Разговорчивый покойник. Мистерия в духе Эдгара А. По - Шехтер Гарольд - Страница 32

– Может, Барнаби их утащил, – сказала Мэй, имея в виду кота. Чинно сидя в материнском кресле – ноги ее едва доставали до полу, – малышка рисовала что-то в большом альбоме, лежавшем у нее на коленях.

– Барнаби никогда бы не сделал такой гадости! – крикнула Лиззи, у которой, как я понял, кот ходил в любимчиках. – Он слишком благородный и хорошо воспитанный, чтобы воровать.

В эту минуту, словно дожидаясь, что его имя объявят перед выходом, упомянутое создание трусцой вбежало в гостиную. В зубах он держал мертвого представителя рода Apodemus sylsaticus, более известного как мышь-полевка, которую собирался положить возле дивана, вызвав этим дружный визг всех присутствовавших дам, кроме Луи.

– Боже, какие все нервные, – сказала та. Нехотя поднявшись, она подошла к лежавшему на полу почившему грызуну и, пинком выставив кота, подняла мышь за длинный хвост, отнесла к входной двери и выбросила.

– Что за тварь! – сказала Мэй, инстинктивно поджав ноги. – Не понимаю, как ты можешь называть его хорошо воспитанным, Лиззи, – продолжала она, вновь приняв прежнюю позу. – Он вечно приносит каких-нибудь бедных, беспомощных созданий, которых убивает, – птенчиков, крольчат и всякое такое.

Но он всего лишь хочет сделать подарок, – сказала Лиззи с глубокой болью за суровый приговор, вынесенный младшей сестрой коту. – Этим он хочет показать, как сильно он нас любит. Разве ваша кошка ведет себя иначе, Вирджиния?

– Нет, особенно учитывая, что это уличный котенок, – ответила жена, которая за завтраком развлекала своих новых подружек забавными случаями из жизни нашего приемыша, включая забавное описание того, какие героические усилия прилагает Катарина, стараясь отодвинуть засов на двери, ведущей на кухню. – Но, когда мы жили в деревне, она тоже ловила мышей. Тогда она была совсем дикая. Мы устроили маленький лаз в задней двери, точно как у вас, и она могла выбираться через него, когда ей вздумается.

– Может быть, Барнаби и утащил твои перчатки, Анна, – сказала Лиззи, хотя и с явным сомнением в голосе. – Ты проверяла под моей кроватью? У него там любимый тайник.

– Пойду посмотрю, – сказала Анна упавшим голосом, – хотя что-то не верится. О Боже, почему жизнь – сплошное мученье?

С этими словами она повернулась и вышла из гостиной.

Мы же вернулись каждый к своим занятиям в добрососедской тишине. Прошло немало времени, пока атмосферу спокойной сосредоточенности не нарушила Мэй, воскликнув:

– Есть! Пусть кот и считает, что дохлые мыши и кролики – лучший подарок, но уверена, что мой понравится папуле больше.

– Что ты нарисовала, Мэй, дорогая? – спросила Лиззи.

– Верно, – сказала Луи, глядя снизу вверх, положив подбородок на согнутую руку, – давайте полюбуемся ее последним шедевром.

– Это я! – воскликнула малютка, поворачивая альбом так, чтобы рисунок был виден сестрам, а также и мне с Сестричкой.

Вглядываясь в сделанный карандашом автопортрет, я был вынужден признать, что у ребенка есть определенный талант. Хотя изображенная особа лишь отдаленно напоминала Мэй, рисунок определенно выдавал чутье и вкус. Казалось вполне возможным, что постоянные упражнения, прилежный труд и неослабная дисциплина однажды могут превратить маленькую Мэй в незаурядного художника.

– Да это же вылитая ты! – вскричала Лиззи с самой неподдельной искренностью. – Я просто диву даюсь, как ты можешь так замечательно рисовать, Мэй.

– Просто я творческая личность, – произнесло дитя, как нельзя более довольное собой.

– Точно, творческая! Когда говоришь, перлы из тебя так и сыплются! – со смехом сказала Луи. – Однако работа хороша, ничего не скажешь, и даже думаю, что папа будет очень доволен, когда вернется в следующем месяце. Единственное, что меня удивляет, так это зачем ты нарисовала себя, когда мы и так уже привезли домой эту фотографию.

