Железный пират (сборник) - Пембертон Макс - Страница 18

«Января 1-го. Мистер Кчерни вернулся из своего путешествия. Он ездил в Европу „по моим делам“. Каким? Мне становится страшно. Иногда мне кажется, что он уверил брата в моей смерти. Недаром же он вытребовал от меня полную доверенность. Воспоминание об ужасной сцене, после которой я должна была подписать нужные бумаги, не выходит у меня ни из головы... ни из сердца!».

«Января 8-го. Вот уже восьмая неделя, как продолжается „сонное время“. Из разговоров старожилов я узнала некоторые подробности об этом удивительном явлении природы. По их рассказам, в это время остров окутывается, как туманом, какими-то особенными ядовитыми испарениями, смертельными для всякого, кроме немногих туземцев малайского племени. Одни объясняют эти испарения разложением каких-то особенных растений, встречающихся только в здешних лесах, другие считают ядовитый туман естественным последствием скопления болотных газов после сильных дождей. Достоверно известна только безусловная ядовитость этих газов, или испарении. В продолжение опасного времени все живущие на острове погружаются в смертельный сон — последствие отравления ядовитыми газами. Отсюда и название „сонного“, под которым этот остров известен японцам. Ядовитый туман так же внезапно исчезает, как и появляется. Особый колокол извещает жителей о наступлении опасности и сзывает их к берегу, откуда лодки перевозят их в подводный замок».

«Января 15-го. Мы возвращаемся на остров. Слава Богу!.. Береговая тюрьма все же обширнее подводной! Как жалки и мелочны женщины! Тетушка Рэчель в полном восторге от роскошной обстановки, найденной нами в этой пустыне. Она не перестает восхищаться моим мужем, называя подводный дом „романической прихотью истинно артистической души“. Даже отказы мистера Кчерни взять меня с собою в Европу она извиняет, находя для него десятки оправданий. „Здесь, по крайней мере, ты не растратишь своего состояния!“ — вот ее главный аргумент. Неужели деньги — самое важное в жизни? С каким наслаждением отдала бы я все свое богатство за взаимную любовь, за тихое семейное счастье! Увы, увы! Все это для меня недоступно. Боже, дай мне терпения!».

«Февраля 2-го. Сегодня муж мой пришел ко мне „объясниться“ по поводу „наших недоразумений“. Передаю его выражения буквально. Он был так ласков, так нежен. Я вспомнила незабвенные дни Ливорно; о, если бы он только захотел, как мы могли бы быть счастливы! Как прекрасна могла бы быть наша жизнь, если бы он захотел тогда. Теперь слишком поздно! Я уже не могу ему верить после всего, что узнала. Невольно подыскиваю я причину для неожиданного возвращения его нежности. Уж не боится ли он, что я выдам то, что знаю, что поняла? Но если он боится, то, значит, и моя жизнь в опасности. Что ж, этого надо было ожидать. Да будет воля Господня. Быстрая смерть легче иной жизни».

«Февраля 9-го. Я опять живу на берегу. Солнце светит так ярко. Природа так прекрасна! А у меня на сердце тяжело и мрачно, как в глухую зимнюю ночь. О, что я вынесла за эти последние дни! Любовь мистера Кчерни ужаснее его ненависти. И теперь только мы поняли вполне друг друга. Чем кончится наше последнее объяснение?».

«Февраля 21-го. Письмо, брошенное мною в море, осталось без ответа. Смешно было надеяться! Как мало было шансов для того, чтобы эта бутылка попала в руки человека, способного поспешить на помощь несчастной женщине. Вернее всего она разбилась о подводные скалы или занесена течением в недосягаемую глубь океана. Теперь у меня осталась одна надежда. Последняя. На него, на Джэспера!..»

«Марта 3-го. День и ночь спрашиваю я себя, как встретимся мы с капитаном „Мангатана“, если он сдержит свое слово и приедет сюда? В нем я не сомневаюсь. Джэспер Бэгг не забудет своего обещания Он приедет. Но сможет ли он помочь мне? Возможна ли какая бы то ни была помощь в моем положении? Я чувствую, что его приезд только растравит рану моего сердца напоминанием незабвенного прошлого когда я была счастлива и свободна. Если так, то ведь я должна была бы желать, чтобы он не приехал, а между тем мое бедное измученное сердце жаждет увидеть дорогое, честное лицо верного друга. „Я должна желать его отсутствия. А тем не менее, невольно повторяю день и ночь: приезжай! Я жду тебя! Жду! О, как жду я тебя, мой единственный верный друг!“.

