Я захватываю замок - - Страница 74

Попыталась связаться с мамой. Тишина. Попыталась молиться. Снова ничего. Тогда я обратилась ко всем, «кто бы меня ни слышал». К утреннему солнцу. К природе — то есть к пшеничному полю…

В конце концов, решила кинуть монетку.

Внезапно в комнату влетел Томас: оказывается, отец намеревается ехать в Скоутни, не дожидаясь завтрака. Словом, вот-вот умчится. И мне тут же захотелось осуществить наш план! Да, отступать нельзя!

Через открытое окно слышался писк насоса — отец подкачивал шины.

— Поздно, — мрачно проронил Томас. — На сегодня пролет.

— А это мы еще посмотрим! — ответила я. — Теперь уходи, только незаметно. Проберешься по стене, спустишься через башню у ворот на улицу — и бегом к насыпи. Спрячешься за башней Вильмотт. Я тебя позову, так что стой наготове. Давай же, скорей!

Брат умчался, а я поспешила во двор: якобы беспокоюсь, что отец уходит, не позавтракав.

— Меня накормят в Скоутни, — беспечно отозвался он.

Тогда я завела разговор о велосипеде. Предложила его помыть, заметила, что неплохо бы поменять колеса…

— Давай подкачаю заднее покрепче! — Возня с насосом затевалась ради Томаса: чтобы взбежать на насыпь, нужно время.

Передавая велосипед отцу, я небрежно обронила:

— Не поднимешься на минутку в башню Вильмотт? Расскажешь кому-нибудь в Скоутни, что там делается.

— Последний ливень бед натворил, да? — проворчал отец.

— Увидишь. Есть кое-какие изменения. Не то чтобы много… — как можно правдивее ответила я.

Перейдя через мост, мы двинулись вверх по склону насыпи.

— Какое синее сегодня небо! Нечасто увидишь такое над Англией, — заметил отец. — Интересно, агент Саймона имеет право делать в башне ремонт?

Он продолжал, как ни в чем не бывало дружелюбно болтать. Все мои дурные предчувствия медленно, но верно отступали. Жребий был брошен.

— Нет, правда, надо бы почаще сюда заглядывать, — сказал отец, поднимаясь за мной по внешней лестнице.

Я отворила тяжелую дубовую дверь и отошла в сторону, пропуская его внутрь. Он спустился вниз и, растерянно моргая, крикнул:

— После света почти ничего не вижу! Эй, вы тут ночевали, что ли?

— Да так, кое-кому предстоит заночевать… — неопределенно ответила я и быстро добавила: — Поднимись-ка немного по каменной лестнице!

— О-о-о, еще сильнее раскрошилась, да? — Отец нырнул под арку и полез вверх по ступеням.

Тем временем из-за башни подкрался Томас и по моему кивку в мгновение ока подлетел к дверям. В четыре руки мы вытянули лестницу наружу.

— Кассандра! — закричал отец. — Иди сюда! Что ты имела в виду? Где повреждения? Покажи!

— Не отвечай, пока он не подойдет, — прошипел брат.

Отец позвал меня еще раз и, не дождавшись отклика, спустя несколько секунд пришел обратно.

— Я тебя звал, ты разве не слышала? — запрокинув голову, спросил он. — Привет, Томас! Почему ты не в школе?

Мы молча смотрели на него сверху вниз. Без лестницы расстояние до дна отчего-то казалось больше; вздымающееся вокруг отца каменное кольцо стен действительно напоминало темницу. Сам отец странным образом «укоротился»: будто ничего у него нет, кроме лица, плеч и ног.

— В чем дело? Вы что, языки проглотили?! — закричал он.

Ужасно… Как бы поделикатнее объяснить, что с ним приключилось? Наконец я вымучила:

— Папа, оглядись-ка! Это… э-э-э… в некотором роде сюрприз!

На старую железную кровать мы перенесли матрац с постели под балдахином и, конечно, одеяла с подушками. На деревянном столе аппетитно лежали новые канцелярские принадлежности, а вместо пресс-папье — камни. Мы даже перетащили из кухни кресло.

— В клозете вода и умывальные принадлежности! — крикнула я (вот и снова пригодился мой кувшин с тазиком). — Мы ободрали плющ с нижних бойниц, так что света должно хватать. На ночь принесем фонарь! В корзинке будем спускать всякую вкусную еду, мы купили термос…

Язык прилип у меня к гортани, такое жуткое выражение исказило лицо отца. Он только заметил исчезновение лестницы.

