Я захватываю замок - Баканов Владимир Игоревич - Страница 7

Бег через притихшую равнину навсегда врезался в мою память; запах влажных камней и водорослей над мостом, миг восторга у калитки… Шаг — и мы очутились в прохладном сумраке перехода. Здесь я впервые прониклась духом замка, ощутила тяжесть кладки, стискивающей тебя со всех сторон. Тогда в силу возраста я почти не разбиралась в истории: замки олицетворяли для меня сказку, странное холодное дыхание стен навевало мысли о колдовских чарах. Я испуганно схватила Роуз за руку. Мы со всех ног побежали на свет — и остановились как вкопанные.

Слева вместо серых стен и башен тянулось длинное строение: местами оштукатуренное, местами облицованное кирпичом, местами обитое досками, побелевшими от времени. За решетками в лучах заходящего солнца ярко золотились разнокалиберные маленькие окошки; классический фронтон, казалось, вот-вот обвалится. Это напоминало уже иную сказку. Настоящий домик из «Ганса и Гретель»! По коже побежали мурашки: не похитила ли отца злая ведьма? Но он, как выяснилось, лишь пытался отворить дверь в кухню.

Заметив нас, отец бросился навстречу, напрямую через бурно разросшийся неухоженный сад. Ему хотелось, чтобы Роуз влезла в открытое окошко у парадной двери и открыла засов изнутри. Слава богу, не я — я бы точно умерла от ужаса! Сестра же ничего не боялась; не дожидаясь помощи отца, она сама начала карабкаться в окно. Заскрежетали тугие запоры — и Роуз с торжествующим видом распахнула дверь.

В темном, холодном квадратном холле витал противный запах плесени. Вся отделка была разрисована под дерево тускло-рыжеватой краской.

— Так испортить великолепную старую обшивку! У кого только рука поднялась?! — вскипел отец.

За дверью по левой стороне мы обнаружили оклеенную темно-красными обоями комнату с большим камином. Несмотря на славное маленькое окошко, выходящее в сад, мне стало жутко. Отец, встав на цыпочки, стукнул по потолку.

— Подвесной! Господи, до чего же испоганили дом викторианцы!

Другой ход из холла вел в просторный зал, теперь у нас там гостиная. Мы с Роуз бросились к окну и залезли на широкий подоконник. Отец открыл тяжелые створки. Ров! В неподвижной воде отразились наши лица. Отметив внушительную толщину стены, отец объяснил, что дом возведен на развалинах замка при Стюартах.

— Когда-то он был прекрасен… Вернуть прежнюю красоту еще можно. — Взгляд отца устремился вдаль, к линии горизонта за скошенным полем. — Только представьте, какой замечательный вид тут открывается летом: от самого рва — золотое море пшеницы!

Обои в зале он разнес в пух и прах. Якобы на них не узор, а гигантские расплющенные жабы. Верно подметил. Еще здесь имелся уродливый камин, облицованный плиткой табачного цвета. Правда, пейзаж за ромбовидными окошками был чудесен: пышный зеленый сад, озаренный закатным светом! А в ров я просто влюбилась.

Пока мы с Роуз махали своим отражениям в воде, отец по короткому коридору перешел в кухню.

— Свиньи! Свиньи! — донеслись до нас его громкие возгласы.

Сперва я решила, что он нашел живых поросят, но, как выяснилось, речь по-прежнему шла о жильцах-вандалах. В кухне действительно творилось ужасное: сплошь перегородки, перегородки!.. В одном из закутков, видимо, держали кур. Обширный подвесной потолок провис, лестница и шкафы для посуды, как и холл, были выкрашены в рыжий. Больше всего меня расстроила груда тряпья и соломы — тут явно ночевали бродяги. Я отошла от нее подальше и очень обрадовалась, когда отец, завершив осмотр, отправился наверх.

Спальни не сильно отличались от комнат на первом этаже: те же подвесные потолки, жуткие камины, кошмарные обои. И все же одна из комнат мне понравилась — из нее открывался проход в круглую башню! (Здесь теперь наша с Роуз спальня.) Отец толкнул дверь: заколочена. Вернулись на лестничную площадку.

— Угловая башня, которую мы видели с улицы, должна быть где-то здесь, — проговорил он.

