Миллион открытых дверей - Барнс Джон Аллен - Страница 29

Ну а на самом деле я так думаю, что гораздо более серьезно то, что многие из этих дикарей, представительницы которых совершенно заслуженно не получили ничего при проведении соревнования, выиграть в котором попросту не могли, не владея литературным стилем, не обладая нужными свойствами характера (о enseingnamen я не говорю — ее у них попросту нет! ), теперь делают вид, что выигрывать-то было нечего, и потешаются над победительницами! Для них нет ничего святого, у них нет ни капли стыда, они вытворяют любые безобразия, какие пожелают, а их несчастная совесть либо давно умерла, либо пребывает в бессознательном состоянии. Исо уже стала позволять себе более глубокие декольте и предпочитает (что вполне естественно — ты же помнишь ее цветовые пристрастия) все светло-сиреневое. Ну а девицы-межзвездницы рядятся в платья таких же оттенков, но при этом выставляют напоказ голую грудь, утыканную безобразными колючками. Добавлю также, что парни-межзвездники уже начали разгуливать в облегающих штанах и ботинках почти таких же, как те, что ношу я, вот только штаны, снабжают жутким, мерзким украшением, о котором мне и рассказывать тебе противно — о, ну ладно, скажу все-таки: представь себе, они, мерзавцы эдакие, пришивают здоровенный, весьма натурального вида фаллос к заднице. Жиро, если ты мне друг, то ты должен не смеяться, а вскипеть от ярости.

Я удержался от смеха, но прийти в ярость так и не сумел.

Маркабру был настолько закоренелым поборником гетеросексуализма, что в постель с мужчиной не лег бы даже по дружбе и из любезности. Вот уж не знаю, каким образом межзвездники додумались до того, чем именно его можно так ужасно оскорбить, но я не мог отказать им в догадливости.

Я возобновил чтение письма.

…то ты должен не смеяться, а вскипеть от ярости.

Однако я с этим издевательством разобрался весьма радикально.

Я встретил четверых разряженных таким образом молодчиков на улице несколько дней назад и, хотя был без компании друзей, вызвал их всех на дуэль по очереди.

Их мой вызов почему-то обрадовал. С первыми двумя я управился легко — уделал как следует и спихнул в канаву. А оставшиеся двое трусов нарушили слово драться со мной по очереди и набросились на меня без предупреждения.

Ну, тут уж я не то что вскипел — я просто взорвался от ярости. Я с такой силой сжал край крышки стола, что костяшки пальцев побелели. Мой друг, оказывается, был в такой опасности, а меня не было там, чтобы поддержать его и разделить с ним славу победы в неравном бою? Да и сама позорная, бесчестная трусость такого нападения межзвездников… что же там такое творилось у меня на родине? И что я застану, когда вернусь?

Я перелистнул компьютерную страничку и стал читать дальше.

И тут меня не покинула enseingnamen. Я, естественно, был спокойнее и в большей готовности ко всему, нежели эти двое мерзавцев. Я заметил, что у того из них, что был слева и чуть ближе ко мне, на физиономии такие же характерные шрамы, как у нашего бедняги Рембо, из чего сделал вывод о том, что он неповоротлив, уязвим и наверняка его, как и Рембо, в свое время ранили и в другие места. Я решил начать с него. Трижды врезал ему как следует и закончил сильнейшим ударом в сердце. Он упал, так и не успев хотя бы прикоснуться ко мне.

Затем я схлестнулся с последним. Во время поединка я обзывал его как мог, и вот наконец он попятился, жутко побледнел, еле на ногах держась от страха, только и думая, наверное, о том, как бы удрать, но я прижал его к стене!

