Мальчики Из Бразилии - Левин Айра - Страница 29

- Надо же. Какая голова. Расскажите мне о себе; каким образом вы обрели такую сметливость?

- Я могу рассказать вам о себе нечто, что удивит вас, герр Либерман.

Либерман слушал своего молодого собеседника серьезно и с симпатией.

Родители Клауса были в прошлом нацистами. Мать поддерживала дружеские отношения с Гиммлером; отец был полковником люфтваффе.

Почти все молодые немцы, которые рвались помогать Либерману, были детьми бывших нацистов. И это был один из немногих фактов, который все же заставлял его думать, что хоть медленно, но божьи мельницы все же работают.

- Это просто ужасно. Неудобно.

- Ничего подобного; нас сразу же потянуло друг к другу, а ты потрясающая женщина. Я обратил на тебя внимание еще в кино.

- Ты понимаешь, что я имею в виду. Ты только подумай: раз, два - и в кровать. Ты даже не знаешь, как меня зовут.

- Мег - от Маргарет.

- Полное имя.

- Рейнольдс. Медсестра Рейнольдс.

- Так темно, что даже пуговиц не могу найти. Ты уверен, что тебе это нужно?

- М-м-м, да, конечно. М-м-м, до чего приятно.

Стыдливо зардевшись, она сказала:

- Я надеюсь, что я тебе нужна не только на одну ночь, не так ли, сэр?

- Неужели ты можешь так думать?

- Нет, я думаю лишь о том, чем мне придется расплачиваться за эти прекрасные минуты. Еще бы мне об этом не думать! Ты же понимаешь, что, как правило, я так себя не веду, это не мой модус вивенди.

- Понимаю. Модус вивенди?

- Я тебе все говорю прямо и откровенно.

- Не буду и пытаться выворачиваться, Мег. Боюсь, что этот вечер может оказаться нашим единственным, но не потому, что мне так хочется. У меня просто нет выбора. Я послан сюда, чтобы... чтобы оказать одну услугу вашему пациенту, который оказался под кислородом в вашей чертовой больнице и к нему никого не пускают, кроме родни.

- Харрингтон?

- Он самый. Когда я позвонил и выяснил, что не могу попасть к нему, стало ясно, что, скорее всего, придется возвращаться в Лондон.

- А не можешь ли ты вернуться, когда он придет в себя?

- Сомнительно. К тому времени я буду заниматься другими делами; им займется кто-то другой. Если даже он придет в себя, Бог знает, когда это случится.

- Да, как ты знаешь, ему шестьдесят шесть лет, и он в довольно тяжелом состоянии. Хотя для своих лет он еще довольно крепок. Каждое утро ровно в восемь часов бегал по парку, по нему часы можно было проверять. Говорят, сердце у него тренированное, но мне кажется, в его возрасте оно может и не выдержать.

- Как жаль, что не могу увидеть его; в крайнем случае, могу остаться тут еще на сутки. Как ты думаешь, мы сможем встретиться на Рождество? Удастся ли прикрыть лавочку, чтобы ты освободилась?

- Я могла бы попробовать...

- Радость моя! В самом деле? У меня есть квартирка в Кенсингтоне, где кровать куда мягче, чем эта.

- Алан, каким бизнесом ты занимаешься?

- Я рассказывал тебе.

- Совершенно не похоже, чтобы ты что-то продавал. У коммивояжеров нет никаких таких «дел». Так чем ты торгуешь, а? Никакой ты не коммивояжер!

- Умница Мег. Ты умеешь хранить тайны?

- Конечно, умею.

- Честно?

- Да. Можешь доверять мне, Алан.

- Ну так вот... я из службы налогового ведомства. Мы получили информацию, что Харрингтон надул нас что-то на тридцать тысяч фунтов за последние десять или двенадцать лет.

- Не могу в это поверить! Он же работает в магистрате!

- Они не лучше всех прочих, и это случается с ними гораздо чаще, чем ты предполагаешь.

- Боже милостивый, он же образец добродетели!

- Может, и так. Для этого, чтобы во всем разобраться, меня и послали сюда. Понимаешь, я поставил под- слушку в его дом, «клопа», и прямо отсюда мог записывать все его разговоры.

- Вот, значит, как вы, зануды, работаете?

