Вино богов - Барнс Джон Аллен - Страница 32

Но тут же, прямо на глазах у короля и премьер-министра, чешуйки на коже Мортис побледнели и растаяли, словно их никогда не было в помине. Синева на коже сменилась бледностью, а потом кожа колдуньи порозовела. Желтые, как у старой собаки, клыки сначала побелели, а потом уменьшились и стали обычными зубами. Черты лица Мортис продолжали меняться. Опали торчащие скулы, смягчился заостренный подбородок…

Король в ужасе и изумлении дико закричал. Через мгновение у него за спиной послышался негромкий стон Седрика.

На кровати лежала мертвая женщина — вылитая королева, покойная супруга короля Бонифация, которая умерла, рожая Аматуса.

— Что же это значит? — с трудом вымолвил Бонифаций, пытаясь на ощупь отыскать стул — у него подкашивались ноги.

— Как вы давно и верно догадывались, ваше величество, в Королевство пришла сказка, так и раньше нередко случалось. И мы находимся внутри этой сказки, — пояснил Кособокий. — Мне лично довелось поучаствовать… скажем так, не в одной сказке, и если позволите, я не стану говорить больше этого. Это происшествие либо крайне важно для сказки, либо является событием, всего лишь достойным упоминания в ней. Что же касается того, каким образом в сказку угодила она… Знайте же, ваше величество, мы явились в Королевство, дабы стать Спутниками вашего сына, но мы пришли из разных мест и не в одно и то же время.

— Но ведь я похоронил ее! — воскликнул король. — Седрик тому свидетель, он видел, как ее опустили в могилу!

— Но кто скажет, что вы увидите теперь, если разроете ее могилу? Поэтому лучше бы ее не разрывать, — вздохнул Кособокий. — Более того, кто может сказать, как это случилось, что вашему сыну удалось отведать Вина Богов? Ведь по идее, это не должно было случиться. Если в такой сказке, которая творится у вас на глазах, ничто не может происходить просто так, без смысла, стало быть, в этом и есть смысл. И с какой стати вам думать, что случившееся с принцем произошло ради вашего или его блага? Да и ради чьего-либо блага вообще?

Наступят времена, когда из мира почти уйдет магия, и тогда с вампирами можно будет разделаться с помощью скрещенных палочек или освященной воды, когда обо всем, о чем мы с вами говорим сейчас, можно будет преспокойно рассуждать как при свете дня, так и в кромешной тьме, без опасений навлечь на себя пришествие темных сил. Тогда мудрецы станут спорить о том, почему вообще в мире существуют боль и страдания, и они изрекут множество глупых мыслей, но и немало мудрых. Но разве нам достаточно сказать: «Вот так случилось несчастье», — и этим ограничиться? Ведь пока мы не принадлежим древности, мы не принадлежим и тем временам, когда утрачен смысл жизни, и временам, когда даже сказки утратили смысл.

Мы явились из разных мест, чтобы стать Спутниками принца, но не все из нас стали Спутниками по одной и той же причине. Не спрашивайте меня, почему я выбрал этот путь. Я этого не знаю. Не спрашивайте меня о Психее, потому что если я скажу вам об этом, у меня от боли разорвется сердце. Не спрашивайте меня о Голиасе и Мортис, потому что какие бы цели они ни преследовали, они их уже достигли и ушли из жизни. Только поймите: они совсем не обязательно таковы, какими вы их себе представляете. Они могли бы действовать ради чьего-либо блага, но могли и не делать этого.

Так давайте же теперь отрубим ее голову, и набьем ее рот чесноком, и избавимся от нее, как подобает. Ибо, кем бы она ни была на самом деле, носила ли Мортис обличье вашей покойной королевы, или королева воистину вернулась, восстав из мертвых, а быть может, они обе являли собой отражение какого-то третьего существа, — эта женщина умерла, как вампирша, и ради спасения Королевства мы должны позаботиться о том, чтобы она сюда больше не возвратилась.

— Ты искренне печешься о благе Аматуса, — заметил Седрик, шагнув к Кособокому и намереваясь помочь ему. — Трудно ожидать такого поведения от человека, который не желал бы принцу добра.

Король Бонифаций отошел к балконной двери, приоткрыл одну створку и в задумчивости уставился на усыпанное звездами небо. Ни начальник стражи, ни премьер-министр не осмелились окликнуть короля и позвать, чтобы он присоединился к ним.