Мы юркнули за ним в спаленку Томаса и, осмотрев ее, перешли в ванную комнату. Огромную ванну обрамляла широкая кайма красного дерева; тут же друг подле друга стояли два унитаза с деревянными сиденьями (тоже красного дерева) и одной на оба отверстия крышкой. На фаянсе был изображен Виндзорский замок; при нажатии рычага слива дно с нижней частью замка падало вниз. Выше красовалась надпись, оставшаяся от прежних жильцов: «С твоею поддержкой да буду невредим». Опустившись на край ванны, отец громко расхохотался.

Здесь мы ничего менять не стали, надпись цела до сих пор.

Ход в угловую башню располагался между ванной и унитазами. Двери не было. Мы хотели подняться вверх, но каменные ступени винтовой лестницы так сильно раскрошились, что пришлось повернуть обратно. Добрались только до выхода на широкую, обрамленную парапетом стену. Далеко внизу, в автомобиле, мать укачивала Томаса.

— Не шумите, — предупредил отец. — Если она нас заметит, то решит, что мы непременно свернем себе шеи.

Стена привела нас к башне у ворот; спустившись по лестнице, мы очутились перед дверью в караульную комнату.

— Слава богу, хоть здесь ничего не испорчено! — обрадовался отец. — Лучшего места для работы не найти!

С одной стороны окна выходили во двор, с другой — на подъездную аллею. В башне ступени сохранились неплохо, и мы решили подняться на площадку. С трудом карабкаясь в темноте наверх, я сто раз прокляла долговечность лестницы. Отец время от времени зажигал спички, но на фоне огня темнота казалась еще гуще. Холодный шершавый камень неприятно впивался в ладони и голые колени. Зато на верхней площадке, опоясанной парапетом, стало ясно, что дело того стоило! В жизни так высоко не забиралась! Ах, как я радовалась своей храбрости. Хотя какой может быть выбор, когда тебя сзади подгоняет Роуз?

Мы рассматривали аллею, бескрайние поля, разделенные кустарником на лоскуты участков… С такой высоты замечаешь все! Там и сям темнели рощицы; слева, на расстоянии около мили, стояла крошечная деревенька. Мы перешли на противоположную сторону, чтобы оглядеть сад… и дружно воскликнули:

— Вот она!

За разрушенной стеной западной стороны двора, на маленьком холме высилась башня, та самая, ради которой мы проделали столь длинный путь. Ума не приложу, почему никто не заметил ее от ворот. Вероятно, из-за разросшегося сада. Или из-за дома — так он нас впечатлил, что мы уже ничего, кроме него, не видели.

Отец нырнул вниз, к лестнице.

— Подожди, подожди! — закричала я.

Он подхватил меня на руки, а Роуз пошла вперед, зажигая спички одну за другой. По расчетам отца ступени выходили в арку ворот, но дойти мы успели лишь до проема, ведущего на стену, — спички закончились. Пришлось вернуться в ванную комнату и по чудесной парадной лестнице спуститься в холл. У двери мы столкнулись с мамой, тащившей за собой недовольного, сонного Томаса (оставаться в машине один брат не любил). Она нас потеряла. Отец показал ей башню — теперь-то мы сразу ее заметили! — и, предложив всем туда прогуляться, ринулся в дебри сада. Идти так далеко с Томасом мать побоялась. У меня мелькнула мысль, что нужно бы остаться с ней, но я припустила за Роуз и отцом.

Мы перелезли через разрушенную стену за садом и, пробежав по шаткому мосту через ров, очутились у подножия холма; отец объяснил, что это не естественный холм, а старинное земляное укрепление (с тех пор мы зовем холм насыпью). Здесь не было ни камней, ни руин, сплошь короткий ровный дерн. Путь к вершине преграждали несколько валов — внешних укреплений, за которыми расстилалось просторное травяное плато. На дальнем краю плато виднелась насыпь поменьше, круглая, идеально гладкая. Над ней и вздымалась шестидесятифутовая башня — черная громадина на фоне угасающего заката.

Ко входу в башню, на пятнадцать футов вверх, вели каменные ступени. Отец изо всех сил пытался открыть дверь, но безуспешно; внутрь в тот вечер заглянуть не удалось.

Мы прогулялись вокруг маленькой насыпи. Отец сказал, что она называется «мотт», а обширное травяное плато — «бейли», и вся эта часть гораздо старше замка со рвом.