Рай на взрывчатке - Шефнер Вадим Сергеевич - Страница 4

Кузю взяла на попеченье сестра отца, тетя Зина, и поселила его в своей квартире на Малом проспекте. Работала она официанткой в частном полуподвальном ресторане «Раздолье». Нэп в те времена уже дышал на ладан, но некоторые частные торговые точки еще существовали. Вскоре Кузя устроился в это заведение внештатным вечерним мойщиком посуды, у него завелись карманные деньги. А в ресторане том имелась полусекретная задняя комната, где тайком от городской общественности и милиции шла игра на интерес. Кузя понемногу стал принимать участие в этом деле. Картежники играли с ним охотно: его незрелый возраст внушал им надежду на его проигрыш. Он и в самом деле иногда до нитки проигрывался, потому как все ставил на карту. Но уж если везло – уходил с богатым куском. Это была награда за риск.

С первого крупного выигрыша он купил на углу 17-й линии и Камской улицы два белых роскошных венка. Один из них возложил на могилу Нади Запретной и ее жениха, другой – на могилу отца. В дальнейшем он так не раз поступал – то с выигрыша, то с получки.

А время шло да шло. «Раздолье» прогорело, Кузя окончил школу, сменил несколько мест работы, безупречно отслужил действительную на флоте, где освоил профессию электромеханика, вернулся в Питер, поступил монтером в Дом культуры. Наряду с картами появились у него новые устремления. Он вступил в вокальный кружок, где специализировался на исполнении песен и старинных романсов и иногда исполнял их на вечерах самодеятельности, привлекая к себе благосклонное внимание девушек. Если учесть, что он был симпатичен собой и не хуже меня умел вести культурный разговор с дамским полом, то не следует удивляться его успехам. Немудрено, что злые мужские языки, из зависти к его достижениям на сердечном фронте, дали ему кличку «Дон-Жуан из подворотни». Низкая клевета! Подворотня здесь ни при чем! Кузя вовсе не был каким-то там беспринципным бабником! Нет! Подобно классическому Дон-Жуану, неоднократно использованному в литературе, он искал свой утраченный идеал…

5. Намек судьбы

Как-то раз в воскресенье, с утра пораньше, пошел я к Кузе, предвкушая полноценный игральный день. Но на этот раз друг мой встретил меня хмуро. На лбу его красовался большой кровоподтек, смазанный йодом.

– Неплохая блямба, – пошутил я. – Где это тебе выдали?

– В Неаполе, – мрачно ответил Кузя. – Понимаешь, познакомился тут с одной, ухаживал не хуже, чем за другими, а как настал час путешествия по Италии – чувствую: на тормозах поезд наш идет. Ну, думаю, впереди городов еще много, где-нибудь во Флоренции… Но какое там! Стали Неаполь рассматривать, Ксана эта вдруг вскочила, альбом захлопнула – и меня же им по голове. Да еще кричит: «Вот тебе Неаполь! Я думала – ты человек, а ты – кобель гаванский!» С тем и ушла.

– Не переживай! – стал я его утешать. – Не всегда же козырная масть идет.

– Да не в этом дело! – всколыхнулся Кузя. – Тут в том суть, что права она. Измельчал я на легких успехах. Она мне сигнал дала.

– Хорош сигнал – гирей по балде! – подкинул я остроту.

– Ну, положим, не гирей… Но именно – по балде. В этом – намек судьбы. Пора мне подумать всем мозгом, пора морально встрепенуться!

Он в тот день играл без должного внимания, мне тридцать условных рублей продул. Потом вдруг ударил кулаком по столу и заявил:

– Нужно мне свою жизнь перелопатить!

И тут я подбросил ему плодотворную мысль: перелопачивание надо начать с перемены места жительства.

– Мелко мыслишь. Шарик, – пробурчал Кузя. – Ну, сменяюсь я с Васина острова куда-нибудь на Петроградскую сторону, а что это даст душе? Там те же женские соблазны.

– Не мелко мыслю, а очень даже глубоко, – возразил я. – Я не о квартирном обмене толкую. Я о том толкую, что тебе надо обменять сушу на море. То есть уйти в плаванье. Тебе следует с моим дядей поговорить насчет этого.

– Хочешь на море иметь постоянного партнера? – угадал Кузя мой тайный замысел. – А что, если и взаправду попробовать сменить территорию на акваторию?..

