Бессонница (др.перевод) - Кинг Стивен - Страница 10

– Неплохо, да? Гамильтон Давенпорт, известный комик. Делай прямо… – Он опять рассмеялся, тряхнул головой и взял у Ральфа два доллара. Засунул их в карман своего короткого красного передника и отсчитал сдачу. – Все правильно?

– Как всегда. Спасибо, Хэм.

– Угу. А если без шуток, попробуй все-таки послушать музыку. Это должно помочь. Расслабляет и успокаивает, и вообще.

– Я попробую. – И, черт возьми, он ведь и правда попробует, как уже пробовал теплую воду с лимоном от миссис Рапапорт и методику замедления дыхания, которую ему посоветовала Шона Макклер. Надо было успокоиться, дышать как можно медленнее и сосредоточиться на слове «прохладный» (только Шона произносила его как «прооохладный»). Когда ты с каждым днем спишь все меньше и меньше и тебе ничего не помогает, тут поневоле станешь хвататься за любые советы, как это исправить.

Ральф уже пошел прочь, но потом обернулся и спросил:

– А что это за плакат там в витрине?

Гамильтон сморщил нос.

– В магазине Дэна Далтона? Я стараюсь туда не смотреть без надобности, чтобы не портить себе аппетит. Что, у него в коллекции появилось еще что-то новое и отвратительное?

– Да, по-моему, новое. Во всяком случае, не такое желтое, как все остальное, да и мухами пока не засижено. Похоже на объявление о розыске, только на фотографиях Сьюзан Дей.

– Сьюзан Дей на… вот сукин сын! – Гамильтон с ненавистью взглянул на соседний магазин.

– А кто она, ты не помнишь? Президент Национальной организации женщин или что-то типа того?

– Бывший президент и соучредитель «Сестер по оружию». Автор «Тени моей матери» и «Лилий из долины». Это исследования о женщинах, над которыми издеваются их мужья, и о причинах, почему только считанные единицы пытаются этому воспротивиться. Она получила за эти книги Пулитцеровскую премию. Сейчас Сьюзи Дей – одна из четырех женщин, наиболее влиятельных в политической жизни страны. И этот клоун прекрасно знает, что у меня тут у кассы лежит одна из ее петиций.

– Каких петиций?

– Мы хотим, чтобы она выступила в нашем городе, – сказал Давенпорт. – Ты же знаешь, что эти борцы за жизнь пытались поджечь Женский центр на прошлое Рождество?

Ральф попытался вспомнить, что было в конце девяноста второго, когда его жизнь превратилась в какую-то черную яму.

– Я помню, на автостоянке поймали какого-то парня с канистрой бензина, но я не знал…

– Это был Чарли Пикеринг из «Хлеба насущного», одной из этих группировок борцов за жизнь, которые постоянно устраивают там пикеты и размахивают плакатами, – сказал Давенпорт. – Это они его подговорили, уж будь уверен. В этом году они не будут ничего поджигать, но… они хотят надавить на городские власти, чтобы они пересмотрели региональный закон и закрыли центр. И не исключено, что они своего добьются. Ты же знаешь, Ральф, Дерри – это отнюдь не оплот либерализма.

– Это точно. – Ральф натянуто улыбнулся. – И никогда им не был. А Женский центр – это, по сути дела, абортарий, правильно?

Давенпорт наградил его неодобрительным взглядом и мотнул головой в сторону «Потрепанной розы»:

– Так его называют всякие засранцы типа него. Только они говорят не «абортарий», а «бойня». И нарочито не замечают все остальные аспекты деятельности центра. – Ральф вдруг подумал, что Давенпорт заговорил, как диктор в телерекламе женских колготок, мягких, удобных и прочных. – Они дают консультации по проблемам семьи и брака, занимаются вопросами насилия в семьях и защиты детей от жестоких родителей, предоставляют защиту женщинам, пострадавшим от своих мужей. Где-то под Ньюпортом у них есть даже специальный дом – убежище для таких женщин. У них есть кризисный центр для помощи жертвам изнасилований, отделение в городской больнице и круглосуточная «горячая линия» для женщин, которых изнасиловали или избили. Короче говоря, они занимаются всем, что по определению должно бесить всяких ковбоев Мальборо типа Далтона, потому что они себя чувствуют просто куском дерьма.

– Но они все-таки делают аборты, – сказал Ральф. – И все протесты именно из-за этого и происходят, правильно?

