Тридцать три (СИ) - "Marlu" - Страница 2

Как ни крути, выходило, что все в порядке. Успокоенные родители решили ничего не говорить сыну и просто понаблюдать за развитием событий. В конце концов правовое государство защищало права всех своих граждан, не делая скидок ни богатым, ни знаменитым.

Глава 2

 Алеф Джонс приводил себя в порядок перед выходом из дома. Стоя в ванной перед зеркалом, он тоскливо разглядывал себя: ну почему, почему он родился альфой, да еще в такой семье? Он нахмурился, отражение тоже свело к переносице темные брови, выдавая недовольство всем: собой, окружающим миром и даже обстоятельствами появления на свет. С самого рождения мальчик с претенциозным именем Алеф был должен. Долг превыше всего. Ему вменялось в обязанность быть сильнее, умнее, решительнее, жестче, чем остальные дети. Из него растили альфу уже тогда, когда еще не было окончательно ясно, кем он будет, не дали возможности даже примерить на себя роль беты. Об омеге речь, конечно же, не шла – этот вариант был бы ясен сразу.

Сказать, что он ненавидел своего отца, оставшегося вдовцом после смерти матери и так и не выбравшего ей замену, нельзя. Отец был для Алефа всем, но вот требовал от сына неизмеримо много. Тому временами казалось, что еще немного, и он сломается, не выдержит давления не им взваленных на себя обязательств, но проходили дни за днями, сливавшиеся сначала в недели, а затем в месяцы и года, и все оставалось по-прежнему. Великолепный Алеф Джонс – гордость отца и пример для подражания. Даже его выходку с обучением музыке окружающие восприняли благосклонно, а для бедного парня, задавленного грузом ответственности с младых ногтей, это была единственная отдушина, возможность выразить свои страхи и сомнения через звуки. Его называли талантливым, прочили блестящее будущее… Все было хорошо вплоть до окончания консерватории, когда Алеф сообщил донельзя довольному отцу, что пойдет работать в симфонический оркестр. Оказалось, что на этом свобода закончилась. После долгих споров - впоследствии отец признался, что неимоверно гордился сыном в этот момент, потому что в этом как нельзя лучше проявился его характер альфы – младший Джонс смог добиться только возможности завести свой оркестр.

Как объяснить любящему родителю, что не это было мечтой всей его жизни? Как заставить его понять, что лучше всего он бы чувствовал себя в оркестровой яме, исполняя кантаты и сюиты в составе большого коллектива, а не выставляя себя на показ всему миру? Никак. Пришлось смириться.

- Мастер Алеф, - в дверях ванной комнаты возникла экономка, сухопарая темноволосая женщина-человек. – Что вам приготовить на ужин?

«Мастер Алеф» закатил глаза: опять забыл закрыть дверь, пока умывался. В том, что дама не оборотень, было много плюсов и минусов. Вот сейчас проявилась одна из неприятных особенностей: люди плохо понимали понятие личного пространства. Однако положительных моментов было больше, поэтому с такими вещами приходилось мириться.

- Я хочу тыкву под сливочным соусом с корицей и медом, - ровно ответил он, зная, что вкусовые пристрастия его расы не раз обсуждались чуть не в верхах, но с другой стороны – кому какое дело, сочетания каких продуктов им нравятся? Не младенцев же они жарят себе на ужин.

- И все? – усомнилась Дайана Грасс. – Может быть, рыбу?

- Хорошо, давайте еще рыбу, - согласился Алеф. – Лучше селедку в маринаде.

- Как скажете, - женщина поклонилась и ушла с непроницаемым лицом, а Джонс-младший, или, как его еще называл экономка, «мастер Алеф» - бог знает из какого исторического фильма она вытащила такое обращение -вернулся к прерванному занятию: сборам на работу.

Процесс был долгим. Нет, оборотням бриться не приходилось, но для молодого дирижёра утренний душ, чистка зубов и некоторые другие действия давно стали суровой необходимостью. Увы, подчиненные, среди которых сплошь омеги, требовали особого обращения, ведь улови чей-нибудь чуткий нос феромоны, источаемые его телом – и все, о нормальной работе можно было забыть. Омеги начнут волноваться, прихорашиваться и пытаться привлечь внимание молодого и перспективного альфы.

