В сердце и в памяти - Воробьев Михаил Данилович - Страница 14

Не успел докончить фразы, как метрах в 500—800 впереди резанул пулемет, полетели вверх осветительные ракеты. Просвистели совсем рядом первые пули. Разлетелось вдребезги ветровое стекло, потухли фары. Машина остановилась. Мы с шофером выскочили из кабины.

Подошли остальные машины. Не ожидая такой остановки, они чуть не надвинулись на головную. А она уже пылала.

Раздумывать некогда, подаю команду:

— Задний ход!

Шоферам не надо повторять. Пятимся так по шоссе несколько десятков метров. К счастью, оно оказалось достаточно широким и в этом месте не перенесенным снегом. Все машины благополучно развернулись и по только что пробитой колее устремились назад.

Проехали километра полтора-два, и я приказал остановиться. Короткое совещание: ехать ли в Тулу или выяснить, кто же нас обстрелял. Пирогов и шоферы убеждены, что немцы. Ну, а если кто-нибудь из наших: не разобрал в темноте и спутал нас с немцами?

Принимаю решение: надо разведать. Вместе с Бузулуковым направляемся к месту происшествия. Продвигаемся осторожно, хотя темнота и снежная метель надежно хоронят нас от чужих глаз.

Горящая машина служит хорошим ориентиром. Она все ближе и ближе. Пожалуй, дальше и не стоит подбираться. Отчетливо видно, как у автомашины суетятся немцы. Значит, врагу все же удалось перерезать шоссе Тула — Москва, и нам об этом предстоит сообщить командованию Тульского боевого участка.

В Тулу прибыли уже под утро. В штабе дивизии докладываю подполковнику Агевнину о причине возвращения в город. Начальник штаба расстроен.

— Да, я это предполагал, — говорит он тихо.

Какое-то время покусывает в задумчивости губы, затем подходит к телефону.

— Генерала Фоканова, — хрипло бросает в трубку.

Разговор с комдивом короткий. Задав несколько уточняющих вопросов, генерал советует поставить в известность о происшедшем начальника штаба 50-й армии полковника Н. Е. Аргунова. Агевнин звонит Аргунову. И, получив его указания, обращается ко мне:

— Вы, товарищ Воробьев, будете находиться при штабе дивизии, в моем распоряжении. Сейчас идите, отдыхайте. Ночью вам предстоит нелегкая работа. Когда понадобитесь, я вызову.

Отдыхать, однако, долго не пришлось. Надо было определиться, куда поставить машины с полковым имуществом, куда направить своих людей. И толком не поспал, как вызов в штаб дивизии. Глянул на часы: стрелки показывали 16.00.

Подполковник Агевнин вручил пакет, опечатанный сургучной печатью. Инструктировал подробно, стараясь ничего не упустить:

— К утру 2 декабря этот документ должен быть у начальника Лаптевского боевого участка майора Гордиенко. А с 3 на 4 декабря с пакетами для штаба дивизии от Гордиенко и для штаба армии от заместителя командующего армией генерала Попова, возглавляющего сейчас в районе Лаптево оперативную группу войск, пойдете обратно. Нужно спешить. До Лаптево по прямой 35 километров. Вам по прямой не придется идти. Пойдете по азимуту. Снег глубокий, берите лыжи.

Предупредил, чтобы особенно были осторожны в районе железнодорожной станции Ревякино: установлено, что там немцы перерезали железную дорогу. В Ревякино сосредотачиваются танковые части противника.

Уже стоя в дверях кабинета, начальник штаба сказал:

— Постарайтесь разведать, какие силы у противника в Ревякино. Доложите об этом майору Гордиенко. — И пожелал: — Ну, в добрый путь!

Я взял с собой двух автоматчиков и испытанного, закаленного в разных передрягах своего ординарца Григория Ивановича Бузулукова. Тронулись в путь с темнотой. Ориентировались на железную дорогу Тула — Москва.

Ночь выдалась на редкость морозная, лицо так и обжигало на ветру. Часто приходилось оттирать снегом то нос, то щеки, то уши…

Станция Ревякино почти на середине пути от Тулы до Лаптево. По рыхлому и глубокому снегу шли часа три. Оставалось метров восемьсот.

