Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

«Музыкальная» натура - Шейнин Лев Романович - Страница 1


1
Изменить размер шрифта:

Лев Шейнин

“Музыкальная” натура

***

— Встать, суд идёт!..

Публика, находившаяся в этот день в судебном зале одного из народных судов Москвы, встала. Из совещательной комнаты вышли совсем ещё молодой, розовощекий судья и двое народных заседателей: пожилой мужчина и молодая быстроглазая девушка, ткачиха с Трёхгорки.

На скамье подсудимых сидел худощавый человек лет тридцати, в щегольском, но изрядно помятом костюме какого-то лимонно-бананового цвета. Рядом с ним стояли два конвоира — подсудимый был под стражей.

Судья открыл заседание, объявил состав суда и предложил секретарю огласить обвинительное заключение.

Пока секретарь привычным, монотонным голосом читал, публика с интересом слушала. Обвинительное заключение довольно сухо и кратко повествовало, что подсудимый Гельд Сергей Владимирович, имеющий судимости за кражи и грабежи, обвиняется в ряде мошеннических действий и подлогах.

Подсудимый слушал обвинительное заключение, чуть заметно покачиваясь, полузакрыв глаза, и было похоже, что он наслаждается каким-то давно знакомым и любимым мотивом.

— Подсудимый, встаньте, — сказал судья, когда обвинительное заключение было прочитано. — Признаёте ли вы себя виновным?

Подсудимый спокойно встал, откашлялся и… запел. Да, запел арию Германа из “Евгения Онегина”:

Онегин, я скрывать не ста-а-ну,
Безу-у-мно я люблю Татья-ну…

Судья густо покраснел и от неожиданности потерял дар речи. Пожилой заседатель побагровел и с выпученными глазами смотрел на поющего подсудимого, смешливая ткачиха не выдержала и фыркнула. В публике начали смеяться.

Наконец, придя в себя, судья сердито произнёс:

— Подсудимый, призываю вас к порядку! Не забывайтесь, иначе я выведу вас из зала.

В ответ молодой человек оборвал арию, но тут же перешёл на мотив из “Весёлой вдовы”. Звонки и возгласы судьи действия не возымели, и подсудимый заливался соловьём.

Окончательно растерявшись, судья объявил перерыв и через несколько минут огласил определение суда.

— Принимая во внимание, — прочёл он, — что подсудимый Гельд не отвечает на вопросы, а также поёт, что указывает на невменяемое его состояние, исключающее нормальное рассмотрение дела, суд на основании статьи 24 УК определил: дело слушанием приостановить, а подсудимого направить для освидетельствования в институт судебно-психиатрической экспертизы…

Дальнейших слов публика не расслышала, так как именно в этот момент подсудимый грянул арию Фигаро. Потом, перестав петь, он закурил, крепко затянулся, сплюнул и бодро зашагал.

Нет нужды подробно рассказывать, как вёл себя Гельд на экспертизе. Он, поочередно впадал то в буйное, то в подавленное состояние, плакал и смеялся, молчал и пел, категорически утверждал, что он родной сын Николая Романова Алексей, и на этом основании требовал предоставить ему хотя бы одну Тамбовскую губернию в безраздельное пользование.

Через месяц, признанный душевнобольным и помещённый для принудительного лечения в психиатрическую больницу, “музыкальный” молодой человек, известный под фамилией Гельд, бежал, как излагалось в работе дежурного врача, “в неизвестном направлении”.

А вскоре после этого уголовная хроника Киева зарегистрировала дерзкое вооружённое ограбление одной квартиры, совершённое худощавым молодым человеком с изысканными, как рассказывали потерпевшие, манерами. Его удалось обнаружить и задержать, и он, признав себя виновным, скромно отрекомендовался: Вельд Сергей Владимирович.

Что ж, Вельд так Вельд. В киевской уголовной картотеке фамилия его не значилась, обвинение было доказано, вину свою он не отрицал. Дело было направлено в Киевский областной суд, и Вельд был приговорён к четырём годам заключения.

