Борель. Золото (сборник) - Петров Петр Поликарпович - Страница 6

– Ты кто здесь такой?

– Вы оставьте, гражданин, – задыхаясь, вырвался Сунцов. – Я, может быть, действую на законном основании, а вы какое право имеете делать самочинство?

Василий обернулся назад и дико расхохотался.

– Слыхали?! Контра заговорила о законных основаниях…

Между ними выросла девушка в оленьей дохе. Ее выдровая шапочка сбилась на затылок, и глаза Василия на мгновение остановились на проборе черных волос с завитками на висках.

А она, бросая пугливые взгляды, увлекла Сунцова в толпу.

Никита вскочил на сани и вопросительно посмотрел на Василия.

– Гнать к амбарам?

Василий кивнул ему.

Подводчик ухватился за вожжи, но не удержался, отлетел в сторону.

Несколько человек старых приискателей во главе с Яхонтовым отгоняли одну за другой подводы. Золотничники и ямщики, потрясая криками воздух, хлынули за обозом.

Под ногами в беспорядочной свалке путались затоптанные в снег инструменты.

Солнце медленно скатывалось за гребни ближних гор. С юга тянул теплый ветерок и шептался с лесной хвоей.

5

На углу бывшей конторы трепались от ветра пожелтевшие, вырванные из старой конторской книги, листы бумаги – объявление о собрании.

Карандашные буквы косыми линиями пересекали красные графы, и на конце каждого слова красовались хвостики с закорючками:

«Обчее собрание всех рабочих, как мужчин, так и женщин.

На повестке – выборы ревкома и рудкома».

Мужчины, почесывая затылки, улыбались, а голоса баб раскатывались в звонком смехе:

– Комы-комы – не знакомы… Хлеб забрали, а как-то накормите?

– Рудком-то, знакомо слово, а ревком – должно, от реву ли, как ли?

– Ничего не разберешь!

Недоумения рассеяла шутка Евграфа Сунцова:

– Это, ребята, не про русских писано тут.

Его жена, сухая, маленькая, в оленьем мешке, взвизгивала от хохота, показывая золотые зубы.

Оглянулась на нахмуренного Вихлястого и закатила насмешливо зеленые глаза.

У Вихлястого сморщилось желтое, точно копченое, лицо и дернулась бровь. Отвернулся и выплюнул слова, точно рашпилем по ржавому железу:

– Самой грош цена, а в плевалку золота на сотню напихала.

Около объявлений появился веселый парень с расплюснутым носом. Парня встретили восторженным криком:

– Вот Ганька-шахтер! Он мастак по грамоте… Всю подноготную под голик раскроет… Пусти его, кобылка!

А Ганька уже корчил широкую арбузообразную физиономию в тонких бороздочках морщин, отчего бабы тряслись и покатывались в припадке смеха.

– Ком в спину… Ком в голову… Ком в брюхо, а вместо касторки – еловое сало. И через месяц в могилевскую губернию! – острил Ганька, покусывая тонкие злые губы.

Около угла, упершись острым плечом в кромку бревна, тряс азямом старик Качура. Его копченная от самосадки борода висела разрозненными клочками, а с конца носа падала капля за каплей на захватанную до лоска одежду.

– Мойте, мойте зубы-то! – укоризненно кивнул он на баб. – Над чем ржете, как кобылы на овес?!

Ганька схватил его за опояску и, втаскивая в круг, заорал:

– Вон он предраспред, коптелый дед. Ума сума, а заплат палата!

И тряхнул за опояску кувырком в снег.

Толпа грохнула, опьяненная зрелищем.

Качура, вихляясь и подпрыгивая, махал около груди Ганьки сморщенным кулаком, стараясь достать до лица, и на потеху публике плюнул в его сторону.

– Эх ты, крыночная блудница! Варнак третьего сорта! – голос старика срывался и пищал.

При появлении Василия смолкли. И только бабы сквозь ветхие полушалки пускали защемленные смешки. Мужчины косо и загадочно щупали глазами плотно перетянутую фигуру Василия.

На поклон отвечали нехотя, холодно и даже с лукавой улыбкой.

Это кучка сунцовских приятелей.

– Видишь, как выхолены комиссары, а нашего брата короста заела, – сказал Ганька, толкнув Качуру в плечо.

– Недаром пословица говорит: рабочий конь солому ест, а овес плясунам.