Дорога, ведущая от Ревякино к Московскому шоссе, жмется к лесу, сплошь забита танками и автомашинами. Как ни старались, никак не могли проскочить ее — всюду натыкались на вражеские посты. Предлагаю, пока не поредеет лес, двигаться вдоль. Где-то должна же быть брешь в немецком охранении.

Входим в густой ельник, совсем наседающий на дорогу. На ней с выключенными двигателями танки врага, танкисты толпятся у костров. Говорю своим:

— Проскакиваем здесь. Сразу все, одним махом.

Постовые подняли крик, открыли огонь. Стреляли долго и долго освещали лес ракетами. Но счастье сопутствовало нам. По ту сторону, куда мы проскочили, тоже густой лес, и он укрыл нас от вражеского глаза, от вражеских пуль.

Прошли километра два. И неожиданно, почти нос к носу, столкнулись с немецким караулом. Повернуть назад и бежать уже нельзя. Оставалось одно — пустить в ход оружие.

Лес снова выручил нас. Но лес молодой, такой густой, что на лыжах идти почти невозможно.

— Пойдем без лыж, — говорю автоматчикам.

Они отстегивают их, закидывают на плечи. А без лыж тяжело. Сугробы еще не улежались, то и дело проваливаемся в рыхлый снег. За голенищами валенок — холодная мокрота.

В 8 утра наконец прибываем в Лаптево. Вручил пакет по назначению. Майор Гордиенко удивлен:

— Как только удалось проскользнуть…

Уже по одному его виду можно было догадаться, что очень трудно здесь нашим. Начальник Лаптевского боевого участка осунулся, глаза ввалились.

Гордиенко рассказывает:

— Жмет немец и с севера, и с юга, и с запада, и с востока… Лаптевская больница забита ранеными. Командир санроты капитан Тимофеев послал туда двух медиков — доктора Карашевича и военфельдшера Латухину и несколько санитаров.

3-го декабря я весь день пробыл в полку, своими глазами увидел, какую тяжелую задачу выполняет он. Этот день оказался самым трудным в обороне Тулы. Противник в нескольких местах перерезал Московское шоссе. Перерезал и железную дорогу, ведущую на столицу.

В 1950 году генерал-полковник И. В. Болдин в товарищеской беседе с нами, своими офицерами, рассказывал об эпизоде того дня:

— Мне доложили, что вызывает к телефону командующий фронтом Георгий Константинович Жуков. Признаюсь: шел к телефону с предчувствием, что разговор будет не из приятных. Так оно и оказалось. «Что ж, генерал Болдин, — говорит командующий, — в третий раз за несколько месяцев войны попадаете в окружение. Не считаете, что многовато?»

Этот разговор потом Иван Васильевич привел в своей книге воспоминаний «Страницы жизни».

Командование армии и Ставка приняли меры, обеспечившие перелом в ходе боевых действий.

…3-го декабря вечером в штабе Лаптевского боевого участка со мной беседовали заместитель командующего армией генерал-майор В. С. Попов и начальник боевого участка майор А. Н. Гордиенко.

Полный, в очках, Василий Степанович, если бы не его генеральская форма, сошел, пожалуй, за завуча школы. Говорил негромко, размеренно. С ним было как-то удивительно просто, спокойно.

— Придется вам, товарищ капитан, повторить свой ночной путь, — генерал словно извинялся. — Знаю, нелегко пришлось вам минувшей ночью. Но, понимаете, надо.

— Я готов, товарищ генерал.

— Вот и чудесно, — улыбнулся Попов и спохватился. — А вы садитесь, голубчик, садитесь: разговор будет длинный…

Проговорили мы, действительно, долго. Пересказал мне Василий Степанович и содержание своего сообщения в штаб армии — на случай, если придется пакет уничтожить, — и переадресовал меня майору Гордиенко. А у того много важного было для комдива…

В ту же ночь, с теми же автоматчиками и ординарцем Бузулуковым отправились обратно в Тулу. На этот раз наше путешествие прошло без особых происшествий. 4 декабря утром был уже на углу улиц Литейной и Арсенальной, где в нескольких деревянных домиках разместился штаб армии. В одном из них я и разыскал полковника Н. Е. Аргунова и вручил ему пакет от генерал-майора В. С. Попова.

Невысокий, по-юношески стройный, начальник штаба производил приятное впечатление. Знали мы о нем еще как о человеке с поразительной памятью, всегда превосходно осведомленном о положении в дивизиях и полках.