Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Тройка по физике - Шейнин Лев Романович - Страница 2


2
Изменить размер шрифта:

Вот почему мне хочется повторить, что всякий раз, сталкиваясь с такими обстоятельствами и с такими человеческими характерами, я думал о том, как ошибочно распространённое мнение, что криминалисту будто бы приходится иметь дело только с отбросами общества.

Скажу больше: мне приходилось несколько раз наблюдать обвиняемых, моральный облик которых при всём том, что они действительно совершили, был не ниже морального облика их следователей, обвинителей и судей, а иногда, к нашей общей беде, в чём-то и выше…

Старый работник МУРа Николай Филиппович Осипов, выезжавший со мной в связи с самоубийством Юрия Колесова на место происшествия, потом, когда мы разобрались с обстоятельствами этого дела, сказал мне:

— Конечно, дружище, если подойти формально к этому делу, то всё-таки мальчик погиб, и можно, при желании, привлечь его отца к ответственности. По крайней мере, никто не упрекнёт нашего брата в “гнилом либерализме”. Но по существу это будет несправедливо, и мы лишь умножим одно несчастье другим.

Я согласился с Осиповьм, потому что, в свою очередь, считал, что подлинного, а не формального состава преступления, предусмотренного в то время 141?й статьёй, в данном случае, нет, хотя поступок, совершённый Николаем Колесовым, заслуживал безусловного порицания. С другой стороны, как мне казалось, он достаточно наказан тем, что случилось и что будет преследовать его до последнего вздоха.

К моему огорчению, эта точка зрения была принята не всеми. Дирекция школы, в которой учился Юра, прислала в прокуратуру большое письмо, в котором требовала привлечения Колесова к строжайшей ответственности и устройства показательного процесса над ним.

Письмо это было, как водится, написано с тем ложно-гражданским пафосом, за которым иногда скрываются самая подлая перестраховка и стремление на всякий случай “быть большим католиком, чем папа римский”.

С другой стороны, позиция авторов этого письма как бы опиралась на фактические обстоятельства дела, говорившие против Николая Колесова и при определённом освещении прямо поддерживавшие эту позицию.

Пришлось выдержать бой. Один из прокуроров решительно поддержал точку зрения школы.

— Это не беллетристика и либеральные штучки, — сердито опровергал он наши доводы, даже не желая как следует вникнуть в их существо. — Он сына порол? Порол. Сын из-за этого повесился? Повесился. Чего вам ещё нужно? Какой тут ещё может быть разговор?

— Разговор очень существенный, — возражали мы с Осиповым. — Если бы Колесов был отцом-извергом и систематически истязал парнишку, могла бы идти речь о его уголовной ответственности. Но ведь в данном случае установлено, что он впервые выпорол сына и сделал это в состоянии аффекта, горячо любя своего ребёнка и полагая, пусть ошибочно, что такая мера наказания приведёт к тому, что мальчик станет лучше учиться. Как же можно это забывать и не принимать во внимание?

— Факт остаётся фактом! — стоял на своём прокурор. — Закон есть закон, и нечего тут разводить сантименты. Дирекция школы права — Колесова надо судить!

Не могу не вспомнить, что несколькими годами позже мне пришлось выдержать бой с тем же прокурором по делу, о котором вероятно теперь помнят старые рабочие-коммунисты Трёхгорной мануфактуры.

В тот год был принят Указ об уголовной ответственности за мелкие хищения на производстве. И вот вскоре после опубликования этого указа в Краснопресненском районе города Москвы было возбуждено уголовное дело против одной пожилой работницы Трёхгорки, которая много лет проработала на этой фабрике и была задержана в проходной с куском так называемого лоскута — отхода от рулона ткани. Об этом был составлен акт, и пожилую работницу привлекли к уголовной ответственности. Весь коллектив Трёхгорки встал на её защиту, потому что все знали её как честную и старую работницу. А тот кусок лоскута, который она взяла, не представлял никакой ценности и, как объясняла эта пожилая женщина, она вынесла его, чтобы использовать как половую тряпку. Муж этой женщины погиб на фронте.

