя группами колонн свисали качели, опять же обильно украшенные цветами. Невидимый оркестр играл мелодии в восточном духе. Из бронзовых курильниц поднимался дымок с острым, незнакомым Люше цветочным ароматом. Гости расселись полукругом в тени галерейки. Слуга в восточном костюме еще раз обошел всех, предлагая шампанское.

Сначала появились три девушки в темных хитонах. Они ритмично изгибались и равномерно постукивали не то в бубны, не то в маленькие плоские барабаны. Потом из темноты вышла сама танцовщица Этери. Тут же вспыхнули спрятанные где-то электрические прожекторы и осветили ее со всех сторон. Оркестр смолк, остался только негромкий рокот маленьких барабанов.

Насколько можно судить издалека, Этери была среднего роста. Ее лицо прикрывала прозрачная вуаль, из-под которой виднелись в египетском стиле подведенные глаза и большой яркий рот. В убранных наверх темных косах Этери блестели самоцветы и краснели живые цветы. Ее костюм составляли белый, богато расшитый золотой нитью и украшенный камнями бюстгальтер и саронг, который начинался чуть ниже пупка. Он доходил приблизительно до середины бедер и поддерживался блестящими лентами. Ступни Этери с алыми ногтями оставались босыми.

Люша ожидала, что женщина сразу будет танцевать. Но Этери, мягко ступая, подошла к качелям, грациозно, боком присела на них и начала мерно раскачиваться. Прожектора следовали за ней, иногда теряя ее в сумраке зала. Свет свечей, тени на стенах и дым курильниц колыхались в медленном завораживающем ритме. Стучали маленькие барабаны. Иногда откуда-то сверху падал цветок. Потом невесомо спланировала вуаль. За ней – шелковый саронг… Все качалось, плавало, исчезало, затягивалось в ритмичный водоворот…

Люша потерла пальцами виски. Она никогда не видела ничего подобного, и вместе с тем этот качающийся, полуразумный, растительно-страстный мир отчетливо напоминал ей о чем-то… О чем-то из детства…

Все прожекторы, кроме одного, погасли. Этери царственно сошла с остановившихся качелей и теперь танцевала как будто внутри столба голубоватого света. Ее движения были экстатически медленными, руки и тонкая талия гнулись, как будто под порывами горячего ветра, который был неощутим для остальных собравшихся в зале. Большой яркий рот Этери все время улыбался загадочной восточной улыбкой. Глаза оставались серьезными и даже трагическими. Заключительный пассаж танца явно изображал жертву божеству. Этери изогнулась почти до пола, ладони касались тонких лодыжек, все ее практически обнаженное тело от головы до пят сотрясла дрожь.

Потом прожектор на мгновение погас, а когда включился, танцовщицы уже не было в зале. Бог принял жертву.

Словно загипнотизированные танцем, зрители еще некоторое время сидели неподвижно. Потом медленно зашевелились, заговорили.

– Магический шарм! Нимфа, наяда, – пробормотал полковник.

– Какая вам наяда! – горячо возразил господин в серой, с искрой сюртучной паре. – Здесь сразу видно – настоящий восток! Его ни с чем не спутаешь…

Когда включили свет, стало видно, что бледный молодой человек, чуть порозовевший от встречи с искусством Этери, держит свою правую руку на колене Сережи Бартенева. Он тут же убрал ее, но Люше показалось, что среди восхищенных возгласов прочих зрителей она услышала отчетливый скрип белых и крепких зубов Рудольфа.

Любовь Николаевна проворно вскочила со стула:

– Сережа, вы и Глэдис обещали мне! Когда же?!

– Сейчас, Люшенька, прямо сейчас! Все сделаем в лучшем виде! – заторопился Сережа, изобразил извиняющуюся рожицу обоим приятелям, взял Люшу под руку и уверенно повел ее вглубь обширного дома.

Танцовщица Этери сидела посреди хорошо знакомой Люше обстановки костюмерной-гримерной. Баночки, пуховки, пузырьки, блестки, таз, мыло, кувшин с водой… Просторный теплый халат укутывал тело Этери. На ногах образовались мягкие шерстяные чувячки, молоденькая служанка расплетает косы… Теперь Этери показалась Люше намного старше и полнее, чем в зале. Странно было подумать, что вот эта талия совсем недавно могла изгибаться таким парадоксальным образом, а этот, с морщинками в углах, усталый рот выглядел под вуалью таким загадочным и даже хищным…

– Екатерина Алексеевна, мое почтение и неизменное восхищение вашим искусством! – с ласковой развязностью приветствовал танцовщицу Сережа. – И я, и мои друзья впечатлены вельми. Пучины страсти, открывающиеся…

– Князь, подите к черту, – хрипловато отозвалась Этери, закуривая папиросу, вытягивая ноги и кладя их на маленькую скамеечку. – Скажите лучше: вы привели мне, как обещали…? Это она? Ученица американки?

– Позвольте представить: Екатерина Алексеевна – Люша Розанова.

Люша слабо удивилась тому, что бирманскую танцовщицу (а именно так рекомендовал Этери купец Жаботинский) зовут Екатериной Алексеевной, но не стала заострять на этом внимания.

– Сколько тебе лет? – спросила Этери.

– Двадцать, – ответила Люша, накинув себе всего два с половиной месяца.