Предмет, который имела в виду Луи – дагеротип, изображавший сестер, который они показывали нам с Сестричкой во время путешествия из Бостона, – теперь занимал центральное место на каминной полке. Миссис Элкотт поставила его туда накануне, приняв дагеротип от дочерей с прочувствованными восклицаниями радости и удивления.

– Я решила, что папе захочется иметь мой отдельный портрет, – ответила Мэй. – Потом меня не очень-то волнует, как я выгляжу на этом глупом старом дагеротипе. Нос у меня там какой-то приплюснутый, и волосы не так вьются, как в жизни. И вид у нас такой мрачный, кроме тебя, Луи. Ты только одна и улыбаешься.

– Я похожа на кота, который съел канарейку, верно? – сказала Луи. – Нет, а правда, почему? Погодите-ка, теперь припоминаю. Это все тот чудный дагеротип Диккенса… как раз тогда я заметила его среди других портретов в галерее мистера Баллингера. Вы знаете, мистер По, когда Чарлз Диккенс несколько лет назад приезжал в Бостон, мистер Баллингер сделал его портрет.

– Во время нашего краткого визита в его студию, – ответил я, – этот джентльмен действительно сообщил мне, что сделал дагеротипы нескольких литературных знаменитостей, хотя и не упомянул, что высоко ставит автора «Записок Пиквикского клуба».

– Это мой любимый роман мистера Диккенса! – воскликнула Луи. – Я трещала об этом без умолку и засыпала мистера Баллингера вопросами о мистере Диккенсе. Никогда не думала, что могу стать такой липучкой, хотя мистер Баллингер вроде бы не возражал.

– Ни в коей мере, – сказала Лиззи. – Ему страшно понравилось, что ты интересуешься. Он весь так и сиял.

– Потому что я такая умная, – со смехом ответила девочка. – Не из-за красивых же глаз.

Закончив письмо Путанице, я отложил перо и сверился с карманными часами. Было ровно без пяти десять утра. Хотя доктор Фаррагут и сказал, что я могу заехать за лекарством для Сестрички с утра пораньше, я решил дождаться более приличного времени. Начать с того, что я несколько сомневался в серьезности его замечания – составной части одного из чрезвычайно изощренных каламбуров. Да к тому же и дождь зарядил с утра, и я надеялся, что он поутихнет к тому времени, когда я выберусь.

Теперь, глянув в окно, я увидел, что, хотя небо все еще свинцово-серое, осадки практически прекратились. Встав из-за стола, я объявил о том, что еду по делу.

– Я, пожалуй, останусь, Эдди, если ты не против, – сказала Сестричка, глядя на меня поверх миниатюрного платьица, которое она штопала.

– Разумеется, дорогая, – ответил я. – Сколь ни приятна твоя компания, нет никакой нужды разгуливать в такое ненастье, когда мне просто нужно забрать пилюли, которые приготовил для тебя доктор Фаррагут.

– Может, мне с вами пройтись, – сказала Луи. – Я бьюсь над этой пьесой уже несколько часов, у меня от нее мозги набекрень. Небольшой моцион мне не помешает. – И с этими словами она вскочила на ноги и ринулась наверх.

Через несколько минут мы услышали ее топот на ступенях и она ворвалась в гостиную. На ней были резиновые сапоги, клетчатый сак, а на голове красовалась старомодная широкополая соломенная шляпа, которую она повязала под подбородком красной лентой.

– Ну и глупый же у тебя вид, Луи, – сказала Мэй. – Глупее не придумаешь. Что ты все из себя мальчишку строишь?

– Это старая папина шляпа, как раз для плохой погоды, – ответила Луи, подходя к двери. – Пусть я похожа на мальчишку, лишь бы удобно было.

– Ну как, нашлись перчатки? – спросила Сестричка.

– Нет, – ответила Луи. – Анна уж и искать бросила. Бог знает, куда они задевались. Может, лежат себе где-нибудь на самом видном месте, как в вашем замечательном «Похищенном письме», мистер По. Ну что, до свидания, девочки. До свидания, Вирджиния. Скоро вернемся с чудодейственным снадобьем доктора Фаррагута.

Прямая тропа, по которой мы с Сестричкой шли накануне, сейчас выглядела малопривлекательной, в лесу было слишком сыро. Ввиду этого я предложил пойти по большаку, на что Луи с готовностью согласилась. День был, прямо скажем, неподходящий для неспешной прогулки, и мы шли быстрым шагом, иногда маленькому сорванцу Луи приходилось бежать вприпрыжку, чтобы приноровиться к моей походке.