И опять ершом ощетинился Качура:

– А он кто? Эх, боталы, боталы! Не из дворян и князей каких-нибудь. Ежели порядки нам наводит свой парень, то к чему и над чем зубоскалить. Мы должны гордиться своим человеком!

А толпа исподтишка колола Качуру насмешками:

– Заткнись, вчера нашим, а сегодня – вашим… Видно, пайку получил от старого соседа?!

Ущемленный обидами тунгусников, старик махнул рукой и засеменил вслед за угрюмым Вихлястым в контору. Там уже собирались свои.

В дымном, пропахшем плесенью помещении вьются темные сети паутин, накопленных годами запустенья. Посредине большого зала Никита установил еще с утра громадную железную печь с трубами в крышу. Посредине помещения – с десяток искалеченных стульев на двух-трех ногах. С потолка прямо на голову сочится мутная капель.

Начиная от пола и до потолка, густым столбом шел пар вперемешку с едучим дымом. В углу под вершковым слоем пыли – одинокое знамя. Василий усмехнулся, когда прочел едва заметные тени на темном полотнище:

«Вся власть хозяину земли русской – Учредительному собранию».

– Всем служило в свое время, – кивнул Яхонтов.

Вскоре зал был запружен от передней стены до порога.

Двери не затворялись, и в них, как в трубу, валил дым и пар.

Ехидные смешки и говор стихли. Василий подошел к столу. С минуту молча всматривался в лица приискателей. Вспомнил прежний прииск и прежние лица рабочих. Со злобой сжал челюсти и отмахнул дым перед лицом. Толпа с азартом от нетерпения ширяла друг друга под бока:

– Вишь, думат, как лучше опутать народ.

– Не, должно, забыл, с чего начинать…

– Котелок заклинило. Изговорился весь чисто, видать…

Но, к удивлению всех, собрание открыл Вихлястый.

– Товарищи… Как мы специально ячейка и трудовой народ при советской власти, то председателем назначаем старика Качуру, а секретарем товарища Алеху Залетова. И как повестка собрания всем известна, то специально приступаем к докладу товарища Медведева.

Из угла послышался дребезжащий голос Сунцова:

– Это какая же такая ячейка объявилась?

И толпа от дверей подхватила. Резкими взрывами бухали голоса о пустые стены конторы:

– Сам себя выбрал? Вот те на!!!

– Да за каким лешаком нас сгоняли сюда?

– Как и раньше, самозванство пошло!

Это кричали опять сунцовские.

Василий говорил сначала совсем не то, что нужно.

– Колчак, покойник, тоже был за демократическую. Деникин, Юденич – тоже, и вы, стало быть, тоже?.. Но она весь подол обтрепала и всю прическу помяла, эта ваша демократическая… Опять хотите говорилку с теми, кто бьет по диктатуре пролетариата… Но нам нужно поставить прииски и золотым фондом ошарашить буржуя. И не говорилкой сделает это рабочий и крестьянин. Мы чихать хотели на говорилки. Берите покруче говорилыциков, за самую дыхалку. А гражданину Сунцову мы тоже работу дадим. Надо прищемить собачий хвост, когда он перед глазами болтается.

Из толпы:

– Просим без угроз, товарищ, и ближе к делу!

– Рабочий класс не может сейчас отдать управление черту лысому, и нечего тут трепать. Кто не желает с нами, тому – тайга широка, а можем повернуть дело и другим манером… В ревком предлагаются Медведев, Вихлястый и Залетов, а в рудком – Яхонтов, Качура и Никита Лямин. А техническую братию притянем по трудмобилизации…

И не успел Василий докончить, как из углов закричали. Казалось, порыв налетевшей бури отдирал крышу здания:

– Себя-то не забыл!

– И своих тоже…

– И Борис Николаевич продался, а еще интеллигент! На хлеб потянуло…

– А вам не глянется, так вон отсюда!

Качура вскочил и в каком-то одичании крутил у себя перед носом трубкой.

От топота и криков дрожали стекла… Но Василий видел два лагеря, и глаза его горели в улыбке.

Старый приискатель, ростом под потолок, с сивой, как конский хвост, бородой и лицом Саваофа, схватил за грудки Евграфа Сунцова. Голос, как хриплое точило, резал ухо:

– Будя волынить! Ша!.. Заткнись!..