Меньше, чем смерть - Шегало Наталья - Страница 20

– Долго болела? – участливо поинтересовалась она.

– Около года. Но какое отношение?.. – Он вдруг резко замолчал и стал оглядывать Сову с ног до головы и обратно.

Сова кивнула.

– У меня восстановлены обе ноги. Ниже коленей.

Он перестал ее рассматривать и отвернулся, предоставив Сове возможность детально изучить свой точеный профиль. Профиль был великолепен. Тонкий нос украшала небольшая горбинка – признак честолюбивых натур. Жестко очерченный подбородок тоже не оставлял сомнений в волевых качествах владельца. Оставалось лишь пожалеть, что весь этот эстетически безупречный внешний вид скрывал за собой обычного гедониста, дорвавшегося до власти, мерзавца по призванию, утонченного и искушенного в своем деле. Мерзавца высшей пробы, вызывающего восхищение, какое вызывает все, что в своем развитии доведено до совершенства. Не знай она всего этого, его молчание можно было опрометчиво принять за угрызения совести, и Сову позабавила эта инсценировка замешательства Террорист, придавленный чувством вины, выглядел крайне неправдоподобно.

Он почувствовал на себе ее пристальный взгляд и резко обернулся. Сова продолжала его разглядывать, не собираясь отводить глаз.

– Почему вы не сказали этого заранее?

Он был хорошим актером: в голосе отчетливо слышалась почти настоящая досада.

– Разве что-то изменилось бы? – Она старательно изобразила на лице вежливое удивление.

Лорд Тонатоса поднялся.

– Не припоминаю, чтобы я давал повод подозревать меня в садизме. Следите за тем, что произносит ваш язык.

Сова решила принять совет и ограничилась выразительным жестом бровей. Он щелкнул по булавке-микрофону, приколотой к лацкану пиджака.

– Резиденцию! – приказал он и кивнул Сове: – Я хочу, чтобы вас осмотрел мой личный врач.

– Нет.

– Почему?

– Потому что у меня есть свой собственный врач, который осматривает меня тогда, когда я этого хочу, – невозмутимо ответила она.

– У вас всегда такой несносный характер, или вы приберегли все самое лучшее исключительно для меня? – раздраженно спросил он.

– Лучшее средство избавиться от меня вместе с моим характером – это как можно скорее начать переговоры.

– Меня утомляет повторять для вас то, что уже было сказано. Но в силу вашего крайнего упрямства я повторю: переговоры начнутся в тот момент, который будет выгоден прежде всего мне. К тому же, теперь, когда сын вашего дорогого Магистра вне моей досягаемости, вы можете быть спокойны.

Наверное, ее растерянность выглядела довольно смешно, потому что искаженное досадой лицо лорда Тонатоса неожиданно разгладилось и на нем проступило выражение любопытства, переходящее в умиление. Сове требовалось определенное время, чтобы привести собственную физиономию в соответствие с переговорным процессом, но за это время она выдала себя с головой. Он раздумал уходить и снова опустился на скамейку.

– Итак, вы полагали, что мне не положено знать, кого именно я захватываю в заложники?

Отпираться было бесполезно.

– Я не вижу логики в том, что вы его отпустили по моему выбору.

– Логики вы не видите в силу политической наивности. – Заметив резкий взмах ее бровей, он уже от души расхохотался: – Но ведь это правда! Не злитесь! Ваш выбор был как нельзя кстати. Я не ожидал от вас подобной сообразительности, полагая, что вы полчаса будете ползать пальцем по списку и выискивать больных, немощных и убогих. Скажу больше: если бы сын вашего Магистра не попал в первую десятку, я бы запихал его в ваш корабль одиннадцатым.

– Зачем вы его отпустили?