- Как обычно в таких делах. У меня в папке есть разрешение. Из больничной палаты еще лучше организовать, чем из его дома. В больнице человек начинает нервничать: он рассказывает жене, где спрятано похищенное, шепчется со своим адвокатом... Но я никак не могу подсунуть к нему эту чертову штуковину. Я мог бы показать предписание вашему шефу, но как бы он не оказался приятелем Харрингтона; стоит ему обронить хоть слово, и нашего Джонни поминай, как звали.

- Ты подонок. Ты старый рыжий подонок!

- Мег! Что ты...

- Ты думаешь, я не понимала, зачем все эти игры? Ты хочешь, чтобы именно я подсунула ему твою штучку как-ее-там. Вот почему мы вроде бы «случайно» встретились. И ты стал пудрить мне мозги... о, Господи, да мне сразу же надо было понять, что тебе надо. Красавчик Гарри влюбился в такую толстую старую корову, как я.

- Мег! Не говори так, любовь моя!

- Убери свои лапы. И не называй меня «любовь моя», благодарю покорно. О, Господи, ну и дура же я была!

- Мег, дорогая, прошу тебя, ложись и...

- Пошел прочь! Я только рада, что он хоть что-то у вас утянул. Ваши подслушки вот уже где у нас сидят! Хо! Это шутка. Напомни мне, когда смеяться.

- Мег! Да, ты права, все правда; я надеялся, что ты поможешь мне и поэтому мы встретились. Но здесь мы оказались не потому. Ты что, думаешь, я настолько предан этому чертовому налоговому департаменту, что лягу в постель с кем-то, кто мне не нравится, чтобы только расколоть такого мелкого жулика как, Харрингтон? И буду этим заниматься сутки напролет? Да он никакого отношения не имеет к нашим чувствам. Я отвечаю за каждое слово, Мег, которое сказал тебе, я вообще предпочитаю крупных женщин, зрелых, в соку и жутко хочу, чтобы ты осталась у меня на Рождество.

- Да не верю я ни одному твоему лживому слову.

- Ох, Мег... да чтоб у меня язык отсох! Встреча с тобой - лучшее, что случилось со мной за последние пятнадцать лет, и я все испортил своей глупостью! Ну, ложись же на спинку, любовь моя! Я ни слова больше не скажу о Харрингтоне. Мне не нужна никакая твоя помощь, лишь бы ты простила меня.

- И не собираюсь, так что можешь не беспокоиться.

- Просто ложись на спинку, любовь моя... о, какая девочка... и дай мне обнимать тебя и целовать твои большие... м-м-м! Ах, Мег, с тобой я познаю небесное наслаждение! М-м-м-м!

- Ах, подонок...

- Знаешь, что я сделаю? Завтра я позвоню своему шефу и скажу, что Харрингтон пошел на поправку и, думаю, что поставлю ему «клопа» только через день-другой. И что я должен буду быть здесь до четверга или пятницы, пока меня не отзовут. М-м-м-м! Ты знаешь, что я просто с ума схожу по медсестрам? Моя мать работала ею, и Мэри, моя жена. М-м-м-м!

- Ах...

- Может, ты меня и не любишь, но твои груди меня обожают.

- Ты в самом деле хочешь увидеть меня на Рождество, подонок?

- Клянусь, любовь моя, да и в любое другое время, что нам выпадет. Может, даже ты сможешь перебраться в Лондон; ты когда-нибудь подумывала об этом? Там всегда можно найти работу для медсестры...

- О, я не могу вот так сняться с места и упорхнуть. Алан? А ты в самом деле... можешь остаться еще на сутки?

- Я мог бы остаться еще и побольше, если бы мне удалось поставить подслушку; я должен дождаться, когда его отключат от кислорода и он будет разговаривать с посетителями... Но я не позволю тебе, Мег, заниматься этим, как я и говорил.

- Я бы...

- Нет. Я не хочу подвергать риску наши отношения.

- О, черт! Я с самого начала знала, что ты сукин сын, так какая разница? Я хочу помочь правительству, а не тебе.

- Ну... я не могу помешать тебе, если ты хочешь помочь мне сделать свое дело.

- Я всегда считала, что ты только ходишь вокруг да около. Что я должна делать? Я не умею крутить провода.

- Тебе и не придется. Просто поставь к нему в палату эту коробку. Небольшую, как из-под подарков. Она в самом деле таковая, красиво обернута в цветную бумагу. И тебе надо только развернуть ее, и поставить поближе к его кровати - на полочку или ночной столик, словом, чем ближе к его голове, тем лучше - после чего приоткрыть ее.