Через несколько дней он явился к дядюшке моему с просьбой посодействовать насчет зачисления в пароходство. Дядя о Кузе был весьма высокого мнения и обещал помочь. Скоро дело пошло на лад. Хоть Кузя и донжуанил, но трудился он честно, безалкогольно, беспрогульно, так что с работы ему дали отменную рекомендацию. И по месту жительства управдом написал неплохую характеристику. Еще бы! Чуть в какой квартире неполадка со светом – жильцы к Кузе бегут, и он безотказно спешит на помощь. И притом все за так, ни разу ни с кого ни копейки не взял. Плюсом было и то, что специальность нужную имел. Одним словом, зачислили его на тот же пароход, что и меня. И в день зачисления сжег Кузя свой донжуанский блокнот, а альбом с городами Италии букинисту продал. На вырученную сумму купил два белых венка – и возложил их на Смоленском кладбище на дорогие его сердцу могилы.

6. Казенный дом с полом покатым

Вскоре ушли мы в плаванье. В трюме везли мы ящики с сельхозтехникой для одной южной страны. Это был наш так называемый генеральный груз. В дальнейшем от всякой корабельной терминологии буду воздерживаться – боюсь напутать, наврать; память-то у меня, как вы знаете, отменная, но не так уж много я проплавал, чтобы эта терминология в нее прочно въелась. И, вообще, всякую морскую романтику и специфику не стану разводить – не буду у писателей-маринистов их соленый хлеб отбивать. Да и не в том суть моего повествования. Но на всякий случай, для сведения сухопутных граждан, уточню, что самое главное помещение на любом судне, мирном или военном, – это камбуз, то есть кухня. Камбуз – это, художественно говоря, душа и сердце корабля. На суше без кухни, на худой конец, можно прожить: пошел к знакомым, будто невзначай подгадал к обеду – глядишь, и сыт. Или свернул с дороги в лес, а там – земляника, малина – как-никак, пища. Иногда, в случае крайней необходимости, и через забор в чужой сад перемахнуть можно, поддержать себя яблоками, грушами. Но на море все эти возможности отпадают, там вся надежда – на камбуз.

С гордостью могу отметить, что к камбузу я имел прямое отношение. Не скрою, я играл там роль вспомогательную, выполнял черновую работу, поручаемую мне главным коком. К сожалению, этот главкок, вредная душа, невзлюбил меня. Он клеветнически утверждал, что я, мол, не столько тружусь, сколько выискиваю самые вкусные куски и «обжористо заглатываю» их. Это он приклеил мне нелепую кличку – Жрун, а остальные члены команды, обезьянисто подражая ему, тоже так меня звать стали.

Кузе жилось полегче, он ведь не в камбузе трудился. И почет ему больше был. После одного случая команда его сильно зауважала. Он в некоей дальней гавани в воду кинулся – выручать слепого туземца, который по ошибке упал с причальной стенки. Дело тем осложнялось, что акулы почем зря у борта резвились. Но Кузя заявил: «Нептун не выдаст, рыба не съест» – и с борта вниз головой. Ему почему-то повезло; и сам в живых остался, и человека спас.

Что меня утешало – так это покупки. Я на валюту, что нам выдавали, сувениров не покупал, ими сыт не будешь. Я приобретал разные редкостные скоропортящиеся фрукты, овощи, ягоды и, безусловно, сразу же их потреблял. Чего только не перепробовал!..

А вот Кузя – тот на одной экзотической толкучке говорящую птицу приобрел. Какого цвета и какой породы она была – история умалчивает. Ведь опубликуй я ее данные – доценты, эти сыщики от науки, живо пронюхают, на каких широтах-долготах такие птицы самоговорящие водятся. А купил ее Кузя вместе с большущей позолоченной клеткой; ему эта птичья жилплощадь дороже самой птицы обошлась. Ту клетку-беседку мой друг подвесил в кубрике к подволоку. В первое время возражения были: некоторый запах от птицы появился, да притом она иногда в неурочное время начинала выкрикивать какие-то отрывистые лозунги, мешая отдыху людей. Но вскоре один предпенсионный морской волк объяснил всем, что птица – не без образования, Она, мол, не при дамах будь сказано, умеет коротко и ясно выражаться на трех иностранных языках. Это был, ясное дело, плюс в ее пользу.