Миллион открытых дверей - Барнс Джон Аллен - Страница 9

Я не был уверен, но проверять не хотелось, а показалось мне, что парень был одним из тех, с кем мы дрались в тот вечер, когда погиб Рембо.

На обратном пути я вдруг решил, что меня оскорбили. Я выхватил нож и прикончил обидчика без предупреждения — просто перерезал ему горло, и все. В принципе это не запрещено. Легче мне от этого не стало, поэтому чуть позже я уколол нейропарализатором в почки еще одного юнца, который, как мне показалось, скорчил мне рожу. Когда он падал, я успел ему еще и по морде съездить. Но даже это не оскорбило его дружков настолько, чтобы они смогли преодолеть испуг (наверное, видок у меня был очень даже грозный при том, в каком я пребывал настроении), поэтому я прирезал еще пару-тройку трусов, а потом остальные дали стрекача. Гнаться за ними — это было бы ne gens, и потому я остался без драки, которая позволила бы мне спустить пар и после которой я мог бы оказаться на больничной койке.

Стоя на улице, я пытался придумать какой-нибудь план действий. Всего шесть лет назад, до того, как появилась спрингер-транспортировка и все, что проистекло из ее появления, мне бы не пришлось особо ломать голову над тем, как быть: я мог покончить с собой, а мог наняться на один из кораблей, которые отправлялись с Уилсона примерно каждые десять стандартных лет.

Теперь никаких кораблей не было. Для большинства людей это означало, что остается только самоубийство. Но не для меня — я так решил. Я позвонил Аймерику, когда прошел шесть кварталов от «Антрепота».

Он сказал, что не против того, чтобы я отправился с ним, и даже, пожалуй, был благодарен. Он дал мне другой номер для связи.

Позвонив по этому номеру, я дал распоряжение упаковать все, что находилось в моей квартире, закрыть мои банковские счета, уплатить по счетам и всякое такое прочее. Меня заверили в том, что самому мне не нужно делать положительно ничего. На следующий день я мог просто-напросто выйти из своей квартиры и добраться до Посольства. Они были даже готовы мое стираное белье из прачечной забрать. Еще мне напомнили о том, что отбытие назначено на семнадцать часов.

Я поблагодарил за заботу и завел часы на шестнадцать ноль-ноль (часа должно было хватить для того, чтобы подействовала антипохмельная таблетка), зашел в ближайший к Посольству кабак и принялся старательно напиваться, чем занимался весь день до шестнадцати ноль-ноль. Таблетку я проглотил вовремя и в Посольство прибыл свеженьким. Видимо, просто на всякий случай мне вкатили еще и антиалкогольную инъекцию — уж не знаю, что они там вкалывают от алкоголя, но это вещество с моим похмельем не поцапалось — привели в полный порядок. Чувствовал я себя, как загулявший и перепачкавшийся котенок, которого нашла и вылизала мамаша-кошка.

По пути я все рассказал Аймерику о Гарсенде. Биерис принялась меня уговаривать. Она твердила, что Гарсенда, дескать, еще просто ребенок и развлекается, как положено ребенку, а Аймерик говорил, что еще не поздно отказаться, потому мне ничего не оставалось, как только сказать им, что я и вправду безумно хочу отправиться с ними.

Словом, отделался. Голова у меня немилосердно болела, ослепительно желтый свет только прибавлял боли. Теперь, когда я протрезвел, я вдруг понял, что весь день ничего не ел.

— Короче говоря, я намереваюсь вычеркнуть из свой жизни два стандартных года. Ну и что? Я все равно собирался покончить с собой. По крайней мере там будет совсем не так, как в Ну Оккитане.

— Это точно, — согласился Аймерик.

Биерис прикусила губу.

— Жиро, мы знакомы с детства. Скажи мне правду. Ты действительно выбираешь между поездкой и самоубийством?

Более оскорбленным я себя еще никогда в жизни не чувствовал.

— Enseingnamen обязывает, — ответил я. — Ведь произошло грубейшее нарушение законов finamor…

Биерис обернулась, посмотрела на Аймерика и покачала головой. Почему-то в это мгновение она показалась мне намного старше, хотя передо мной была та же самая улыбчивая каштановолосая красавица, которая так давно была моей закадычной подругой.

— Думаю, он это серьезно… — проговорила Биерис.