В лагере, где он отбывал наказание, Сергей Владимирович быстро снискал себе популярность как талантливый исполнитель цыганских романсов и оперных арий. Он выступал во всех концертах. И через пять месяцев бежал.

* * *

Когда в Ленинграде было обнаружено, что дефицитные электромоторы, фондов на которые тщётно добивались снабженцы многочисленных трестов, заводов и фабрик, сравнительно легко можно приобрести по повышенным ценам в некоторых магазинах, это обратило на себя внимание.

Расследование установило, что все эти электромоторы попали в Ленинград из Москвы, из Главэлектросбыта, за счёт фондов Главогнеупора, откуда путями поистине загадочными они поступали в промкомбинат Куйбышевского района якобы для перемотки. Оказалось, впрочем, что никакой перемотки эти моторы не требовали, так как поступали в исправнейшем состоянии, и что значились они перемотанными лишь для того, чтобы можно было повысить их цену. Получавшаяся таким образом разница целиком оставалась в руках предприимчивых комбинаторов из промкомбината и по 1750 электромоторам составила довольно круглую сумму. Поистине — перемотка.

Но когда это было установлено с полной ясностью, то осталось внести также ясность ещё в один вопрос: почему фонды на 1750 электромоторов попали вместо Главогнеупора в Москве в промкомбинат Куйбышевского района в Ленинграде?

Это был тем более законный вопрос, что Главогнеупор и промкомбинат ничего общего между собой не имели и иметь не могли; кроме того, в производственные функции промкомбината вовсе не входила перемотка электромоторов даже в том случае, если бы они действительно в такой перемотке нуждались.

Впрочем, последнее обстоятельство особенно не удивило работников следственного отдела Прокуратуры СССР, занявшихся этим делом: к тому времени уже было с предельной точностью установлено, что в промкомбинате Куйбышевского района творились и не такие чудеса — ворованная бумага, вискоза, трикотаж перерабатывались и сбывались по спекулятивным ценам этим любопытным промкомбинатом, под видом которого работала банда очень ловких и очень наглых жуликов.

Работники, которым было поручено расследовать эпизод с электромоторами, действовали методично и последовательно. Они шли за каждым мотором из промкомбината в трест, из Ленинграда в Москву, из товарной конторы Октябрьской железной дороги на завод, с завода в Главогнеупор, из главка в московскую контору, из московской конторы в отдел снабжения, шли и дошли из отдела снабжения в кабинет старшего инженера по высоковольтному оборудованию Вельдмана.

Впрочем, самого Вельдмана в кабинете уже не оказалось, так как к тому времени он был повышен в должности — назначен старшим инженером отдела оборудования Главснаба Наркомчермета.

Этому высокому назначению предшествовала подробная характеристика, представленная в отдел кадров Наркомчермета и подписанная главным инженером Главогнеупора и даже начальником отдела снабжения.

В этой характеристике горячо повествуется о том, что “Вельдман С. В. работал в системе Главогнеупора с сентября 1937 года” и за это время “обнаружил знание дела, преданность работе, исключительную оперативность”, а главное — “понимание поставленных перед ним задач”.

Когда следователь явился на квартиру Вельдмана, тот сидел за столом, погруженный в чтение учебника судебной психиатрии.

— Чем могу служить? — спросил он, оторвавшись от книги.

— Небольшой консультацией, — любезно сказал следователь. — Мне хотелось бы знать, как сбываются фонды на электромоторы. Не можете ли вы мне в этом помочь?

— С кем имею удовольствие беседовать?

— Вы имеете удовольствие беседовать со следователем. Вот моё удостоверение.

— Очень приятно, — сказал Вельдман.

Когда его арестовали, он написал жалобы во все инстанции. Он обращал внимание на произвол следственных властей, отмечал “махаевское отношение к технической интеллигенции”, возмущался незаконным арестом его, “честного советского специалиста с солидным стажем”, ссылался на заслуги и угрожал покончить с собой в случае, если не будет “незамедлительно освобождён и реабилитирован”.