Я захватываю замок - - Страница 81

А по-моему, отца встряхнул приступ ярости. Слишком дорого обошелся ему случай с ножом, вот он и взял себя в тиски — но чересчур крепко. Пережал. Саймону теория понравилась.

— И как у него теперь характер? — поинтересовался он.

— Чудеснее не припомню, — улыбнулась я. — Таким я отца еще не видела. Но если срывается… спасайся, кто может. Топаз обожает, когда жизнь бьет ключом.

— О, наша дорогая Топаз! — засмеялся Коттон. — Сокровище, а не жена — для творческого человека. Особенно в разгар работы. И мистер Мортмейн это знает. Не будет ли зимой вам в замке скучновато? В лондонской квартире остается горничная. Приезжайте, когда вздумается. Вы уверены, что не хотите поступить в колледж?

— Уверена. Я хочу писать. Лучшего учителя, чем жизнь, не найдется ни в одном колледже.

Тут он со смехом сказал, что общаться со мной — сплошное удовольствие: иногда я по-взрослому мудра, иногда — по-детски наивна.

— Я бы лучше выучилась печатать. И стенографировать по-настоящему, — добавила я. — А тогда поступила бы секретарем к какому-нибудь литератору, пока сама не начну писать.

Он ответил, что Топаз найдет мне место.

Я знаю, Саймон оставил ей деньги на всех нас: якобы из желания оградить отца от ненужных забот. Он и в самом деле «покровитель», милостивый и щедрый.

— Если что-то понадобится, непременно напишите мне, — серьезно глядя в глаза, сказал Коттон. — Впрочем, я скоро вернусь.

— Интересно…

— Что — интересно?..

И почему я не держу язык за зубами! Просто долгие недели меня терзал страх: вдруг из-за Роуз и разбитого сердца Саймон передумает жить в Англии?

— Что гонит вас в Америку? Тоска по родным местам?

Он молчал. Долго. Я даже успела нафантазировать его окончательный переезд за океан и воцарение в Скоутни-Холле четы Фокс-Коттонов. «Наверное, это наша последняя встреча», — подумала я.

Как холодно! Меня пробрала дрожь.

Придвинувшись ближе, Саймон набросил на нас обоих отцовский плед.

— Я, правда, вернусь, — произнес он. — Не могу бросить Скоутни.

Я ответила, что знаю, как нежно он любит поместье.

— Верно… Нежно. С нежной грустью. Так любят прекрасную умирающую женщину. Душа старинных особняков дольше и не живет.

Потом мы заговорили об осени. Саймон надеялся хоть мельком полюбоваться на нее в Новой Англии.

— Там это время года красивее? — спросила я.

— Нет. Просто не столь меланхолично. А в Англии большинство красот навевает грусть. Он рассеянно уставился вдаль, но тут же встрепенулся. Только не подумайте, будто мне сейчас тоскливо! С вами не соскучишься. Между прочим, это наша третья беседа у башни Вильмотт, знаете?

Мне ли не знать!

— Да, вроде бы, — как можно невозмутимее проронила я.

Видимо, разыграть невозмутимость не удалось — Саймон вдруг обнял меня за плечи. Тишина стала еще тише. Предзакатное солнце тянуло к нам прощальные лучи, будто благословляя… До конца своих дней не забуду тот безмолвный миг.

— Вот бы забрать вас в Америку, — сказал, наконец Коттон. — Поедете?

Шутит, решила я. А он повторил:

— Поедете со мной… Кассандра?

Странно он произнес мое имя… Я поняла: если соглашусь, Саймон предложит мне выйти за него замуж. И придется отказать. Правда, тогда я толком не понимала почему.

— С удовольствием бы поработала у вас секретарем, — стараясь контролировать голос, спокойно ответила я, — но сначала нужно подучиться. Да и отца в этом году надолго не оставишь.

Хороший получился отказ: незачем Коттону знать, что я догадалась о ходе его мыслей.

Увы! Судя по ответу Саймона, я напрасно радовалась своей находчивости.

— Мудрая маленькая ведунья, — тихо проговорил он.