«Надеюсь, твой дружок уже подох, — сказал я, — и надеюсь, скоро ты последуешь за ним. Уверен, более грязный подонок еще никогда не попадал в ад». С этими словами я сделал выпад и выбил из его рук оружие — думаю, он его и держать-то толком не умел и уж тем более не имел ни капли enseingnamen — и принялся полосовать его. Наверное, я нанес ему с десяток ран и только потом сжалился и завершил истязание милосердным ударом. А пока я кромсал его, я, на потеху собравшихся зевак, заставлял его признаваться во всех самых тяжких грехах — от инцеста до мужеложства, орать детские песенки во всю мощь его легких. Зеваки рыдали от хохота. В конце концов этот подонок взмолился о пощаде, и тут у него из носа хлынула кровь и он начал задыхаться. В это время он уже лежал на земле, а я успел перерубить ему все главные сухожилия, так что он не смог бы ударить меня ни рукой, ни ногой. Перед тем как прикончить его, я его кастрировал — ну конечно, не по-настоящему — я отрубил его идиотский искусственный фаллос. Но заорал он при это весьма натурально — хвала конструкторам моего новенького парализатора. Прикончил я мерзавца, медленно пройдясь шпагой по его шее, после чего развернулся к зевакам и отвесил с десяток низких поклонов.

Не сомневаюсь, даже после того как его выпишут из больницы, он обнаружит, что у него осталось достаточное число психологических травм, и эти шрамы будут болеть еще много лет.

Ах, Жиро, после такой славной драки мне так захотелось напиться со старым другом или хотя бы поорать и похохотать всласть, чтобы отпраздновать победу! А ты при этом где? В шести с половиной световых годах отсюда, а вернешься только тогда, когда славное время правления Исо уже почти станет достоянием учебников истории! Честно признаюсь, дружище, я так расстроился, что чуть было не расплакался и не испортил впечатление от собственного триумфа.

Ну да ничего: хотя бы эти оскорбительные штаны исчезли с улиц за сутки. И еще я обращаю внимание на то, что очень многие межзвездники, завидев меня издали, спешат перейти на другую сторону улицы. Более дерзкие злопыхают — злятся из-за того, что один осел, их бесчестный дружок, действительно помер. Но ведь он должен был понимать, как рискованно вступать в драку? Правда, официально это происшествие было приписано неосторожному обращению с нейропарализатором, поэтому можно считать, что часть славы у меня отобрали. Тот же, которого я напоследок так помучил, как я понимаю, до сих пор в больнице и вряд ли скоро оправится.

Почти наверняка его еще несколько лет будут мучить припадки воспоминаний, Ну вот, я спустил пар и нахвастался вволю и пересказал тебе все последние новости. Осталось сделать последнее: потребовать, чтобы ты немедленно написал мне ответ и рассказал обо всем, что за последнее время произошло с Аймериком и нашим ангелочком Биерис!

С любовью, te salut.

Маркабру.

Я мысленно ощутил радость победы Маркабру. Он повел себя поистине великолепно. Более того, можно было считать, что он отомстил межзвездникам за Рембо, а поиздевавшись над последним из своих соперников, вполне основательно унизил этих подонков. Сердце у меня заныло от желания оказаться рядом с другом и разделить торжество победителя. Горло у меня сдавило от тоски.

Я задумался о том, что бы сказал мой новый знакомец Торвальд об этой драке и убийстве, не говоря уже о тех изощренных пытках, которым Маркабру подверг последнего соперника. Я решил, что разговоры на такие темы можно будет заводить только с подготовленными учащимися и что, пожалуй, пока стоит повременить с традиционным посвящением в тайны искусства фехтования на нейропарализаторных шпагах — а первый урок обычно состоял в том, чтобы «отрубить» учащемуся нос, а потом приживить, дабы новички научились не бояться.

Но на самом деле, обмозговывая прошлое, я подумал о том, что жизнь Рембо была бы более счастливой и долгой, если бы он сильнее страшился нейропарализатора или хотя бы выказывал больше страха…

Уж и не знаю, откуда у меня взялись такие странные мысли, но они вызвали у меня отвращение. Может быть, я просто позавидовал подвигам Маркабру, но скорее всего просто устал и стосковался по родине. Я покачал бокал с теплым прозрачным яблочным вином и понюхал его. Букет напомнил аромат цветов на наших полях, сладость ударила в нос. Но само вино при всем том оказалось сухим и терпким, совсем не приторным. Я решил, что надо не забыть, когда буду писать ответное письмо Маркабру, попросить его, чтобы он посоветовал Пертцу не побрезговать закупкой каледонских фруктовых вин — наверняка у нас они приобрели бы популярность и продавались бы за хорошую цену, независимо от стоимости доставки с помощью спрингера.