Миллион открытых дверей - Барнс Джон Аллен - Страница 11

— Великолепно, Брюс! Ты по-прежнему хорошо соображаешь!

Одолев подъем, вездеход затем проделал крутой короткий спуск. На какое-то мгновение фары озарили, как мне показалось, бездонную пропасть. Потом по днищу снова загрохотал гравий, и машина покатилась по скальному уступу на стенке ущелья.

Поскольку Аймерик и Брюс вели себя как ни в чем не бывало, я тоже решил не подавать виду, будто меня что-то тревожит. Я отвел взгляд от окна, чтобы посмотреть, как себя ведет Биерис. Биерис немыслимо выгнулась, пытаясь выглянуть в окно.

— Как думаешь, там глубоко? — шепотом спросила она.

— Non sai. Порядочно.

— Там каньон, — сообщил нам Брюс. — Длинный фьорд, на дне — морская вода, глубина — около восьмидесяти метров. Сейчас мы примерно в трех тысячах метров над водой, а надо подняться на семь тысяч триста, чтобы пробраться через Содомскую котловину. Все это безобразие — огромная трещина в скальной породе, образовавшаяся при падении астероида.

— Астероида? — испуганно переспросила Биерис и наклонилась вперед, к Брюсу.

Он встревоженно отвел взгляд от узкой дорожки, пляшущей в свете фар, и обернулся к Биерис.

— Яп. Но вы не бойтесь. В самом скором времени ничего такого не ожидается. Правда, этот упал не так давно. Ну, где-то лет тысячу стандартных назад. А вас, похоже, ребята, не больно-то просветили насчет того, что вы тут увидите?

— Совсем не просветили, — ответил я. — И что, вся планета такая?

Брюс расхохотался, к нему присоединился Аймерик.

— А вы весьма тактично выразили свои тревоги… Жро?

— Почти правильно. Два слога. Жи-ро.

— Жиро, — повторил Брюс, на этот раз правильно. — Но все-таки неудивительно, что вы так спокойны. Нет, Совет Рационализаторов желает, чтобы люди жили в Утилитопии — так, считают они, продуктивнее получается, и поэтому платят там весьма солидно за любую деятельность, вот только деятельности нет. Когда я решил заняться фермерством, я больших надежд не питал, но это была единственная работа, благодаря которой я мог бы поселиться на теплой стороне Оптимального хребта. Через горы мы перевалим еще только через два часа, но то, что вы увидите потом, вам понравится, так я думаю.

— А почему место назвали Содомской котловиной, если там, как вы говорите, симпатично?

— Наверное, для того, чтобы те из нас, кто желает там. обосноваться, знали, что мы проявляем иррациональную тягу к не правильным ценностям, — ответил Брюс. — Короче говоря, ступили на путь духовного разрушения.

Сказал он это скорее устало, нежели раздраженно.

— Ну а для тех, кому не терпится узнать, — сказала Биерис, — что же все-таки собой представляет то место, куда мы направляемся?

Аймерик кивнул, словно хотел поблагодарить за смену темы разговора.

— Тот горный хребет, который перерезает этот каньон и за которым находится Содомская котловина, пролегает вдоль восточного побережья Каледонии. По другую сторону от хребта: лежит котловина, посреди которой — соленое озеро. Это одно из самых теплых мест на этой безумной планете. Уверен, вы сильно удивитесь, когда узнаете, что сейчас мы находимся всего в половине градуса от экватора.

Содомское море, нагреваясь, дает довольно много тепла, а горы вокруг достаточно высокие для того, чтобы не пускать в котловину тучи, поэтому там часто светит солнце.

В долине тепло, и морозно бывает только пару часов во время Тьмы.

— Откуда же здесь Тьма? Наверняка растительность здесь не так обильна, чтобы возникали пожары…

— Здесь это означает несколько иное, — пояснил Аймерик. — Сутки на Нансене длятся всего четырнадцать часов. Проще соединить двое суток, чем жить по четырнадцатичасовому графику. Поэтому сутки здесь делятся на Первый Свет, Первую Тьму, Второй Свет и Вторую Тьму. На данный момент прошло около двадцати минут после наступления Первого Света.

Я взглянул за окно на тусклый, поблескивающий в свете фар туман и сказал:

— Похоже на то, что скоро рассветет. Но откуда же свет?

