Наследники Великой Королевы (др. изд.) - Костейн Томас - Страница 5

Упоминание о худобе всегда уязвляло мое самолюбие, поэтому я постарался перевести разговор на другую тему.

— Стремена лошади сэра Бартлеми по-прежнему обтянуты черной материей, но на нем был его темно-синий плащ с горностаевым воротником. Наверное он спешил, потому что не остановился.

— Я надеялась, что он передаст тебе приглашение посетить Эпплби Корт на Рождество, — сказала моя мать. — Я рассчитывала на это приглашение и уверена, что Кэти будет приятно, если мы проведем с ними и это Рождество.

Я покраснел. Ни для кого в нашем доме не было тайной, что я влюблен в Кэти Лэдланд, но я всякий раз смущался, когда заходила речь об этом столь деликатном для меня предмете.

Тетя Гадилда с недавних пор почему-то начала относиться к леди Лэдланд с неприязнью. Она презрительно фыркнула и заявила, что предпочитает провести этот день дома. Моя мать довольно резко упрекнула ее в эгоизме. Начался спор, который продолжался даже после того, как в столовую вошел Альберт Петт. Он пришел, чтобы забрать блюдо с устрицами и вместе с Фэнни Тримбл поужинать в буфетной остатками нашей трапезы.

Мы, разумеется, вынуждены были держать слуг. Это было продиктовано стремлением сохранить внешние приличия. Альберт Петт прошел в столовую через небольшую темную буфетную, в которой хранил свою нарядную красную ливрею. Ему было приказано переодеваться в эту ливрею прежде чем открывать входную дверь гостям, но после того как последние покидали дом, он должен был немедленно сменить эту праздничную одежду на свой обычный темно-коричневый кафтан. В противном случае ему грозил хороший нагоняй от тети Гадилды. Она ежедневно самолично внимательно осматривала ливрею, дабы удостовериться, не попортила ли ее моль и не порвалась ли она, не дай Бог. Альберт носил эту ливрею уже семь лет, а выглядела она совсем как новая.

— Я видел костер, госпожи, большущий такой, — с довольной улыбкой произнес Альберт. Говорил он как всегда неразборчиво, будто рот у него был полон каши. — В наш город вернулся этот самый Джон Уорд, ну который испанцам на море жару задает. Ох и рады же были наши горожане приветствовать его!

— Что говорит этот человек? — раздраженно переспросила тетя Гадилда. Она никогда не могла понять, что говорит Альберт, а может быть просто делала вид, будто не понимает, так как не одобряла фамильярности, с которой он обращался к нам.

— Он рассказывает о большом костре, который разложили сегодня днем горожане, — объяснила моя мать.

— Пламя было даже со двора видать, — продолжал Альберт. Ему, видимо, нравилось говорить об огне, так как в нашем доме дрова экономили и почти всегда бывало холодно. — Большущий такой костер, — восхищенно восклицал он, — поди сорок футов вышиной. Небось сколько дров на него пошло!

В дверь просунулась голова Фэнни Тримбл, которой очевидно тоже не терпелось поделиться городскими сплетнями. Фэнни весьма сдобная девица, держала Альберта что называется «на крючке», но замуж за него не спешила, хотя и строга с ним чрезмерно тоже не была. Порой я видел, как она выходит из буфетной — разрумянившаяся в сбитом набок чепце.

— А сколько городских парней уезжает вместе с капитаном Уордом! — вступила она в разговор, — мой брат Сим и Гарри Энгл и оба брата Бледсоу. Все они надеются вернуться домой, набив карманы испанским золотом.

Тетя Гадилда чопорно вытянулась на стуле и сердито произнесла.

— Мэгги, разве можно так баловать слуг?

— Но Гэдди, меня в самом деле интересует то, о чем рассказывает Фэнни, — заявила моя мать.

Тем не менее она слегка кивнула головой. Фэнни и Альберт поспешно исчезли за дверью.

— Я уверена, что Симу Тримблу должно повезти, — сказала мать. — Он трудится на своем клочке земли, не покладая рук, но едва концы с концами сводит. Пусть хоть там ему повезет, и он разбогатеет.

— Тебе ведь отлично известно, Мэгги, что Его Величество запретил своим подданным драться с испанцами, — заявила тетя Гадилда. Она обращалась к моей матери, но я понимал, что ее слова предназначены прежде всего мне.