«Апрель 4-го. Опять ужасное „сонное время“! Какое-то несчастное судно разбилось о подводные камни. Команда спаслась в лодках на берег, не подозревая его опасности. Бедные моряки высадились вблизи северного мыса так, что я могла видеть их из окна „подводного замка“. И я видела! Я видела все подробности их бесконечной агонии. Один за другим падали они на берегу, освещенные ярким светом луны, и засыпали, засыпали навеки! Я уткнулась головой в подушку, чтобы не глядеть на коченеющие трупы, но они преследовали меня всю ночь, мешая спать, мешая молиться!»

«Мая 3-го. Еще раз кинула я письмо в море. О, детская наивность неумирающей надежды! Но я так одинока! Мне не с кем поделиться своим горем, не у кого попросить совета, помощи... О, Боже, Ты один слышишь мои стоны, видишь мое отчаяние, Боже милосердный, помоги несчастной»...

Я замолчал, задыхаясь от волнения, и вопросительно взглянул на своих товарищей. Питер Блэй совсем забыл о своей потухшей трубке. Долли Вендт украдкой отирал глаза, а круглые щеки Баркера лоснились от крупных слез, которых он даже и не замечал, увлеченный слушанием рассказа, бывшего, в сущности, как бы историей нашей собственной печальной будущности.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

День выдался особенно жаркий. Солнце невыносимо пекло, как и подобает тропическому солнцу. Отражение его лучей в ярко-голубых волнах утомляло наши глаза до того, что мы, чуть не в первый раз за эту неделю, укрылись в тени небольшой пещеры, в самом дальнем углу нашей воздушной темницы. Кое-как разместившись в этом узком пространстве, мы все же не находили покоя. Поминутно кто-либо из нас подползал к самому краю обрыва, чтобы окинуть испытующим взглядом голубую безбрежность Тихого океана или же поглядеть вниз на скалистую тропинку, ведущую к «гнезду» старого француза. Но увы, нигде не виднелся белый парус или темный столб дыма из трубы приближающегося парохода, нигде не мелькала седая грива Оклера или развевающиеся темные локоны одной из прелестных сестер. Изредка только обменивались мы несколькими словами, все об одном и том же. «Что задержало наших друзей? Почему мистер Джэкоб не возвращался? Что могло приключиться с нашим судном?» Никто из нас, понятно, не мог подыскать удовлетворительного ответа на эти три вечно повторяющихся вопроса, и поэтому разговор каждый раз быстро обрывался. Грозный призрак неминуемой гибели леденил наши сердца, как ни старались мы скрывать друг от друга нашу тревогу.

В конце концов Питер не выдержал и начал посылать ко всем чертям треклятого губернатора, заманившего честных христиан в свою мерзкую ловушку.

Наконец, решено было дождаться вечера и затем спуститься в долину для разведки и поисков пищи...

Томительно долго тянулся бесконечный жаркий День. Около пяти часов пополудни Долли Вендт заметил на горизонте легкий черный дымок, могущий быть признаком приближающего парохода, но через час темная линия дыма исчезла на горизонте, и снова потянулись однообразные минуты, из которых каждая казалась нам целой вечностью. Наконец, солнце стало клониться к западу. Последние багровые лучи его облили пурпурным светом вершины противоположных скал и затем начали быстро гаснуть. Мы все сразу вскочили на ноги, движимые одним и тем же желанием, поскорей узнать об уготованной нам участи.

Мы после короткой, но горячей молитвы двинулись вниз по головоломной тропинке к «гнезду» старого француза. Наверно, никогда группа горных туристов, любителей опасных экспедиций, не карабкалась так храбро, как четверо моряков, подстрекаемых самым могущественным из человеческих потребностей: чувством голода. Самые опасные места казались пустяками. Нас, точно на крыльях, несло желание поскорее добраться до места, где нас ожидало освобождение или смерть, т.е. в сущности, тоже свобода, но уже окончательная.