К чести парторганизации и фабкома Трёхгорки, они обратились в городскую прокуратуру с ходатайством о прекращении этого дела. В этом ходатайстве им было отказано. Тогда они обратились в следственный отдел Прокуратуры Союза, и я, ознакомившись с этим удивительным делом, тут же вынес постановление о его прекращении.

Через несколько дней районный прокурор, возбудивший это дело, принёс жалобу на моё постановление. Эту жалобу рассматривал тот же прокурор, который в своё время требовал привлечения Колесова к ответственности.

— Вы что, не понимаете, что такой либерализм срывает реализацию важнейшего указа? — гремел он. — Как можно прекращать такое дело?! Это же политическая слепота!

Слушая эти крики, я с горечью подумал, что в технике придуманы приспособления, которые американцы называют “защита от дурака”, а вот в нашем деле таких приспособлений, к сожалению, нет…

Я не называю фамилию этого прокурора лишь потому, что он вовсе не был извергом, как это может показаться читателям. Скажу больше — он был по-своему честным человеком и искренне верил в то, что его позиция “политически правильна”. Он просто слишком дорожил своим местом и относился к числу тех ограниченных людей, которые не в состоянии увидеть за буквой закона его подлинный и живой смысл. Свойственная этому человеку “душевная недостаточность” являлась, как говорят врачи, “противопоказанием” его работе в прокуратуре, что в конце концов и было понято — он был освобождён от своего поста.

К счастью, на оперативном совещании, на которое прокурор вынес этот вопрос, товарищи поддержали меня, и прекращение дела пожилой работницы Трёхгорки было оставлено в силе.

Возвращаюсь, однако, к делу Колесова. Следствие подходило к концу. Были допрошены все возможные свидетели и выяснены все возможные подробности. Гибель сына образовала почти пропасть между его матерью и отцом. Мария Петровна — так звали жену Колесова — не могла простить мужу случившегося и считала, что он повинен в этой страшной беде. В то же время, любя мужа, она мучительно пыталась скрыть от него всё, что она думает и чувствует в связи с этим несчастьем.

Николай Сергеевич, в свою очередь, старался реже бывать дома — ему было страшно оставаться наедине с женой.

Продолжая добиваться своего ареста, он однажды сказал:

— Да поймите же, что я больше не могу так жить, не могу Маше в глаза глядеть!.. И самое страшное — когда мы остаемся вдвоём…

Не выдержав, он заплакал — заплакал совсем по-детски, всхлипывая и вздрагивая плечами. Горе окончательно сломило этого добродушного и крепкого человека, который лишь теперь осознал недопустимость той формы наказания, которому он подверг своего сынишку.

Колесов вырос в крестьянской семье, и в детстве его не раз порол отец за всякие мальчишеские шалости и провинности.

— У нас в деревне на это смотрели просто, — рассказывал он. — Мне и в голову не могло прийти, что на Юру это так подействует. Я ведь его без памяти любил… И Маша тогда кричала: “Не смей, Николай, оставь его!..” И даже из квартиры убежала. А я словно осатанел… И по-дурацки считал, что доброе дело делаю, что отец должен быть строгим, чтобы сына хорошо воспитать… Вот и воспитал — всех троих погубил: и его, и Машеньку, и себя!..

Теперь Колосов, чтобы поменьше бывать дома, оставался работать на вторую смену.

В коллективе чутко отнеслись к нему, и товарищи по работе старались, чтобы он не оставался один, наедине со своим горем.

Он страшно изменился за те несколько дней, которые заняло следствие по этому делу. Его широкое и доброе крестьянское лицо резко осунулось и постарело. Изменилась даже его походка — теперь он ходил как-то неуверенно, как бы не очень твёрдо владея ногами и заметно сутулясь. Иногда он вдруг останавливался на полуслове, о чём-то задумавшись и уставившись каким-то отсутствующим взглядом вдаль. Потом, вздрогнув, тихо спрашивал:

— Так вот, о чём у нас был разговор? Извините, у меня что-то с головой… Я ведь все эти дни заснуть не могу…