— Те же, кто ослушаются будут объявлены пиратами и их ждет суровая кара. Надеюсь, у наших горожан хватит ума не следовать за этим ужасным капитаном Уордом. В противном случае им придется об этом пожалеть.

Моя мать и тетя Гадилда вернулись к своему рукоделию, а я с великой неохотой взялся за испанскую грамматику. Это был толстенный том, переплетенный в жесткую темно-коричневую кожу. Книгу украшала гравюра на дереве — портрет испанского короля Филиппа II. [11] Имя этого жестокого монарха в сознании всех англичан связано с Армадой. Я одинаково ненавидел и короля Филиппа, и книгу, но не мог же я огорчить мать и тетку в последний день моего пребывания дома!

Я вытянул ноги к тлеющему в камине огню и принял глубоко ученый вид. Мои мысли, однако, были далеки от испанского синтаксиса. Я размышлял о принятом мною решении и о том, как оно повлияет на нашу дальнейшую жизнь.

— Роджер! — воскликнула тетя Гадилда. — Ты сел прямо на подушку. Она же быстро протрется, если с ней так небрежно обращаться.

Я аккуратно отодвинул бархатную подушечку.

— Извини, тетя, я не заметил…

Она милостиво кивнула, очевидно решив, что мой невольный промах вызван «ученой» рассеянностью.

На самом деле, однако, я вспоминал тот грустный день, когда до нас дошло известие о гибели судна моего отца. Был холодный осенний день. Ветер гнул голые сучья дубов под нашими окнами, а мне казалось, что наступил конец света. Я любил своего высокого всегда веселого и шумливого отца и мечтал о том дне, когда он возьмет меня с собой в море. И с тех пор шум ветра и шуршание ветвей деревьев за окном неизменно воскрешали в моей памяти эти печальные воспоминания. Мне до боли снова хотелось услышать зычный голос отца, когда он восклицал.

— Ах, ты, маленький увалень! Ну ничего, Роджер, я еще сделаю из тебя настоящего моряка.

На следующий же день после получения известия о его гибели из Грейт Ланнингтона приехала тетя Гадилда и взяла все дела по управлению домом в свои руки. Помню, как она сказала матери.

— Больше никаких глупостей, Мэгги. Тебе придется остаться здесь потому что Джеффри и Ральф со своими семьями переехали в Грейт Ланнингтон и места там нет. Но зато я останусь здесь и приложу все силы, чтобы Роджер получил хорошее воспитание. Теперь он Пири, а не Близ. Больше и речи не может быть о том, чтобы он стал моряком. Уж мы добудем для мальчика место при дворе. Конечно, будет нелегко, отец не сможет помочь, но мы будем экономить каждый пенни. Вместе нам будет легче добиться поставленной цели.

И надо сказать, они во многом преуспели. Им удалось откладывать деньги, в то же время сохранив некоторые внешние традиции и порядки Грейт Ланнингтона. Горожане привыкли чтить наше дворянское достоинство и оказывать нам уважение, подобающее членам семейства Пири. В то же время я знал, что на ливрею Альберта Петта мать и тетка потратили гораздо больше денег, чем на собственную одежду. У тети Гадилды был просто талант экономить буквально на всем, а моя мать тоже вскоре превзошла эту невеселую науку.

Особенно хорошо мне запомнился день, когда мы ожидали визита леди Лэдланд. Я был тогда еще очень мал, и буквально замирая от восхищения любовался богато накрытым столом, на котором стояли вазы с фруктами, графины с чудесным мускатом и капрейским вином, а главное — блюдо с марципановыми пирожными, щедро украшенными сахарной глазурью и миндалем. Тете Гадилде пришлось быть все время начеку, дабы предотвратить мой набег на эти сказочные яства до прихода гостей. Я ходил около стола как бродит кот вокруг кувшина со сметаной и был слишком занят предвкушением пира, а потому и не обратил особого внимания на то, что леди Лэдланд привела с собой дочь Кэти.

— Ну, а теперь, Роджер, сядь и побеседуй с маленькой госпожой Кэтрин. Она специально приехала из Эпплби Корт, чтобы познакомиться с тобой, — сказала моя мать.