Иногда Ральфу казалось, что демонстранты с плакатами ходят около здания Женского центра всегда, сколько он себя помнит. Они ему никогда не нравились: они были какими-то уж слишком бледными или слишком усердствующими и нервными, излишне худыми или излишне толстыми, а главное – слишком уверенными в том, что Бог на их стороне. На плакатах, которые они таскали с собой, были надписи типа: У НЕРОЖДЕННЫХ ТОЖЕ ЕСТЬ ПРАВА или ЖИЗНЬ – ЭТО ПРЕКРАСНО, – и, разумеется, неизменный лозунг АБОРТ – ЭТО УБИЙСТВО. Были даже такие случаи, когда митингующие поборники прав человека плевали в женщин, идущих в клинику, и вообще всячески их оскорбляли.

– Да, они делают аборты, – сказал Хэм. – А ты что-то имеешь против?

Ральф вспомнил о том, сколько лет с Каролиной пытались завести ребенка; но эти годы не принесли ничего, кроме нескольких «ложных тревог» и одного выкидыша на пятом месяце. Вспомнил и невольно вздрогнул. Внезапно день показался ему слишком жарким, а сам он почувствовал себя слишком усталым. Мысль об обратной дороге – и особенно о том, что придется карабкаться вверх по холму – вонзилась в мозг, как рыболовный крючок.

– Господи, – сказал он. – Я не знаю. Мне просто не нравится, когда люди такие… резкие, что ли.

Давенпорт буркнул что-то себе под нос, подошел к витрине соседнего магазина и уставился на плакат. И пока он изучал плакат, высокий бледный мужчина с козлиной бородкой – полная противоположность стереотипному ковбою Мальборо – возник из мрачных глубин «Потрепанной розы», как водевильное привидение, слегка, правда, заплесневевшее. Он увидел, куда смотрит Давенпорт, и по его губам скользнула легкая пренебрежительная улыбка. Ральф подумал, что такая улыбка может стоить человеку пары зубов или сломанного носа. Особенно в такой жаркий день, когда ты себя ощущаешь жареной сосиской.

Давенпорт ткнул пальцем плакат и яростно тряхнул головой.

Улыбка Далтона стала еще «лучезарнее». Он отмахнулся от Давенпорта (Никого не волнует, что ты там себе думаешь, – говорил этот жест) и снова скрылся в глубине магазина.

Давенпорт повернулся к Ральфу; у него на щеках расцветали багровые пятна.

– Фотография этого человека должна быть в иллюстрированном энциклопедическом словаре рядом со словом «хер», – сказал он.

А он то же самое думает о тебе, подумал Ральф, но вслух этого не сказал.

Давенпорт встал перед стендом, заставленным книгами. Он засунул руки глубоко в карман своего передника и сверлил взглядом портрет

(хей, хей)

Сьюзан Дей.

– Ладно, – сказал Ральф. – Я, пожалуй, пойду…

Давенпорт оторвался от своего мрачного созерцания.

– Не уходи пока, – сказал он. – Подпиши сначала мою петицию, ладно? Скрась мне это хреновое утро.

Ральф уставился в пол.

– Я обычно не принимаю участия в таких вот акциях…

– Да ладно тебе. – Самый тон Давенпорта, казалось, говорил: давай будем рассуждать здраво. – Это никакая не акция; просто хотелось бы убедиться, что всякие уроды типа этих друзей жизни, и в частности – вот тот конкретно, – он кивком указал на магазин Далтона, – не закроют действительно полезное заведение, Женский центр. Я же не прошу тебя подписать петицию о тестировании химического оружия на дельфинах.

– Ну да, – сказал Ральф. – Не просишь.

– Мы надеемся собрать пять тысяч подписей к первому сентября и послать их Сьюзан Дей. Может быть, ничего хорошего из этого не получится: Дерри – не самый большой город в мире, а у нее, наверное, все расписано до начала следующего века, – но попробовать стоит.

Ральф хотел было сказать Хэму, что единственная петиция, которую он бы подписал, – это обращение к богам сна с просьбой вернуть ему обратно те три часа нормального здорового сна, которые они у него украли, но потом посмотрел на лицо Давенпорта и передумал.

Каролина бы подписала эту дурацкую петицию, подумал он. Она, конечно, не была яростной защитницей абортов, но она очень не любила мужей, которые приходят домой исключительно после закрытия бара и принимают своих жен и детей за футбольные мячи.