— Не могу утверждать, что я не желаю принцу добра. У меня есть долг, и я обязан ему следовать. Но ведь вы знаете: когда он был маленький, он часто пугался меня. Я слышал, как вы говорили, сердясь на меня за то, что я мучил какую-нибудь тварь перед тем, как прикончить ее, что надеетесь на то, что принц Аматус не переймет у меня такую жестокость.

Седрик ухватил Мортис — или королеву — за волосы и, приподняв ее голову, запрокинул, чтобы открыть шею для удара Кособокого.

— Не знал, что ты это слышал, — несколько смущенно проговорил Седрик. — Надеюсь, это вас не обидело? Не задело ваши чувства?

— Мне неведомы чувства, которые могли бы быть задеты такими высказываниями, — отозвался Кособокий и вытащил из-за спины огромный топор. Седрик еще сильнее потянул голову за волосы и закрыл лицо полой плаща — он ждал, что кровь брызнет фонтаном.

Но крови не оказалось. Топор со свистом рассек воздух, руки премьер-министра напряглись, но тут же обмякли. Он открыл глаза. В его руках была голова, которую он по-прежнему держал за волосы. Седрик обернулся, чтобы взять чеснок…

И тут все они вскрикнули — даже Кособокий, потому что тело, из которого не вытекло ни капли крови, кроме той, что хлынула из раны, произведенной забитой в грудь вампирши осиновым колом, и уже запеклась, стало съеживаться и морщиться, словно яблоко под жарким солнцем, но гораздо быстрее. Вскоре на кровати лежала мумия. Премьер-министр задохнулся от изумления: и голова, которую он держал за волосы, тоже на глазах старилась, сохла и через пару мгновений рассыпалась в прах у его ног, а в его руках остался только пучок волос.

— Что ж, — проговорил Кособокий после долгого молчания. — Полагаю, нам придется завернуть в простыню все, что от нее осталось, а этот прах смести с пола и потом все вместе сжечь в камине. Надо будет извиниться перед леди Каллиопой за то, что пришлось сжечь ее простыню.

Так они и сделали — быстро и без разговоров. Когда в камине уже догорали последние пригоршни праха, Кособокий встал, молча взял короля Бонифация под руку, и они вместе вышли из спальни Каллиопы.

Седрик не пошел за ними, но на следующий день путем тайных допросов выяснил, что многие горожане, засидевшиеся за работой допоздна или начавшие трудиться рано поутру — молочники, зеленщики, шлюхи, пьяницы, поэты и прочие, — видели, как король и начальник стражи шли вдвоем по темному городу и разговаривали. Порой головы их склонялись друг к другу, и король смеялся так, словно они с начальником стражи были старыми добрыми товарищами, а случалось, они отворачивались друг от друга и говорили, поджав губы, будто еле переносили общество друг друга. Однако о чем они разговаривали — этого никто не слышал.

Так что, увы, что за слова сказали они друг другу в ту ночь и почему вернулись в замок только тогда, когда лучи рассветного солнца позолотили верхушки башен, должно остаться за пределами сказки.

ЧАСТЬ III

НЕСОКРУШИМЫЙ ГЕРОЙ

Глава 1

ГОДЫ И СПЛЕТНИ ИДУТ СВОЕЙ ЧЕРЕДОЙ. НЕПРИЯТНЫЙ РАЗГОВОР В ПРЕКРАСНЫЙ ДЕНЬ

Знал кто-то наверняка, как на принце сказывалось «проклятие», или не знал — хотя многие с пеной у рта утверждали, что им доподлинно известно, и готовы были биться об заклад в любом кабачке или таверне с теми, кто готов был выслушать их объяснения, — но вроде бы на обстановке в Королевстве частичная половинчатость принца никак не сказывалась. Вернее, если и сказывалась, то скорее положительно. Подданным Бонифация Аматус нравился. Те, кому довелось послушать, как принц выступает перед собраниями гильдий, группами горожан, обществами и братствами, представителями различных конфессий, с восторгом расписывали свои впечатления и поражались тому, как Аматус умен и красноречив, хотя состоит из одной половинки, а в дополнение к ней имеет еще ступню и глаз, которые существуют как бы сами по себе.