И беседа, как ни в чем не бывало, перетекла в другое русло: автомобиль остается отцу… если понадобится, можно в любое время заглянуть в Скоутни… Я в основном молчала. Мои мысли крутились вокруг другого: вдруг я ошиблась? Ошиблась непоправимо?

Мы встали. Саймон плотно завернул меня в плед и попросил высунуть руку.

— Сегодня не зеленая! — Он с улыбкой сжал мои пальцы.

— Саймон, знаете, — запинаясь, начала я, — мне бы очень хотелось посмотреть Америку. Только при более благоприятных обстоятельствах.

Коттон медленно поцеловал мне ладонь.

— Я расскажу о них, когда вернусь. — И быстро зашагал вниз по склону.

Вскоре на аллею выехал автомобиль. Налетевший порыв ветра сорвал с деревьев жухлую листву и метнул ему вслед — сухое шелестящее облако словно пыталось догнать Саймона Коттона.

Я поступила правильно. Он не хотел на мне жениться. Просто поддался секундному порыву, как тогда с поцелуем в день летнего солнцестояния. Опять смесь глубокой симпатии ко мне и тоски по Роуз.

Такова участь отражения в игре «зеркало», в которую все мы играли… Роуз с Саймоном, Саймон со мной, я со Стивеном, а Стивен, вероятно, с противной Ледой Фокс-Коттон. Скверная игра. В ней ранишь своего напарника по-настоящему. Наверное, и Леда страдает. Правда, до ее мучений мне нет дела.

Господи, ну почему Саймон до сих пор любит Роуз? Ведь с ней у него так мало общего, а со мной — так много! Душа рвется в Скоутни. С радостью помчалась бы вслед за машиной с криком: «Согласна, согласна!» Всего несколько часов назад я горевала, что ничего для него не значу, — и вдруг вот она, мечта! Сама плывет в руки.

Конечно, со мной он был бы… доволен жизнью. Только этого недостаточно. Не скромным «довольством» хотела я его одарить.

День угасает. Мне почти не видно букв, пальцы окоченели. В прекрасной тетради, переплетенной в голубую кожу, осталась одна страничка; да мне больше и не понадобится. Я не собираюсь вести дневник дальше. Выросла. Неинтересно рассказывать о себе. Лишь из чувства долга сегодня дописала историю Роуз. И свою неожиданно завершила…

Господи, какой бред! Что я жалобно оплакиваю? Саймон жив-здоров, нам оставляют машину, квартиру! У Стивена тоже небольшая квартирка в Лондоне. Он так удачно прошелся с козами перед камерой, что в следующей картине ему доверили роль со словами. Если я остановлюсь в квартире Коттонов, то смогу иногда с ним гулять. Буду к нему очень очень добра — строго по-сестрински, конечно. Нас ждет чудесная зима! Тем более отец так весел. Или же бодряще свиреп. Кроме того, на свете тысячи людей, о которых можно написать, а главное, они — не я…

Бесполезно делать вид, будто я не плачу, потому что я… плачу.

Ну вот, вытерла глаза. Уже лучше.

Вероятно, размеренная семейная жизнь — и правда, тоска зеленая.

Опять лжешь! Это рай, седьмое небо!

Осталась половина странички. Может, исписать ее «Люблю, люблю, люблю»? Как отец гуляющими зайчиками. Пожалуй, не стоит. Даже разбитое сердце — не повод впустую тратить хорошую бумагу.

В кухне горит свет. Сегодня вечером я понежусь в ванне у очага, поставлю пластинку… Впрочем, музыка уже играет. Топаз включила граммофон на полную громкость (возвращает отца с небес на землю — иначе его к чаю не дозовешься). Издалека слушать приятно. Стравинский. «Колыбельная» из «Жар-птицы». Музыка будто спрашивает: «Куда идти? И чем заняться?»

Иди-ка, милочка, пить чай — год назад ты такого не пила. Жизнь теперь намного лучше.

Над полями клубится туман. Почему летом туман кажется романтичным, а осенью наводит тоску? И в день летнего солнцестояния поднимался туман, и когда мы ехали навстречу солнцу…

Саймон обещал вернуться.

Вот и закончилась страница. Место осталось лишь на полях.

Я люблю тебя. Люблю. Люблю.