— Луна только что взошла, — ответил Брюс.

Последовала долгая неловкая пауза. Мне было ужасно стыдно из-за того, что я забыл о том, что у Нансена есть спутник — большая, покрытая льдом луна, вращавшаяся близко от планеты.

Через некоторое время Брюс спросил:

— И что же заставило вас махнуть в Каледонию с этим старым негодяем? Неужто вам на Уилсоне не хватает тумана и слякоти?

Биерис негромко рассмеялась.

— Можете считать, что меня Аймерик уговорил.

— Я пытался тебя отговорить! Я говорил, что здесь ты не увидишь ничего такого, к чему привыкла, и что здесь ты не дождешься и половины развлечений, которым мы предавались в Молодежном Квартале. — Голос Аймерика звучал по-настоящему расстроенно. — И людей здесь очень мало таких, которые похожи на твоих друзей на Уилсоне.

Биерис энергично кивнула.

— Ja, ja, donz de mon cor. Разве я могла устоять после того, как ты привел столько убедительных аргументов?

То ли она его изводила, то ли подкалывала — но шутку я не понял.

— Тут ты не встретишь никого, кто поймет, что ты — donzelha! — воскликнул Аймерик.

— Ну, не знаю… Брюс, скажите, к какому полу я, на ваш взгляд, принадлежу — так, с первого взгляда, наугад?

Брюс рассмеялся как-то нервно и сделал вид, что его вдруг страшно заинтересовала дорога.

— Я никогда не вмешиваюсь в споры между мужчинами и женщинами. В каком-то смысле из-за этого я более или менее здоров и бодр для своего возраста.

Аймерик одобрительно хмыкнул и сказал:

— Знаешь, на корабле тебя очень не хватало, Брюс. Став священником, ты погубил в себе великого дипломата.

За этим высказыванием Аймерика последовала долгая пауза, а потом Брюс спросил у меня, что меня привело в Каледонию. Не опускаясь до подробностей, поскольку побоялся, что Брюса расстроит рассказ о том, что я увидел в «Антрепоте», я коротко рассказал о том, в результате чего оказался в кабине спрингера.

К моему изумлению, в отличие от Биерис и Аймерика Брюс меня, похоже, сразу понял. Из-за этого я тут же проникся к нему самыми теплыми чувствами. По крайней мере я питал эти чувства до тех пор, пока он не сказал:

— Знаешь, давным-давно со мной тоже приключилось нечто подобное. С девушкой, на которой я собирался жениться.

Аймерик резко выпрямился, словно его стегнули кнутом. Биерис ни с того ни с сего закашлялась. Объяснять пришлось мне.

— М-м-м… дело в том, что в Ну Оккитане нельзя легально вступить в брак, пока тебе не исполнится двадцать пять стандартных лет. Чаще всего женятся там годам к тридцати. А это было — ну, finamor.

Я вдруг с удивлением понял, что не знаю, как это перевести на терстадский. Может быть, такого словам не существовало.

Брюс понимающе кивнул.

— Знаешь, — сказал он, — когда много лет назад я читал про Ну Оккитан — в ту пору, когда пытался попасть в число колонистов, я так и не понял до конца, что такое finamor.

Мы одолели еще один крутой поворот. В окно я смотреть не стал, потому что точно знал, что внизу ничегошеньки не увижу. Развернув своего «кота», Брюс добавил:

— Но уж точно я могу понять, что, когда у тебя рушится что-то очень важное, всегда тянет на приключения. — Он растерялся, помедлил. — Но все равно мне это очень любопытно.

Я был так благодарен хоть за какое-то понимание — хотя оно и исходило от человека, который явно не догадывался, о чем именно я говорю, — что сказал:

— Да, конечно.

— Но… если ты не собирался жениться на этой девушке, почему же встречался только с ней?

Мне показалось, что это чересчур интимный вопрос, но друг Аймерика задал его вполне искренне, и потому я попытался ответить. Ответ мой состоял из довольно обтекаемых фраз насчет источника вдохновения для моего творчества, наличия объекта приложения моей enseingnamen, возможности пестовать сладкое чувство меланхолии… В итоге мне самому показалось, что я говорю непроходимую чушь.

— Ну, — глубокомысленно изрек Брюс, — на веселье это как-то слабо смахивает. Но, наверное, несколько лет прожить вот так неплохо.