– Затем, что теперь, когда он и еще несколько известных вам людей в безопасности, я получаю мощнейший инструмент давления на правительство Федерации и на вашего Магистра в частности. Представьте себе огласку! Первыми освобожденными заложниками оказались важные чины с министерскими портфелями. Кто поверит в случайность такого выбора? Особенно если остальные заложники, простые пассажиры, например, погибнут? Политическая репутация власти стоит очень дорого. Гораздо дороже, чем те уступки, которые я потребую для Тонатоса. Что же касается сына вашего Магистра… Ну, это, скорее, был жест моей доброй воли. Дружеская весточка руководителю Ордена. Я полагаю, Магистр не столь наивен, как вы, иначе он не дожил бы до своего поста. Теперь во вражеском стане у меня есть один, пусть вынужденный, но союзник, которому я оказал услугу в личном деле. К тому же, чем дольше я буду откладывать начало переговоров, тем дольше вашему начальству придется скрывать эту информацию от вашей демократической общественности. Тем нежелательнее может оказаться обнародование списка освобожденных накануне международного форума.

– И кто в этом списке? – Вопрос вырвался раньше, чем она успела его обдумать.

Он замер. Потом пытливо прошелся взглядом по ее лицу и зашелся во втором приступе смеха.

– Нет, я все-таки вас переоценил.

Чтобы заставить себя не концентрироваться на собственной глупости, Сова мысленно попыталась подсчитать, какое давление она сейчас развивает между верхней и нижней челюстью.

– Вы внимательно прочитали первые десять имен списка?

Сова решила, что челюсти лучше не разжимать, а то при ответе она рискует откусить себе язык, и промолчала.

– Ну, так я попытаюсь по мере моих сил ликвидировать вашу политическую безграмотность. Видите ли, в списке фамилии заложников были выстроены по степени их значимости. Трое министров федерального правительства: два портфельных, один – так себе; начальник Комитета по социальной политике; председатель правления Федерального банка инвестиций; исполнительный комитет вашей родины в составе трех первых своих лиц. Ну и тому подобные персоны. Женщины, дети, собаки и кошки – в конце списка. Этот рейс шел с Земли на Шекату. Сын вашего Магистра оказался в замечательной компании. Если бы мне на заре моей карьеры обеспечили такую завидную возможность свести короткое знакомство с первыми людьми Федерации, вполне возможно, я не подался бы в контрабандисты. В любом случае, Ястри Ритор должен быть мне благодарен за столь полезные связи.

– А если бы я стала выбирать?

– Ну, если только для собственного развлечения. Но на корабле улетели бы только те, кого предварительно отобрал я сам.

Сова чувствовала себя глубоко и по-детски обиженной. Злясь на себя еще больше, чем на него, она спросила:

– Зачем же было предлагать выбор, которого все равно не было?

Он уже поднялся со скамейки, собираясь уходить. Вечернее солнце светило ему в спину, покрывая скулы багровым отсветом.

– Зачем? – переспросил он. – Из вежливости. Высшее искусство демократии – предлагать выбор, которого заведомо нет. Разве вы до сих пор этого не заметили?

Больше всего ей хотелось остаться в одиночестве, залезть под одеяло, заснуть и спать как можно дольше, потому что во сне не испытываешь этого жгучего, испепеляющего чувства стыда от собственной глупости. То, что Магистр ее не похвалит, она знала и до сеанса связи. Но она ошиблась – он не позволил себе ни слова упрека. Он все понимал: что у нее нет ни опыта, ни выбора, ни права требовать, ни возможности отказаться. Но его снисходительная терпимость была в сто раз хуже выговора. Она лишь подчеркивала непрофессионализм Совы. Что тут, мол, поделаешь? Необстрелянный солдат растерялся на поле боя и проиграл сражение. Но от него и не ждали большего. Что с него взять?

Удар пришелся по самому больному месту Совы – по самолюбию. Мало ей было унижения от лорда Тонатоса? Сова вспылила, а Командор просто отказался передавать все, что она наговорила, сработав живым буфером между нею и Магистром. Пусть она ничего не могла изменить, пусть ни на что не влияла – все равно ее вытащили бы на арену, и десять заложников, выбранных лордом Тонатоса, все равно улетели бы отсюда на ее корабле. Но она рисковала жизнью ради освобождения людей и могла бы, по крайней мере, рассчитывать на благодарность за свой страх, за потраченные нервы, за порезанное плечо и за бессонницу, терзающую ее после сегодняшнего очень нелегкого дня. Десять освобожденных заложников должны были стать ее пусть небольшой, но все же удачей. А стали очередным провалом, за который не то что благодарности – даже утешения по уставу было не положено.