Венецианский купец - Шекспир Уильям - Страница 27

Другой особенностью, также придающей пьесе большое своеобразие, является богатство ее идейного содержания и многогранность, доходящая почти до противоречивости, ее ведущих характеров. Две темы, как будто бы не имеющие между собой ничего общего, выделяющиеся среди множества мыслей и тенденций комедии, это — тема отношения человека к имуществу, собственности, и тема дружбы как одного из главных устоев светлой, гармонической жизни — именно дружбы, соединяющей благородные натуры независимо от их пола, а не любви между мужчиной и женщиной, которой в пьесе, собственно говоря, и нет; ибо чувство, соединяющее Бассанио и Порцию или Лоренцо и Джессику, менее всего можно назвать страстью: это просто склонность, влечение, имеющее целью наслаждение и счастливую дружную жизнь.

Первая тема выразительнее всего представлена сюжетной линией Шейлока и Антонио, о которой мы подробнее скажем ниже. Но она появляется, хотя и слабее, и в других частях пьесы. Мы не находим в ней ни малейшего намека на презрение к земным благам, на пренебрежение к богатству. Антонио при всей его щедрости производит торговые операции, относясь к ним как к делу естественному и вполне благородному. Бассанио откровенно стремится к женитьбе на богатой наследнице. Да и Порция, умелая и разумная хозяйка, отнюдь не равнодушна к своему достоянию. Джессика, убегая из отцовского дома с Лоренцо, не забывает захватить с собой фамильные драгоценности. Но для всех них деньги — лишь средство, обеспечивающее им светлую и привольную жизнь, а не самоцель, как для Шейлока, влюбленного в деньги, одержимого жаждой накопления и способного пойти на все ради преумножения своего капитала.

Вторая тема, тема дружбы, занимает в пьесе не менее видное место. Культ дружбы, столь типичный для культуры и литературы Возрождения, можно рассматривать как естественный, закономерный ответ гуманистов на безудержную и беспощадную погоню за наживой, все более охватывающую активные элементы общества в век зарождения первоначального капиталистического накопления. Лозунгу «человек человеку — волк» гуманизм противопоставил лозунг человечности, милосердия, дружбы. Как дополнение и корректив ко все более утверждающейся в национальных монархиях XVI века идее «легальности», железной и бездушной, не признающей никаких исключений «законности», выдвигается доктрина милосердия («милости», к которой призывает в сцене суда адвокат-Порция) как необходимого корректива, без которого нет в жизни человека красоты и радости, без которого, — как в случае Антонио — Шейлок, — по выражению юристов, summumjus (высшее право) становится summainjuria (высшею несправедливостью). Одной из форм этого светлого альтруизма, украшающего и обогащающего человеческую жизнь, и является идея дружбы, занимающая также огромное место в творчестве Шекспира (его сонеты, дружба Валентина и Протея в «Двух веронцах», где дружба выдерживает состязание с любовью; дружба Гамлета с Горацио, дружба Селии с Розалиндой в «Как вам это понравится» или Ромео с Меркуцио). Такова же дружба Бассанио и Антонио, который готов отдать своему молодому другу все, что ему принадлежит, и даже то, чего у него нет. И эта тема дружбы в данной комедии глубоко связана с мечтой о более прекрасной жизни, в которой деньги должны служить человеку, не делая его рабом. Вот в чем заключается связь двух тем, образующая сложное идейное единство этой чудеснейшей пьесы.

Два мира противопоставлены здесь друг другу. Один — мир радости, красоты, великодушия, дружбы; его составляют Антонио с группой его друзей, Порция, Нерисса, в известной мере Джессика. Другой — мир хищничества, скаредности и злобы; его составляют Шейлок, Тубал и их присные, которые не показаны в пьесе, но ощущаются как ее фон. Если в предыдущих комедиях возможно было примирение, превращение злых в добрых (Протей), то здесь это исключено. Между двумя мирами идет война не на жизнь, а на смерть.

Трудно сказать, которая из двух сторон начинает нападение, которая из них более агрессивна: обе они одинаково, еще до начала действия, презирают и ненавидят друг друга. Лица первой группы смотрят на жизнь с доверием, они ощущают ее красоту, их душа открыта всему радостному, прекрасному, благородному. Таков прежде всего сам Антонио, который из природного великодушия одалживает деньги, никогда не беря за это процентов, который исповедует настоящий культ дружбы. Таковы же и все другие члены этого кружка, друзья Антоний. Напротив, Шейлок и ему подобные не знают ничего, кроме сухого расчета и корысти. Им недоступны жалость, душевная щедрость, милосердие. Это хорошо показано в четвертом акте пьесы, в сцене суда, когда Порция в своей замечательной речи о «милости» тщетно призывает Шейлока проявить по отношению к Антонио великодушие.