— Великий боже! — начал отец… и, плюхнувшись на кровать, громко расхохотался.

Он хохотал и хохотал, безостановочно. Я даже испугалась: вдруг задохнется?

— Ох, Томас, — зашептала я, — может, мы подтолкнули его сознание не в ту сторону?

Отец вытер глаза.

— Милые мои, любимые дети! — сказал он, наконец. — Кассандра, ты… Сколько тебе? Семнадцать? Восемнадцать? Или восемь? Немедленно спускайте лестницу.

— Томас, ну скажи хоть что-то, — прошипела я.

Брат, откашлявшись, медленно и четко произнес:

— Папа, мы считаем, тебе пора взяться за работу — в первую очередь ради себя самого. Вынужденное заключение поможет тебе сосредоточиться и вообще пойдет на пользу. Уверяю, мы долго обдумывали этот вопрос и действуем, согласно психоаналитическим…

— Лестницу! — взревел отец.

Его разъярил академический тон и солидная речь Томаса.

— Спорить бесполезно, — спокойно ответил брат. — Располагайся, не будем тебе мешать. Когда принесем обед, скажешь, что нужно для работы: книги, бумаги…

— Не смейте уходить! — Голос отца жалко сорвался.

— Пожалуйста, не надрывай горло криками о помощи! — торопливо воскликнула я. — Тут на много миль никого, кроме нас. Это эксперимент, давай попробуем!

— Вы, ненормальные… — снова заговорил взбешенный отец.

— Предупреждаю, — шепнул мне на ухо Томас, — все закончится перебранкой. Лучше скорее его запереть.

Собственно, отец уже и начал браниться. Я отошла назад, брат захлопнул дверь.

— Обед в час! — ободряюще крикнула я.

Мы закрыли дверь на ключ и задвинули засов — для психологического эффекта; вскарабкаться наверх отец при всем желании не сумел бы. На насыпи его вопли звучали удивительно глухо, а у моста их совсем не было слышно.

— Как думаешь, выдохся? — спросила я.

Томас немного поднялся вверх по склону.

— Нет, еще слышу. Просто звук глушит башня.

Я оглянулась.

— Ох, Томас, вдруг это безрассудство?

— Ничего подобного! — весело отозвался брат. — Даже перемена атмосферы может пойти ему на пользу.

— Но запереть его внутри… — расстроенно пробормотала я. — Башню ведь прежде использовали как темницу. Заточили собственного отца!

— В том-то и соль, верно? Нет, я, конечно, не так подкован в психологических штучках, как ты… По-моему, главное здесь вот что: осознание, что его не выпустят, пока он не начнет работать.

— Чепуха! — фыркнула я. — Без психологического настроя изнутри у него вообще ничего не получится. Творческое мышление под замок не посадишь.

— Почему бы и нет? — парировал Томас. — Сколько лет это творческое мышление разгуливало на свободе, палец о палец не ударяя. Посмотрим, как подействует на него «замок».

Дома мы сели завтракать. Жалко, что отец не перехватил ни крошки перед походом в башню! Ничего, скоро мы с лихвой возместим ему это голодное утро.

После завтрака я написала письмо в школу: якобы Томас заболел и несколько дней его не будет; потом заправила постели. Брат великодушно вытер пыль.

— Эй! Гляди-ка! — вдруг крикнул он.

На туалетном столике в спальне отца лежал ключ от караульни.

— Давай сходим, посмотрим списки, о которых ты рассказывала, — предложил Томас.

По пути наверх я с сомнением проговорила:

— Томас, это похоже на шпионаж…

— Он самый и есть! — отозвался брат, отпирая караульню.

Мне стало страшно и стыдно. По комнате, казалось, носился дух отца, разъяренный нежданным вторжением. В южные окна бил яркий солнечный свет, озаряя прикрепленные к полкам комиксы; на столе негромко тикали мамины часы. Списки исчезли, ящики были заперты. Найти ничего не удалось. Слава богу! Обыск комнаты, по-моему, еще хуже, чем заточение отца в башню.

Томас остался читать комиксы, а я занялась обедом. Сложив в корзинку термос с супом, куриный салат, клубнику со сливками и сигару (девять пенсов!), в час дня мы отправились на насыпь.

— Я вот думаю, стоит ли его баловать такими деликатесами? — сказал по дороге брат. — Хлеб и вода намного лучше воссоздают тюремную атмосферу.