Аймерик кивнул.

— Не сомневаюсь. Мы оба слишком давно его знаем. Ну что, позволим ему сделать это?

— Вы мне ничего не позволяете, — заметил я. — Вы меня благородно пригласили, и я желаю принять ваше приглашение.

Аймерик вздохнул и отбросил от лица пряди длинных, до плеча, волос.

— И я, безусловно, не стану тебя отговаривать. Ладно, будь что будет. Ты, Жиро, toszet неглупый, пока дело не доходит до donzelha, и ты мне можешь пригодиться. Но я должен тебя честно предупредить: если Каледония по сей день такая, какой я ее запомнил, будет очень много случаев, когда ты пожалеешь о том, что не остался дома и не покончил с собой.

Пожалуй, было что-то в том, как это было сказано, такое, что заставило меня спросить:

— Ну что там такого может быть ужасного? Что такого в каких-то неудобствах и передрягах в сравнении с растоптанной любовью?

Он ничего не ответил — отвернулся. Думаю, мои высказывания вызвали у него некоторое отвращение. Биерис одарила меня еще одним взволнованным и жалостливым взглядом и пошла за Аймериком.

В назначенное время мы просто вошли в кабину спрингера — так, как будто это была самая обычная кабина. Ничего особенного не произошло — мы как бы ушли от одной кучки скучающих посольских клерков и вышли к другой такой же кучке. Я ощутил, что пол как бы сильнее надавил мне на ступни, а все тело потянуло книзу, а в остальном же впечатление было такое, словно я просто перешел в другую комнату.

Аймерик покачнулся, как будто его ударили в живот. Биерис мне пришлось поддержать. Ее пару раз вырвало, и только потом она пришла в себя окончательно. Судя по тому, как они оба смотрели на меня, продемонстрировавшего явный иммунитет к побочным эффектам спрингер-транспортировки мне показалось, что они жалеют о том, что я не остался дома и не покончил с собой.

— Добро пожаловать в Каледонию, — поприветствовал нас высокий пожилой мужчина. — Я — посол Шэн. Кто из вас Амброуз Каррузерс?

— Уж если кому так называться, — сказал Аймерик, — так это мне. Но я предпочитаю свое оккитанское имя — Аймерик де Санья Марсао. Это Биерис Реал и Жиро Леонес, мои личные помощники.

Шэн кивнул.

— Рад знакомству. Боюсь, персонала и пространства у нас тут маловато — это здание мы соорудили за последние сорок восемь часов, и тут еще многое, очень многое предстоит сделать. Поэтому я предлагаю вам сразу же отправиться в ваши новые квартиры, а багаж мы вам перешлем, как только он прибудет. Мне очень жаль, что мы не можем оказать вам подобающего гостеприимства, но наши переговоры с правительством Каледонии относительно снабжения Посольства заморожены.

— Вы хотите сказать, что они хотят вас в этом обвинить либо хотят вынудить вас работать на них.

Посол кивнул.

Я надеялся, что все, о чем они говорят, просто-напросто некая тактичная форма и что то, чего они на самом деле хотят, выплывет в ходе обсуждения. Но неужели они на самом деле хотят именно этого?

— Наверняка. И не удивляйтесь, если они сунут вам взятку уже после того, как сделка будет заключена. Любая сумма, превышающая две сотни утилей, считается большой и может быть сочтена взяткой.

— Пожалуй, вы тут будете просто бесценны для нас.

— В Каледонии нет ничего бесценного. Это единственное место на всех планетах Тысячи Цивилизаций, где у всего, положительно у всего есть точная цена.

Аймерик, говоря это, улыбался. Шэн рассмеялся и кивнул. Мы с Биерис были не на шутку озадачены.

Мы перешли в соседнюю комнату, где несколько посольских служащих выдали нам длинные, до колена, теплые парки с прозрачными масками. Наверное, это следовало расценить как некое предупреждение, но ничто не могло на самом деле подготовить к тому, что ждало нас за порогом Посольства.

Мы оказались как бы в криогенной аэродинамической трубе. Вода, попадая мне на бороду и усы, мгновенно замерзала.

Я понял, для чего предназначена маска, и опустил ее, но до этого успел пару раз вдохнуть пропахшего хлором и обжигающего легкие воздуха. Ветер ударил мне в грудь с такой силой, словно меня ткнули бревном.