Разница между этими двумя душевными складами очень тонко обозначена Шекспиром одним поэтическим образом. В пятом акте, этом своеобразном музыкальном финале к сказочному действию, говоря о «небесной музыке», о «гармонии небесных сфер», которая в эту дивную ночь слышится ему и его возлюбленной, Лоренцо отмечает свойство музыки очаровывать и смягчать человеческие сердца. Он прибавляет:

"Тот, у кого нет музыки в душе,

Кого не тронут сладкие созвучья,

Способен на грабеж, измену, хитрость;

Темны, как ночь, души его движенья

И чувства все угрюмы, как Эреб".

Такая угрюмая, темная душа — у Шейлока, который не ощущает и не может создать себе гармонию жизни, который не носит в своей душе музыки.

Многие западные критики пытаются изобразить столкновение между Антонио и Шейлоком как противопоставление идеалов христиан-европейцев идеалам еврейства. По их мнению, Шекспир хотел разоблачить в «Венецианском купце» порочность евреев и написал, таким образом, антисемитскую пьесу. Это, конечно, есть грубейшее искажение замысла пьесы. В целом ряде своих пьес Шекспир проводит идею равенства людей всех рас, наций, вероисповеданий, всех общественных положений. Но почему же в таком случае он сделал Шейлока евреем? Прежде всего, эту черту Шекспир придумал не сам, а заимствовал из итальянской новеллы, послужившей ему источником. Он воспроизвел ее потому, что она соответствовала действительности. В XVI веке евреи, жившие в разных странах Западной Европы, не имея доступа к очень многим, и притом наиболее выгодным и почетным профессиям, усиленно занимались торговлей и ростовщичеством. Но самое существенное — как именно и насколько разносторонне обрисовал своего Шейлока Шекспир, ибо он дал чрезвычайно многогранный образ его. Вспомним замечание Пушкина в его высказывании о разносторонности характеров Шекспира: «Шейлок скуп, сметлив, мстителен, чадолюбив, остроумен».

Чтобы проникнуть лучше в подлинные намерения Шекспира, необходимо учесть, каково было положение евреев в Англии времен Шекспира и каков был господствующий взгляд на них в общественном мнении и художественной литературе эпохи.

С конца XIII века до времен Кромвеля (середина XVII в.) верующие евреи были лишены права жительства в Англии. Евреи, встречавшиеся во времена королевы Елизаветы в Лондоне, — по большей части иностранные подданные, вроде упомянутого выше врача Лопеса, — были редкими исключениями. За все указанные три с половиной столетия в Англии крепко держался религиозный и расовый предрассудок, и среди населения ходило немало рассказов, компрометирующих евреев. Особенно распространены они были в XVI веке, когда в связи с ростом национального сознания и патриотических чувств как искаженная форма их стал усиливаться шовинизм — нелюбовь ко всему иностранному, насмешки над ним и т. п. Эти настроения проявились и в драме того времени, в частности и у Шекспира, но у него в шутливой и весьма безобидной форме (см., например, подтрунивание над замашками и слабостями представителей разных национальностей в «Комедии ошибок», «Виндзорских насмешницах», разбираемой комедии или выпады против французских и итальянских мод в «Ромео и Джульетте»). Но особенно остры были во времена Шекспира нападки на евреев. Госсон в своей «Школе обманов» (1579) упоминает какую-то пьесу о еврее ростовщике, шедшую в одном из лондонских театров. Модный романист эпохи Энтони Мендей обработал в 1580 году в виде романа историю о жестоком ростовщике и похищении его дочери. Существовала баллада (неизвестно, возникла ли она до пьесы Шекспира, или после нее) о еврее Герунтии и бессердечных условиях полученного им векселя, а в своем «Руководстве красноречия» (1596) Александр Сильвен посвящает одну из глав истории еврея, требовавшего от одного христианина в уплату долга фунт мяса. Известен, наконец, успех, каким пользовалась упомянутая уже выше, возникшая лет за десять до «Венецианского купца» трагедия Марло «Мальтийский еврей», где выводится богатый еврейский банкир, который совершает ужасающие предательства и жестокости вплоть до отравления родной дочери, лишь бы отомстить христианам, посягающим на его деньги. Гуманист Джордано Бруно, побывавший в Англии в 1584 году, рассказывал потом, что в Лондоне ни один еврей, проходя по улице, не был гарантирован от худших оскорблений и издевательств. Среди этого потока злобы и ненависти редкими исключениями были такие проявления гуманности и благожелательности, как анонимная пьеса (изд. в 1584 г.) «Три лондонские дамы», где был выведен поражающий своим душевным благородством еврей. Другим примером такого отношения к евреям, но скрытого, требующего комментария, является пьеса Шекспира.