Лачуга должника - Шефнер Вадим Сергеевич - Страница 38

— В руках у него условный инструмент типа гитара-балалайка. К голове припаяно кольцо из условных растений типа роза-фиалка.

— На твоём пути кто-нибудь шёл, бежал, полз, летел навстречу тебе или по перпендикуляру?

— Три существа типа ворона-чайка летели навстречу; два существа типа кошка-собака двигались перпендикулярно.

— Какова на улицах средняя толщина песчаных наносов? Многослойна ли структура наносов?

Ответом было молчание. Мы все решили, что у «Андрюши» иссяк энергозапас. И вдруг он снова заговорил.

— Они приближаются. Страшно мне.

— Что?! Тебе страшно?! — удивился Карамышев. — Но ведь чувство страха в тебе не запрограммировано!

— Они приближаются.

— Да кто «они»? Отвечай точнее!

— Они… Аналогичных, идентичных, адекватных понятий нет в словарном фонде моём. Объяснить не могу. Но страшно мне… Вот они удаляются. Они меня не тронули. Но энергия — вся. И чЕЛОВЕК умолк навсегда.

— Благ-за-ин! — воскликнули мы хором. Информация оказалась очень ценной, хоть и негативной по своей сути. Что касается заключительной части сообщения, то все мы решили: она имеет нулевое значение, ибо, по всей вероятности, у «Андрюши» произошёл технологический коллапс, исказивший его представление о действительности. Лишь много позже стало ясно, что под словом «они» он подразумевал метаморфантов. Но разве могли мы знать…

В тот же день Саша Коренников созвал всех в информаториум. Он важно поднялся на кафедру. На лице его сквозь обычную серьёзность просвечивала радость. Неторопливо перебирая какие-то листки, он молчал — чтобы поднять интерес к своей сводке.

— Саша, не томи! — послышался голос Белобрысова. —

После этой странной реплики Коренников немедленно приступил к делу. Он сообщил весьма обнадёживающие данные. Спектрограммы показали, что атмосфера Ялмеза почти не отличается от земной. Что касается Эсхилла (ялмезианского солнца), то оно адекватно нашему Солнцу по своей мощности и не представляет для нас опасности ни в тепловом, ни в радиационном отношении. Далее Саша радостно известил нас, что биомикроструктура планеты весьма сходна с земной, за одним исключением: ни в воде, ни на почве, ни в воздухе биозондами не обнаружено никаких болезнетворных организмов.

Все были рады этим известиям, все повеселели. И только Павла Белобрысова не захлестнула почему-то волна всеобщего оптимизма. Подойдя к Коренникову, он сказал:

— Не рано ли ты возликовал, Дантон?

20. Мы приялмезились

— Внимание! Покидаем пространство! — послышался из динамика голос Карамышева. — Каждый занимает личную компенсационную камеру!

Мы с Павлом отворили узкие дверцы в переборке каюты и вошли в свои компенскамеры. Дверца закрылась, выдвинулись эластичные жгуты, оплели меня; остро запахло каким-то медицинским снадобьем. Я утратил представление о пространстве и времени. Когда сознание вернулось ко мне, я услышал команду:

— Каждый считает вслух до десяти!

При счёте «десять» дверца распахнулась. Я шагнул обратно в каюту. Странно знакомое ощущение овладело мной. Я не сразу понял, чем оно вызвано. И вдруг догадался: это качка!

— Поздравляю! Мы приводнились! — сказал я Белобрысову.

— Точнее сказать — приялмезились, — изрёк он. —

— Внимание! — послышался голос Карамышева. — Корабль наш произвёл посадку на планете Ялмез. Через десять минут — общий сбор на палубе. Наружная температура — плюс двадцать шесть по Цельсию.

Я взглянул на настенные часы-календарь. Они показывали 12-05.07.08.2151 — по земному времени.

— Надо припижониться по такому случаю, — сказал Павел, открывая личный контейнер. — Как-никак — мы здесь гости… Только желанные ли?

Я тоже потянулся к своему контейнеру и извлёк яз него военно-морскую форму. Когда мы покинули каюту, на Белобрысове красовались старинный пиджак и рубашка с пёстрым галстуком; брюки он надел узкие-преузкие, а голову его увенчивала лихо заломленная кепка. На мне же была фуражка с «крабом», китель с погонами, чёрные брюки и флотские ботинки.

Уже в коридоре чувствовалось, что «Тётя Лира» разгерметизирована: тянуло солоноватым сквозняком, бодрящей морской свежестью. У всех, спешивших на палубу, был празднично-оживлённый вид. По внутреннему трапу мы вышли на ту часть поверхности корабля, которая после приводнения преобразилась в палубу; верхние сегменты обшивки разомкнулись и опустились в бортовые карманы, выдвинулась рубка в мидельной части. В целом же палуба была гола и огромна по площади; отдалённо она напоминала мне взлётные полосы на музейных моделях старинных авианосцев. Как ни странно, но сходная мысль возникла и у моего друга.

— Как бы нашу посудину ялмезиане за военный корабль не приняли, — пошутил он. — Тем более ты тут в военной форме торчишь.

Меня — в который раз — поразило, как дотошно изучил Белобрысов реалии XX века, в том числе и военно-морские. Сколько книг ему пришлось прочесть!.. И для чего?..

Размышления мои были прерваны звуками «Гимна Мирной Земли». Они всё ширились, они парили над океаном. Одновременно в центре палубы распахнулся люк, и из него стала расти, уходя в ялмезианское небо, телескопическая мачта. На вершине её развернулся алый с голубым флаг — символ нашей планеты.

Ветер дул силою не более балла. По океану шла мерная, широкая зыбь. Вода отливала неправдоподобной синевой — будто на старинных земных курортных открытках. Лиловатое ялмезианское солнце светило нам в спину. После замкнутого, тесного мира корабля, после его кают и заполненных приборами технических отсеков, ялмезианский мир казался ошеломляюще огромным.

Когда отзвучал гимн, Карамышев взял слово. Он сказал, что даёт всему составу экспедиции, за исключением морской команды, сутки отдыха; «Тётя Лира» эти сутки будет дрейфовать с выключенными двигателями. Затем мы возьмём курс на материк, от которого находимся сейчас на расстоянии восьмисот километров. Там мы прежде всего исполним печальный долг — похороним наших погибших товарищей. На ближайшие четыре часа внешними вахтенными назначены Белобрысов и Кортиков.

Мы с Павлом поднялись в обзорную рубку, сняли показания приборов, сделали первую запись в вахтенном журнале. Затем я доложил вниз по внутренней связи:

— Вахту несут Белобрысов и Кортиков. Особых обстоятельств нет. Поле обзора чисто. Под килем — шесть тысяч семьсот шесть метров. Отбой.

Мы опустили боковые заслоны из сталестекла. Тёплый и влажный ветер продувал рубку насквозь. Громадный корпус «Тёти Лиры» покачивался мягко, убаюкивающе.

— План по романтике выполняется успешно, а ко сну почему-то клонит, — прервал молчание Павел. —