Он засунул в нос, сначала в одну ноздрю, затем в другую, ватные тампоны, смоченные специальным раствором, который приглушал обоняние и не давал молекулам запахов, источаемых потенциальными партнерами, коснуться слизистой и вызвать очень неприятные последствия в виде потери самоконтроля. Вот этого Алеф терпеть не мог, это унизительно - отдаться на волю гормонов. Он видел, как это бывало с другими, в период гона рядом с течной омегой у альф срывало крышу напрочь, они лишались даже намека на цивилизованность и могли заниматься сексом хоть на центральной площади.

Подобных инцидентов последнее время, конечно, стало очень мало, чему способствовали в том числе и правильные законы, предписывающие омегам в такие дни по возможности находиться дома или принимать серьезные меры, используя особые приспособления. А вообще у полиции были специальные переносные ширмы, чтобы в случае чего огородить место спаривания и не смущать случайных свидетелей. Правда, звуки, издаваемые парой при этом, никакие ширмы заглушить не могли.

Алеф поморщился, разглядывая свой нос, который, как всегда после впихнутой туда ваты, стал шире, несколько диссонируя с тонкими чертами лица, но делать нечего, выбирать не приходилось, и, повязав строгий черный галстук, идеально подобранный к сегодняшнему костюму и рубашке, он, наконец, отправился на работу.

Танейдо, проснувшийся еще затемно, едва не опоздал на свою первую репетицию. И все из-за того, что сначала очень долго принимал душ, потом излишне придирчиво выбирал одежду и даже нижнее белье, хотя и понимал, что демонстрировать его будет некому. За завтраком, углубившись в чтение новостей в колонке о культурной жизни огромного мегаполиса, омега вообще потерял счет времени: интервью с Алефом Джонсом захватило целиком. Еще бы! Дирижер рассказывал о предстоящем турне, перечислял страны, в которых планировались концерты, описывал достоинства залов… Спохватился Танейдо только тогда, когда второй отец зашел на кухню и спросил:

- Дорогой, почему ты так долго? Папа давно тебя ждет в машине, и включи комм, мы же волновались.

- Ой! – молодой оборотень посмотрел на часы, отшвырнул газету и заметался по дому в панике, соображая, что еще надо взять с собой.

Нового члена коллектива встретили доброжелательно, чему способствовало появление – о, буквально на пару минут – отца, легкий кивок оркестрантам, и этого оказалось достаточно. Мистер Алеф задерживался, поэтому для знакомства выдалось несколько свободных минут. Первым подошёл милый мальчик, которого по внешнему виду можно было принять за школьника.

- Привет! – сказал он приятным, но несколько высоковатым голосом. – Я Рефурдо Инкс, гобой.

- Привет, - отозвался новенький, - меня зовут Танейдо Брасс, виолончель.

- Что виолончель, мы знаем, - подошел еще кто-то из музыкантов, - наш Фир как раз заключил брак и бросил оркестр в самый ответственный момент. Господин дирижер был очень не в духе после такой выходки, - в голосе говорившего слышалось чуть ли не восхищение этим самым «не в духе».

Несколько минут только и слышались произносимые с разных мест имена и названия инструментов, на которых играли представлявшиеся. Новенький кивал, улыбался, поворачиваясь то в одну, то в другую сторону и думая, что с первого раза запомнить всех у него не получится.

- Я попросил бы всех занять свои места, - недовольный голос, неожиданно вклинившийся в общий гвалт, произвел действие, подобное, как если бы на них неожиданно вылили ведро ледяной воды.

Наступила тишина, все, кто успел подойти к Танейдо, поспешно возвращались назад.

- У нас в коллективе появился новый член, который займет место выбывшего по семейным обстоятельствам мистера Фира. Обращаю внимание всех, что до начала турне осталось слишком мало времени и работать придётся очень много, чтобы новая виолончель с нами сыгралась, - дирижер, который говорил немного в нос, постучал палочкой о подставку для нот. – Приступим!